Все, действительно, выглядело так, что тайну, которая нас беспокоила, уже невозможно раскрыть. Разумеется, женщину можно преследовать хотя бы за подделку заключений о смерти, если даже забыть о двоебрачии. Но это ни нас, ни Стокера не волновало. Джонатан Ингл умер, и никто не мог сказать, как он умер.
Вернувшись к себе, мы обнаружили только что пришедшую телеграмму, извещавшую, что Стокер зайдет к нам сегодня вечером. Можно было предположить, что у него появилась какая-то новая информация, и мы с большим нетерпением ожидали его визита. Он появился ровно в шесть часов и сразу взял быка за рога.
— В деле Ингла произошли изменения, — сообщил он. — Прежде всего, эта женщина, Хаггард, скрылась. Я пришел к ней домой, чтобы кое-что разузнать, и застал там полицию. Они пришли арестовать ее по обвинению в двоебрачии, но она пронюхала об их намерении и улетучилась. Они сделали обыск, но не думаю, чтобы нашли что-то интересное, кроме нескольких ружейных патронов. Полицейские не обратили особого внимания на эти патроны, потому что она едва ли застрелила мужа из ружья.
— А какие это были патроны? — спросил Торндайк.
Стокер сунул руку в карман.
— Инспектор дал мне один, чтобы я показал вам, — пояснил он и положил на стол армейский патрон образца примерно двадцатилетней давности.
Торндайк взял его, потом достал из шкафчика плоскогубцы, вытащил пулю из гильзы и сунул внутрь анатомический пинцет. Когда он его вынул, то между кончиками были зажаты одна или две нитки, похожие на кетгут.
— Нитроглицериновый порох! — оценил я. — Значит, Холбери, скорее всего, прав, именно так она пополняла свои запасы.
Стокер взглянул на меня вопросительно, и я вкратце познакомил его с результатами нашего расследования.
— Понятно! — воскликнул он. — Заговор становится все яснее. Эти фокусы с заключениями о смерти, наверно, связаны с другим фокусом, о котором я сейчас расскажу. Как вы знаете, Ингл работал секретарем и финансовым директором компании, которая занималась скупкой и продажей участков под строительство усадеб. Так вот, после того, как мы с вами расстались, я отправился в офис компании и накоротке побеседовал с председателем. От него я узнал, что Ингл держал под контролем практически все финансовые дела компании, получал и выплачивал деньги и вел бухгалтерские книги. Однако в последнее время некоторые директора заподозрили, что с финансами происходит что-то неладное. И наконец было принято решение провести в компании всеобъемлющую проверку силами аудиторской фирмы. Об этом решении сообщили Инглу, и через пару дней от его жены пришло письмо, где она сообщила, что у ее мужа сильнейший сердечный приступ, и просила отложить аудит до того момента, когда он выздоровеет и сможет выйти на работу.
— И проверку отложили? — спросил я.
— Нет, — ответил Стокер. — Аудиторов попросили начать работу немедленно, что они и сделали. И в результате обнаружили в книгах целый ряд несоответствий, причем неучтенной оказалась сумма примерно в три тысячи фунтов. Не совсем понятно, как выполнялись эти махинации, но есть подозрение, что некоторые возвращенные чеки оказались фальшивыми и передаточные записи на них поддельными.
— Компания связывалась с Инглом по этому вопросу? — спросил Торндайк.
— Нет. Они получили еще одно письмо от миссис Ингл — то есть, конечно, Хаггард, — там сообщалось, что состояние ее мужа очень серьезное. Поэтому они решили подождать его выздоровления. Потом, естественно, пришло сообщение о его смерти, и дело было отложено до утверждения завещания. Полагаю, они собирались подать иск о возмещении капитала, но тут душеприказчица скрылась, так что дело осложнилось.
— Вы говорили, — сказал Торндайк, — что фальшивые заключения о смерти, возможно, связаны с махинациями в компании. В чем, по вашему мнению, эта связь?
— Я считаю… Нет, вернее, предполагаю, — ответил Стокер, — что это был суицид. Этот человек, Ингл, понял, что его махинации обнаружены или могут быть обнаружены и что ему грозит длительный срок заключения, вот и покончил с собой. И я думаю, что если от обвинения в убийстве придется отказаться, то есть основания принудить миссис Хаггард признать факт самоубийства.
Торндайк покачал головой.
— От обвинения в убийстве нельзя отказываться, — проговорил он. — Даже если это было самоубийство, Хаггард наверняка выступила соучастником. А по закону соучастие в самоубийстве приравнивается к соучастию в убийстве. Но на деле никакого официального обвинения в убийстве не выдвигалось, и в настоящее время нет никаких оснований для такого обвинения. Допустим, подлинность праха будет установлена, но трудность в том, что причина смерти неизвестна. Ингл считался больным. Три врача обследовали его по поводу болезни сердца. Нет никаких свидетельств того, что он умер не по причине этого заболевания.
— Болезнь вызвана отравлением нитроглицерином, — заметил я. — Так мы считаем. Однако никто не решится клятвенно подтвердить это. Да и мы сами не можем в этом поклясться.
— Так значит что? — спросил Стокер. — Выходит, нет никаких возможностей точно определить, чем вызвана смерть: естественными причинами, суицидом или убийством?
— Существует только одна возможность, — ответил Торндайк. — Есть слабая надежда на то, что причину смерти удастся определить при исследовании пепла.
— Звучит не слишком оптимистично, — сказал я. — Вряд ли можно найти в пепле следы отравления нитроглицерином.
— Не стоит зацикливаться на том, что он умер от отравления нитроглицерином, — возразил Торндайк. — Может быть, это совсем не так. Возможно, его отравили ядом, который легче обнаружить. Возможно, смерть был вызвана чем-то другим.
— Но, — воспротивился я, — сколько существует ядов, которые можно обнаружить в пепле? Никакой органический яд не оставит следа, это же касается металлических ядов: ртути, сурьмы и мышьяка.
— Это верно, — согласился Торндайк. — Но есть и другие металлические яды, которые обнаруживаются в пепле: к примеру, свинец, олово, золото и серебро. Но вряд ли есть смысл сейчас обсуждать все эти версии. Все равно единственная возможность получить новые факты — это исследовать пепел. Конечно, вероятность того, что мы что-то там обнаружим, призрачна, однако, это, повторяю, единственная возможность, и мы не должны отказываться от такой попытки.
У Стокера, как и у меня, не нашлось возражений, но я видел, что у нас обоих в головах вертелась одна и та же мысль. Нередко и раньше казалось, что Торндайк зашел в тупик. Но на этот раз изобретательная миссис Хаггард поставила перед ним проблему, которая, похоже, ему не по плечу. Когда человек, расследующий преступление, допускает необходимость исследования урны с пеплом в отчаянной надежде определить, отчего умер покойник, становится понятно, что он дошел до крайности. Ведь надежда эта и в самом деле призрачная.
Тем не менее Торндайк, видимо, смотрел на дело с оптимизмом и опасался только того, что министр внутренних дел откажется выдать ордер на такое исследование. Эти опасения развеяло пришедшее через пару дней письмо, где содержалось необходимое разрешение и сообщалось, что присутствовать при исследовании уполномочен доктор Хемминг, известный нам как опытный патологоанатом, и что решать вопрос о проведении химического анализа нужно с ним.
В назначенный день доктор Хемминг появился у нас в доме, и мы вместе отправились на Ливерпуль-стрит. Пока мы туда ехали, мне стало очевидно, что он относится к этому делу так же, как и я. Во всяком случае, свободно обсуждая профессиональные вопросы, он обходил молчанием предстоящее исследование. Первым заговорил о деле сам Торндайк, когда поезд уже подходил к Корфилду, где располагался крематорий.
— Хемминг, — сказал он, — предполагаю, что вы сделали все необходимые приготовления?
— Да, — последовал ответ. — Суперинтендант встретит нас и проводит в подземелье. Там в нашем присутствии он достанет урну из ниши в колумбарии и доставит ее в кабинет, где и будет проводиться исследование. Я считаю, что такие формальности следует соблюсти, хотя если урна опечатана и на ней написано имя покойного, особого значения это не имеет.
— Да, конечно, — согласился Торндайк. — Думаю, вы правы. Если не принять необходимых мер предосторожности, то будет легко опротестовать идентичность пепла. Тем более что сам по себе пепел вообще невозможно идентифицировать.
— Так же решил и я, — сказал Хемминг. А когда поезд стал притормаживать, добавил: — Вот и наша платформа. А тот джентльмен на платформе, как я предполагаю, суперинтендант.
Предположение оказалось верным. Но не один работник кладбища носил такое звание. Когда мы представились друг другу, то увидели, как с конца поезда приближается… наш старый знакомый суперинтендант Миллер из Управления уголовных расследований.
