– Иван, – ответила Марта, зевая, – к тебе вот человек пришел, почти час уже дожидается. А ты, обезьяна нечесаная, опять где-то шатаешься.
Садаев вытаращился на меня с откровенным изумлением. Потом он смутился, привстал со стула, зачем-то поднял портфель, стоявший рядом, потом снова сел, а портфель поставил себе на колени. На меня он уже не смотрел, он смотрел на портфель и ему же сказал:
– Странно все это. А на фотографии в газете под вашей фамилией совсем другой человек изображен.
Я пробрался между Мартой и гостем к своему столу, включил компьютер, посмотрел с минуту на экран и лишь после этого буркнул в пространство:
– Это трехлетней давности фото.
Сенатор недоверчиво кашлянул, но говорить ничего не стал.
Объяснить коллизию взялась Марта:
– Ивану для оформления полосы досталась фотка предыдущего корреспондента. Ванькину фотку начальство не утвердило. Сказало, что негра читатель не поймет и отвернется от нас. А Ване по фиг, главное, чтобы гонорары не задерживали. Верно, Ваня?
– Верно, – подытожил я дурацкий разговор. – Давайте уже ближе к делу, Александр Васильевич.
Александр Васильевич недоверчиво покачал головой, а потом неожиданно захохотал, постукивая громадными ладонями по своему портфелю:
– Ну цирк. Шапито. Ну вы тут зажигаете, ребята.
Я поднял голову и, акцентированно вздохнув, строго посмотрел на сенатора.
– Все-все, – поднял он руки, по-прежнему улыбаясь. – Скажите, Иван, вы уже, наверное, текст написали?
– Да, написал, – ответил я с нажимом.
– А позвольте полюбопытствовать, не Алексей Егоров ли послужил источником информации для вашей статьи?
Источником информации послужил действительно Алексей Егоров, и я насторожился.
– Мне бы не хотелось вас разочаровывать, – радостно произнес Садаев, – но Алексей Егоров – это мой сосед по земельному участку. У нас с ним тяжба судебная, уже лет пять как длится. Так что если вы там, в своем смелом разоблачительном материале пишете про то, как в Карелии нехорошие люди захватывают в личную собственность территории в водоохранной заповедной зоне, то это мимо. Меня уже пять раз проверяли, и вот документы, что все законно. Зато Егоров как раз нахватал себе береговой зоны безмерно. Но местная прокуратура помалкивает, потому что прокурорам страшно или даже потому, что они получили деньги за молчание.
Я взял у сенатора папку с документами и минут десять всерьез листал материалы разнообразных служебных проверок и межведомственных комиссий. Все было настоящее, и это означало, что я едва не влетел на стопроцентно проигрышный судебный иск.
Как только я это понял, дверь кабинета отворилась и нам явилась голова Вовы, ответственного секретаря «Петербургского интеллигента».
– Ваня, – сообщила мне голова Вовы, – надеюсь, ты свою полосу уже заслал? Ты один всю первую тетрадку держишь.
– Свою полосу я, к счастью, еще не заслал, – честно ответил я Вове. – Давай к вечеру, а? Клянусь, в семмнадцать ноль-нуль усе будет в порядке.
Если Вова, по своему обыкновению, сейчас подожмет губки и понесет редактору печальную весть о том, что Зарубин опять опаздывает с полосой, квартальной премии мне точно не видать.
Вова поджал губки, убрал в коридор свою лысую башку, а на прощание еще и с размаху шваркнул дверью.
– Вломит, – заявила Марта. – Как пить дать вломит. Он вчера Жанку Софье вломил за то, что она с фотографиями всего на пять часов опоздала.
Марта закурила, хотя отлично знает, что я не терплю табачного дыма в своем кабинете – я бросил курить два года назад, но и поныне вижу сны о сигаретах.
– Я, возможно, смогу вам помочь, – напомнил о себе сенатор. Все с той же радушной улыбкой он вытащил из портфеля еще одну папку и протянул мне. – Здесь уже написан текст. И к нему даже прилагаются фотографии с места событий.
Потом Садаев оценивающе глянул на Марту, что-то для себя решил и ловким движением фокусника выудил из кармана пиджака конверт.
– Это вам, за беспокойство. – Он протянул мне конверт, и я на автомате взял его. Потом я посмотрел на презент повнимательнее и прыснул – в конверте со взяткой оказалось маленькое прозрачное окошечко, в котором виднелись стодолларовые купюры. Этакий верх цинизма, эталон блядства, пик коммунизма.
Я вернул конверт Садаеву:
– Я не беру взяток.
– Как это – «не беру»? – даже не изумился, а, скорее, возмутился сенатор. Потом он понимающе кивнул на Марту: – A-а, извините, все-таки не надо было при свидетелях.
– Да не, он и вправду у нас такой мудак, – лениво процедила Марта, пуская колечки дыма к потолку. – Не берет, дубина стоеросовая. Сам не берет и другим не дает. А у вас там много? – Она перегнулась через стол, пытаясь разглядеть конверт внимательнее. – Может, мне дадите?
Сенатор начал потихоньку раздражаться:
– Дать-то я, может, и дам, а кто текст в номер поставит?
Марта, дурачась, приставила ладошки к губам и прошептала:
– Да он и поставит – ему же на полосу все равно ставить нечего! А мне туфли надо покупать, видите, эти в хлам уже убитые. – Она положила свои длиннющие ноги прямо на стол и принялась водить руками по голым бедрам, задирая юбку до самых трусиков.
Садаев с минуту изумленно таращился на ее ноги, пока я не гаркнул:
– Марта, прекрати, пожалуйста!
Марта прекратила, спрятав ноги под стол, а потом, обращаясь исключительно ко мне, сказала:
– Но если человек всюду одних блядей видит, надо ли его разочаровывать?
Садаев тут же встал, забрал с моего стола папку с документами, сунул ее в портфель и туда же небрежно бросил свой конверт с деньгами. Перед уходом он на секунду задержался:
– Не сомневаюсь, что вы взяли у Егорова.
– Да он не только взял у Егорова, он у него еще и отсосал, причем три раза! – крикнула Марта в уже закрывающуюся дверь.
Мы немного помолчали в звонкой тишине, дослушивая эхо из коридора, а потом я спросил:
– Ты чего это?
– Ничего, – отмахнулась Марта. – Знаешь, большинство людей – кинестетики. Тебе надо это учитывать в работе.
– Кто?
– Люди по-разному воспринимают входящую информацию, – терпеливо начала разъяснять мне Марта. – Психологи выделяют три типа людей: аудиалов, визуалов и кинестетиков. Аудиалы – это те, кто воспринимают информацию на слух, визуалы воспринимают глазами, а кинестетики – кожей и телом. Так вот, кинестетиков большинство. Слишком многие люди, пока по морде не получат, ни фига не понимают. Понял уже? Или ты тоже кинестетик и тебя надо треснуть по башке для ясности?
У нее вдруг сделалось очень сердитое лицо, и я немедленно признал, что все понял.
Марта повернулась ко мне спиной и, включив свой ноутбук, ушла в Сеть.
Я почесал затылок и со своей рабочей машины нырнул туда же – к пяти часам вечера я обещал представить Вове полосу. Интересно, из чего я ее теперь сделаю?
На мое счастье, первой новостью на местных сетевых порталах шла информация об ожидаемой всего через час акции «зеленых» – митинге с перформансом возле ворот морского порта, куда давеча прибыл из Америки сухогруз с соевыми бобами. Эта самая американская соя отчего-то не устраивала питерских «зеленых», но в причины я вдаваться не стал, а быстро цапнул со стола у Марты цифровую мыльницу, накинул куртку и понесся на выход.
Если «зеленых» в порту хоть пару раз треснут дубинками местные менты, моя недоделанная полоса делается на раз – ставим туда парочку фотографий, где изумленных борцов за правое дело возвращают с небес на землю бодрыми ударами по почкам, а рядом помещаем незамысловатый, но бодрый текстик в три-четыре тысячи знаков про поганых сатрапов и отважных героев. И всех делов-то!
К моему величайшему сожалению, бить «зеленых» по почкам в порту было некому. Местные менты поехать туда поленились, а частная охрана под контролем десятков теле– и фотокамер пугливо жалась к воротам, отказываясь что-либо публично комментировать. Впрочем, при желании в глазах частных охранников читалась ожидаемая реакция – дескать, взять бы вас всех, уродов, и уронить в ближайший трюм с соевыми бобами. И держать там, пока не нажретесь до отвала или пока вас не сожрут крысы.
Увы, все эти вышколенные молодые люди выражали свои эмоции исключительно взглядами, что мне как газетчику было совершенно неинтересно.
Зато «зеленые» отрывались по полной программе, подробно прописанной у них в пресс-релизе. Сначала десяток юношей в зеленых плащах, символизирующих, как было указано в рекламе, светлое начало природной эволюции, побежали к воротам порта, но там их встретили двадцать юношей в коричневых плащах с надписью «пельмени „Валя“», символизирующих, судя по цвету, понятное дело что.
Дерьмо, как это обычно случается в жизни, в итоге победило добро, и картинка с поверженными на асфальт благородными юношами в зеленых плащах была зафиксирована десятками фото– и видеокамер.
Минут через десять главный «зеленый» менеджер, упитанный белобрысый юноша лет двадцати пяти, отдал команду: «Все, хорош, встали!» – и добро немедленно поднялось с асфальта, отряхивая, по большей части, собственные брюки, чем казенные зеленые плащи.
