Ознакомительная версия.
— И что из того, что тринадцать? — спросил Павел Петрович. Однако по его лицу было заметно, что он и сам сконфужен.
— Павлуша, разве ты не понимаешь? — вскинулась Анна Владимировна. — Тринадцать! Очень, очень плохо! Просто никуда не годится! Нам надо что-то предпринять, я не желаю, чтобы на моем вечере было тринадцать человек. Такая дурная примета!
Павел Петрович несколько мгновений раздумывал.
— Не торопись, ангел мой, — сказал он наконец. — Кажется, я знаю, как ее обойти.
Глава 2
Неожиданное приглашение
Молодая блондинка с карими глазами, одетая в платье модного цвета mauve,[4] поднялась в свой номер петербургской гостиницы и стала снимать шляпку, когда из-за стены внезапно донесся выстрел.
Следует признать, что молодая особа повела себя на редкость странно. Она не стала визжать, звать на помощь и падать в обморок, как, без сомнений, сделала бы на ее месте любая уважающая себя представительница слабого пола. Более того, блондинка вообще ничуть не удивилась происходящему. Она лишь разгладила ленты шляпки, вздохнула, направилась к двери и через минуту уже входила в соседний номер, где на кровати лежал молодой человек, на детском лице коего застыло выражение непосредственности. Держа в руке увесистый американский револьвер, он целил в стену напротив, где была прикреплена десятка «пик». Внимательный наблюдатель, если бы таковой оказался поблизости, не преминул бы заметить, что четыре значка пик были пробиты пулями.
— Билли, — с легким неодобрением в голосе сказала дама, — кажется, я просила тебя больше не стрелять в гостинице. Это же ни на что не похоже!
Лежащий на кровати шмыгнул носом, покосился на говорящую и со вздохом поднялся. Волосы у него были растрепаны, и он пригладил их свободной рукой.
— Мне хотелось немножко попрактиковаться, — пояснил он смущенно, глядя на собеседницу (кстати, заметим: разговор шел по-английски). — По-моему, я теряю былую сноровку.
Дама в сиреневом поглядела на карту и выразительно вздернула тонкие черные брови.
— Что-то непохоже, — усомнилась она.
— А я говорю, теряю, — вздохнул Билли. — Раньше я стрелял куда лучше. Два промаха из шести, куда такое годится?
И он застенчиво покосился из-под пшеничной челки на даму в сиреневом, которая, слушая его, только качала головой.
— Ты так и не изменился, — сказала она. По ее тону нельзя было понять, радовало ее сие или, напротив, огорчало. — Куда ты хочешь пойти сегодня?
Билли пожал плечами и стал перезаряжать револьвер.
— Мне все равно, — признался он. — Правда-правда!
— И все-таки, куда? — настаивала дама. — В театр? Сегодня дают несколько хороших пьес. Можно прокатиться в оперу, если хочешь, или посмотреть картины в императорской галерее. Хотя я не уверена, что сейчас она открыта.
Билли шмыгнул носом и спрятал револьвер.
— В картинах я ничего не понимаю, — отозвался он. — А в опере все старые.
— Кто старые? — строго спросила дама. Но карие глаза ее смеялись, от чего в них вспыхивали золотые искорки. Билли поглядел на них и смешался.
— Да актеры, — горестно ответил он. — Певица изображает, что ей двадцать лет, а на самом деле у нее наверняка уже внуки есть. А партнер-то ее куда смотрит? Не видит, что ли, кто перед ним?
К его удивлению, собеседница звонко расхохоталась.
— Никак на тебя не угодишь! — воскликнула она, отсмеявшись. — Ну а театр чем тебе не нравится?
Билли задумчиво почесал нос и проворчал, исподлобья глядя на даму в сиреневом:
— Я не говорил, что он мне не нравится.
— Так в чем же дело?
— Ни в чем, — вздохнул Билли. — Можно сходить в театр, я не против.
Вообще-то он был готов идти куда угодно, лишь бы быть рядом с дамой в сиреневом, о чем та отлично знала. Лицо блондинки смягчилось.
— Значит, отправимся в театр, — подытожила она. — На какую-нибудь смешную пьесу, да?
Она улыбнулась, и Билли почувствовал, что тает от ее улыбки, как леденец… И в то же мгновение раздался стук в дверь.
— Войдите! — слегка повысила голос блондинка, перейдя на русский.
На пороге показалась горничная и, стараясь не смотреть на простреленную карту на стене, объявила, что для баронессы Корф есть письмо. Молодая женщина нахмурилась.
— От кого? — довольно сухо спросила она.
— От статского советника Верховского.
— Не знаю такого, — отрезала дама в сиреневом.
Горничная замялась, затем пояснила:
— Посыльный сказал, вы встречались с семьей господина советника в Ментоне.
— А! — Лоб баронессы разгладился. — В самом деле, теперь я вспомнила. Кажется, мы жили в одной гостинице. И чего же он хочет?
Горничная подала ей маленький запечатанный конверт, на котором изящнейшим почерком со множеством завитушек значилось, что он предназначается госпоже баронессе Амалии Константиновне Корф и никому более. Молодая женщина вскрыла письмо и углубилась в чтение.
— Что-нибудь интересное? — спросил Билли.
Амалия пожала плечами.
— Нас приглашают в гости, — сказала она.
— Кто? — Билли, казалось, заинтересовался.
— Статский советник Павел Петрович Верховский и его супруга. Они устраивают soir?e fixe[5] и мечтают видеть нас среди гостей. Будут присутствовать также графиня Толстая, адвокат Городецкий и знаменитый хиромант Пьерлуиджи Беренделли. — При произнесении последнего имени в тоне белокурой дамы сквозила самая непочтительная ирония. Судя по всему, она не слишком верила в хиромантию.
— Адвокат? — недоверчиво спросил Билли.
— Да. А что? Неужели ты о нем слышал?
— Нет, — честно ответил Билли. — И вообще, я знал только одного адвоката. Да и фамилия у него была совсем другая.
Амалия улыбнулась.
— Госпожа баронесса, посыльный ждет ответа, — напомнила горничная.
Но Амалия не торопилась.
— Да-да, теперь я вспомнила Верховских, — задумчиво произнесла она, погружаясь в свои мысли.
Простая московская семья, только муж был тогда не статским советником, а числился рангом ниже. Добродушный человек с круглым брюшком, вокруг которого все время вертелись кошки. Он их гладил и даже подкармливал со своего стола. Между прочим, за все время своего пребывания в Ментоне мужчина даже не полюбопытствовал заглянуть в соседнее Монако, где его соотечественники оставляли баснословные суммы, и такое его поведение невольно внушало уважение. Жена его, как теперь вспомнила Амалия, показывала ей фотографическую карточку их сына — кажется, его звали Дмитрием. Довольно блеклая женщина, и одевалась она всегда в неброские, однотонные платья самого безыскусного фасона. В ее мясистом лице было что-то овечье, но однажды Амалии довелось услышать, как дама распекает официанта, осмелившегося подать ее мужу слишком холодное питье, — даже голос ее изменился тогда, став металлическим, а в лице и подавно не осталось ничего покорного — оно выражало одну злую, непреклонную решимость. Амалию, которая вообще считала, что все люди состоят из контрастов, немало позабавила подобная перемена. И все же, хотя баронесса ничуть не была снобом, она сознавала, что между ней и Верховскими очень мало общего и пребывание на популярном курорте вовсе не сглаживает разницы. В сущности, Амалия вообще слишком отличалась от остальных людей, чтобы считать кого бы то ни было из них ровней себе. Прежде она вела жизнь, насыщенную самыми разнообразными приключениями, хоть и делала это не вполне по своей воле. Потом были болезнь, трудное выздоровление, санатории, возвращение в Петербург… Заболевание туберкулезом было этаким дамокловым мечом, который постоянно висел над ее семьей, от него умерли отец и родной брат Амалии, но она осталась жива. Баронесса была почти уверена, что в Петербурге мало кто заметил ее отсутствие, кроме самых близких, самых дорогих людей, но, как оказалось, была не права. Амалия вспомнила человека, который приходил к ней вчера, и поморщилась…
— А хиромант — это тот, кто будущее предсказывает? — спросил, перебив ее мысли, Билли.
— Да, по линиям руки, — отозвалась Амалия.
— Ух ты!
Тон молодого человека заставил молодую женщину улыбнуться. Она вновь прочитала письмо и вздохнула.
— Графиня Толстая… Будем надеяться, что не та Толстая, о которой все говорят.
— А та, о которой все говорят, она кто? — заинтересовался Билли.
— Весьма заурядная, но скандальная особа, которой нравится изображать из себя femme fatale,[6] — фыркнула баронесса. — Даже ее собственная семья не поддерживает с ней отношений. Но она получила недавно наследство от деда, который в ней души не чаял, так что мнение родных ей в высшей степени безразлично. Она живет в основном за границей, раз в полгода переходит в новую веру и меняет любовников как перчатки. Сама себя считает меценаткой и покровительницей искусства, но ради блага искусства я надеюсь, что она все же ошибается.
Ознакомительная версия.
