объяснить, откуда на платке отпечатки моих пальцев, но изъять его из машины уже невозможно.
И я протянул конверт Леону.
— Пожалуй, отнесите его Сейнеру и Робертсу. — Это была большая коммерческая лаборатория, которой мы пользовались для подобных дел. — Что бы они там ни нашли, мы создадим еще одну группу, которая проследит эту линию. Я полагаю, Дик и Луэлла сменили вас у Ван-Барта?
— Да, конечно. Там говорят, этот человек заглядывает к ним раза два в неделю.
— Таким образом, мы засекли этого типа у Гила и Ван-Барта, — отметил Рой. — Как только он снова там появится, мы его заполучим.
Я довольно рассеянно кивнул.
— Да, конечно. В каком-то из этих мест он появится. А нам только этого и надо.
Я не помню, чем закончилось совещание. Кажется, Леон поехал к Сейчеру и Робертсу. Когда я уходил, Рой, помнится, делал новые записи на доске. Я сказал ему, чтобы он поел и немного отдохнул, когда закончит, а я уеду около семи.
Если специалисты действительно снимут с платка отпечатки пальцев, нам всем придется представить им свои, причем мне как и остальным. Об этом я позаботился. Но я долго-долго сидел в своем кабинете, пытаясь вспомнить, нет ли отпечатков моих пальцев на саквояже Полин. Тут уж едва ли что-нибудь объяснишь. Невозможно. Я силился снова прожить этот последний день с Полин. Нет, я брал ее саквояж только за ручку, а последней его несла Полин и, должно быть, стерла отпечатки моих пальцев.
Под вечер позвонил Дон Клосмейер.
— Слушаю, Дон, — сказал я. — Ну как дела с Паттерсон?
Ехидным педантичным тоном Дон начал неторопливо рассказывать:
— Пришлось немного потрудиться, но я ее нашел. Говорил с ней около часа, просматривал старые каталоги ее выставок, глядел на ее третьеразрядные картины и старался уберечь свои волосы от ее четверых детей.
— О’кей. Выкладывайте.
— Я выявил один весьма знаменательный факт. Луиз Паттерсон сама была той покупательницей, которая пыталась выторговать свою же картину в тот вечер. Кто-то из ее друзей увидел полотно в той лавчонке, сказал ей об этом, и она надеялась выкупить свое детище. Один Бог знает зачем.
— Понятно. Еще что-нибудь?
— Хорошо ли вы меня поняли? Это сама Луиз Паттерсон была в антикварной лавке в субботу вечером.
— Я это понял. Ну и что же?
— Уж она-то описала как следует того, кто купил картину. Вы готовы выслушать меня?
— Давайте послушаем.
— Заметьте, я передаю слова Луиз Паттерсон. Это был подтянутый самодовольный хлыщ; один из десятка миллионов штампованных мелких служащих. Шатен, карие глаза, высокие скулы, симметричные и гладкие черты лица. Щеки его выглядели так, словно он их скребет бритвой по пяти раз в день. Вес — сто пятьдесят или сто шестьдесят фунтов. Серый твидовый костюм, темно-синие шляпа и галстук. По ее словам, понимает в картинах и, несомненно, знаком с работами Паттерсон, которые коллекционирует, конечно же, из снобизма. Лично мне кажется, что эта дама слишком высоко себя ценит. Признает, что за последние десять лет о ней позабыли. Но это еще не все. Наш незнакомец — порядочный эксгибиционист. Воображает себя суперменом и соответственно ведет себя в жизни. Женщина, бывшая с ним, — настоящая красотка, если вам нравятся образцовые лесбиянки типа манекенщиц с Парк-авеню. Вот и все. Вы меня поняли?
— Да.
— Это чем-нибудь поможет?
— В какой-то мере, — сказал я.
— Я побродил по чердаку, где у нее студия и где она живет, — вот уж раздолье для мышей и термитов, целые акры полотен. Как художница она — ничто. — (Откуда Дону знать?) — Но ее картины напоминают мне о чем-то, что я видел совсем недавно. Если вспомню, что именно, это может дать нам еще одну ниточку.
Он засмеялся, я тоже, но взгляд мой был устремлен на висевший на стене напротив «Этюд о злобе».
— Может, вам это и удастся, но особенно не беспокойтесь. Завтра увидимся.
Когда он повесил трубку, я уставился на картину и глядел на нее минут пять, не видя ее. Затем взял нацарапанные мною заметки, пошел в пустой кабинет Роя и, как положено, записал сообщение Дона на доску. Вот уж поистине нелестное описание моей собственной персоны. После этого спустился в картотеку и взял три самые хорошие последние фотографии Эрла Джанота.
В начале восьмого Рой вернулся. Мы договорились о том, как будем сменять друг друга завтра, и я вышел, чувствуя, что сегодня с меня хватит. Но мне еще предстояла работа.
На стоянке такси, которую я днем выбрал как наиболее вероятную, мне впервые по-настоящему повезло. Да еще как! Водитель опознал Джанота как пассажира, которого вез в начале одиннадцатого в прошлую субботу. У него никаких сомнений не было. Он помнил, когда и где посадил его и где высадил. В квартале от дома Хагена.
Я знал, что это может спасти мою шкуру, но только как самое последнее отчаянное средство. Моя семья рухнет. На Марбл-роуд я приехал около полуночи. Джорджия и Джорджетт спали.
«Искушение святого Иуды» лежало там, где я его оставил, — в стенном шкафу на первом этаже; и за двадцать минут я сумел надежно спрятать его под другим холстом.
Его, конечно, нетрудно будет найти, если они до меня доберутся. А если дело дойдет до этого, мне все равно крышка.
Через пять дней после того, как Стив организовал розыск этого чертова фантома, мы собрали достаточно материала, чтобы написать его подробную биографию. Собрали даты, адреса, сведения о его прошлом, а также просвеченные рентгеновскими лучами его последние намерения, чувства и побудительные мотивы. Я теперь знаю этого блуждающего дурака лучше, чем его собственная мать. Закрыв глаза, представляю себе его с идиотской улыбкой на смазливом лице, слышу, как он произносит гладкие, заранее обдуманные речи обезоруживающим тоном, изрекает свои любимые пошлости; я мог бы протянуть руку и дотронуться до него, этого ужасного призрака, вторгшегося в мою жизнь, чтобы спровоцировать смерть Полин и мое возможное разорение.
Однако самого его мы не заполучили. Остались с пустыми руками.
— Откровенно говоря, мне кажется, вы что-то от меня утаиваете, — сказал Джордж Страуд. Он обращался к Стиву. Я настоял на том, чтобы он присутствовал, пусть даже не принимая непосредственного участия в совещании, на котором мы обсуждали затор в осуществлении наших планов. — И мне кажется, что это нечто, чем бы оно ни оказалось, представляет собой единственный надежный факт, на который мы могли бы опереться в этом деле.
— Придерживайтесь тех фактов, которыми мы располагаем, — сказал Стив. — Воображение занесет вас невесть куда.
— Не
