— Что же он говорил вам о Кротовой?
— Они дружили с детства. У них были сложные отношения, но они оба ошибались. Ему очень не везло в личной жизни, и я очень хотела, чтобы со мной он был счастлив.
— И он был с вами счастлив?
— Конечно. Хотя мы и не успели зарегистрироваться.
— Вы часто виделись?
— Да, каждый день.
— Вам не казалось, что Тихомиров чем-то угнетен, обеспокоен?
— Со мной он всегда был спокоен.
— А не было у него врагов, завистников, например?
— У Антона враги? Что вы?!
Этот же вопрос он задал Игорю Рождественскому. И тот ответил так же!
— У Антона? Враги? Что вы?
— Вы, Игорь Анатольевич, знали Тихомирова лучше других. Он был вашим другом, не так ли?
— Другом? Да. Был. Мы выросли в одном дворе. Я, он и Инна Кротова. Он очень нравился ее отцу. Старик с ним всегда возился. Книжки подбирал интересные и покупал шоколадные конфеты. Антон был сладкоежкой.
— Это было еще до войны?
— Да. Когда война началась, мы эвакуировались, Кротовы остались, Антон с матерью уехал в деревню к родственникам. Я его лет десять не видел. Потом он появился с медалью. Кончил какую-то сельскую школу и приехал поступать в университет. Но тогда мы тоже виделись редко. Он запоздал со школой и учился на два курса младше. Жил в общежитии.
— А с Инной Кротовой они встречались в то время?
— Нет, они не могли встречаться. Она училась в Ленинграде.
— Как учился Тихомиров?
— Хорошо.
— Но в аспирантуре его не оставили?
— Нет.
— Почему?
— Время свою роль сыграло. Он был неосторожен, называл Кротова гениальным ученым. А Кротов считался менделистом. Вот и не оставили.
— Это обидело Тихомирова?
— Не знаю. Он к земле стремился. Говорил, что истинная лаборатория именно там. И женился как раз. Вместе и уехали.
— Долго он проработал на периферии?
— Года три или четыре.
— Тихомиров вернулся, чтобы поступить в аспирантуру?
— Да. К этому времени генетику начали реабилитировать понемножку.
— А жена осталась в деревне?
— Да. Они разошлись.
— У них были дети?
— Один ребенок. Сын.
— Тихомиров помогал семье?
— Видите ли, как аспирант, он не имел больших возможностей, но помогал, я думаю.
— А Инна Кротова…
— Тут я не могу быть вам полезным. Их отношения меня не интересовали.
В этом стоило усомниться, но если парень не хочет копаться в белье друга… Да и стоит ли там копаться?
— Что бы вы могли сказать о Тихомирове в двух словах? Каким он вам казался?
Рождественский подумал:
— Как спортсмен, я всегда ему завидовал. Мне не хватало его настойчивости. Если б он занимался спортом, то мог бы достичь многого.
Что-то вроде этого говорила и Инна.
Но такие люди не кончают жизнь самоубийством! Зато их иногда убивают.
Как же все это произошло, черт возьми?
В тот день Антон Тихомиров защищал диссертацию. Кандидатскую, которую подготовил уже давно. Но почему-то откладывал защиту. Ссылался на необходимость поискать новые факты, новые данные. И нашел, потому что, когда диссертация была представлена к защите, оппоненты высказались единодушно — рамки кандидатской превзойдены, речь идет о большом вкладе в науку, диссертацию можно считать докторской…
Дело было в августе, жара еще не спала. Рождественский жил на даче у отца за городом, а его новая кооперативная квартира пустовала. У Тихомирова квартиры не было. Только комната в общежитии.
— Почему Тихомиров жил в вашей квартире?
— У него были неважные условия в общежитии, и он попросил меня. Чтобы готовиться к защите.
— Он только работал у вас на квартире или ночевал там?
— Иногда, даже часто. Во всяком случае, я не запрещал ему.
— Бывали у него посторонние люди?
— Что значит "посторонние"?
— Люди, которых бы вы не знали. Или о которых не знали? Женщины?
Рождественский пожал плечами:
— Об этом лучше спросить соседей.
— Я интересуюсь не из праздного любопытства.
— Именно поэтому я и не хотел бы заниматься сплетнями. Ведь вас интересуют факты?
В самом общем виде они выглядели так.
После защиты был, как полагается, банкет. Закончился он рано, часов в одиннадцать. Потом Тихомиров поехал домой, вернее — на квартиру Рождественского. А в половине пятого сторож увидел его труп. Экспертиза установила: смерть наступила в результате падения, никаких следов борьбы, насилия на обнаружили. Правда, труп был не в лучшем виде. Все-таки шестой этаж. И в комнате все оказалось в порядке. Ничто не похищено. Ничто не свидетельствовало о насильственной смерти. И никакой записки о самоубийстве. Но зачем лезть на подоконник среди ночи? Мало ли что пьяный может натворить? Однако Тихомиров был не из тех, кто напивается до чертиков.
— Он всегда знал свою норму, — сказал Рождественский. — Стакан коньяку или бутылка сухого для такого парня чепуха. Только веселел немножко.
— Но тут банкет, особый случай.
— Я бы не назвал это банкетом. Формально диссертация не была утверждена как докторская. Поэтому все проходило скромно. Товарищеский ужин, закрепляющий определенный этап, — и только.
— Людей немного?
— Официальные лица. Старички в основном. Напиться было немыслимо.
— А женщины?
— Женщин не было.
— Даже Светланы?
— Я же сказал.
Все у него получалось логично. И сходилось с показаниями остальных…
В том числе Светланы…
— Вы присутствовали на защите, Светлана?
— Нет.
— Почему? Человек, с которым вы связываете свою жизнь, не пригласил вас на такое событие?
Ее не смутил этот вопрос:
— Он просил меня не приходить.
— Вот как!
— Он сказал, что защита ответственная и ему нужно быть очень собранным. Он сказал: "Если я увижу тебя в аудитории, я буду думать о тебе больше, чем о диссертации, и эти старики меня на чем-нибудь поймают".
Что ж, и здесь была какая-то логика.
— Простите, и больше вы не видели Тихомирова?
— Нет.
Пауза.
— Только говорила с ним по телефону.
— О чем?
— Он позвонил из ресторана. Сказал о своем успехе, что ужин скоро кончится… и звал приехать к нему.
— На квартиру Рождественского?
— Да. Но я не поехала.
— Почему?
— Что вы? Ночью, одна, в чужую квартиру?
— А куда он звонил вам?
— В общежитие.
— По общему телефону?
— Да.
— Ваш разговор кто-нибудь слышал?
— А то нет! Вы нашего Цербера не знаете. Мы так вахтершу зовем. Она слышит, кто что думает, не то что говорит по телефону.
— А не носил ли разговор характер ссоры? Не мог он вывести вашего жениха из себя?
— Что вы? Антон был так счастлив!
— Но ваш отказ…
— Я ведь отказалась не потому, что не хотела его видеть.
— Конечно. Вы просто сочли такую встречу не совсем удобной?
— Именно. И он понял меня.
— Не помните, Игорь Анатольевич, звонил кому-нибудь Тихомиров из ресторана?
Ответ не сразу.
— Кажется, звонил. Да, да, звонил.
— Не знаете, кому?
— Светлане.
— О чем они говорили?
— Я не подслушиваю чужие разговоры.
— Простите. Но вы последний, кто видел Тихомирова живым, поэтому ваши сведения особенно важны.
— Я рассказываю все, что знаю, а чего не знаю — рассказывать не считаю возможным.
— Это правильно, конечно. Итак, после банкета или небольшого ужина, как вы его назвали, Тихомиров отправился на вашу квартиру. А куда пошли вы?
Вместо ответа он спросил:
— Разве это имеет отношение к делу?
— А разве это тайна?
Рождественский усмехнулся:
— Только от милиции. Но если вы гарантируете мне прощение… Наверно, у вас есть какие-то смягчающие правила для раскаявшихся преступников?
— Смотря какое преступление.
— Преступления, собственно, не произошло. Но, с вашей точки зрения, оно могло произойти.
Мазин понимал, что речь идет о какой-то чепухе, но не знал, подлинная это чепуха или выдуманная.
— Хорошо, рискните! Повинную голову меч не сечет.
— Видите ли, я поступил несколько легкомысленно. Я приехал в ресторан на машине. Ну и, естественно, оттуда ехал тоже на машине, будучи, как это у вас говорится, в состоянии легкого опьянения.
— Если легкое…
— Поэтому меня и затруднил ваш вопрос. Но, надеюсь, за давностью проступок заслуживает снисхождения?
— Если вы обещаете впредь…
— Клянусь собственными хромосомами!
Рождественский оживился и попытался шутить.
"Неужели его в самом деле беспокоил этот случай?"
— Где вы ночевали?
— У отца на даче.
— Вы поехали туда прямо из ресторана?
— Нет, заехал к одному человеку. Если позволите, я не буду его называть.
— Женщина?
— Да. Но я не застал ее, поэтому она не сможет подтвердить моих слов. Зато дальше у меня есть настоящее алиби.
