— Позавтракай, — сказала в спину Римма Сергеевна, и Гришка потянул на себя стул.
Он сидел за столом, положив локти на скатерть и подперев ладонями гудящую голову. Из кухни показалась Римма Сергеевна, в руках у нее серебрился кофейный прибор. Гришка потянулся к бутылке с молоком, из нее поили его утром. Бутылка одиноко стояла на белой скатерти. Гришка подвинул к себе бутылку и сбоку от стола увидел разбросавшего щупальцы осьминога, и поднимаясь над ним, изящные зонтики лилового цвета.
Снова и снова смотрел изумленный Гришка по сторонам и открывал для себя диковины, невиданные им прежде.
Над застекленной горкой с посудой на длинных столбиках опрокинулись узкие фарфоровые чашки. Ближе к окну парили в воздухе бирюзовые кисти, а из угла, с широких зеленых ладоней, смотрели на Гришку сиреневые фонарики.
— Выпить, наверное, хочешь? — спросила Римма Сергеевна.
Механик не ответил, поднялся из-за стола, потрогал пальцами колючки дикообраза, заметил приоткрытую дверь, шагнул и в широкую щель увидел две темных головки на узких поставленных рядом кроватках.
Гришка обернулся. Римма Сергеевна в легком халатике и цветастом переднике поверх стояла у стола и смотрела на Гришку.
— Твои? — спросил он.
Римма Сергеевна кивнула, погладила невидимую морщинку на скатерти, с места на место переставила сахарницу и вышла на кухню.
Она принесла чайник и вазу с вишневым вареньем, поставила перед Гришкой и встала напротив.
— Садись за компанию, — улыбнулся Гришка, согласно кивая.
Он сам разлил горячий напиток по чашкам, невзначай встретился с нею глазами, и только теперь увидел ее глаза. Гришка не смог объяснить — какие они. Только таких вот глаз он никогда не видел. Завораживающих, печальных, вобравших в себя цветочные легионы, заполнившие человеческое жилище.
«Дела, — подумал Гришка. — А говорят, что ночью все кошки серы… Совсем другая баба на утро. А может, все потому, что у себя она среди цветов этих на месте…»
Он силился продолжить мысль, мозг с трудом ему повиновался, и будто жернова медленно поворачивались у механика в голове. Гришка посмотрел на Римму Сергеевну, снова встретился с нею глазами, и мурашки забегали у него по хребту.
— Послушай, — сказал Гришка, с трудом отведя глаза. — Давеча хозяйка сказала, что агроном ты вроде… Хлеб, значит, сеешь?
Римма Сергеевна усмехнулась.
— Цветы выращиваю и насаждения в поселке. Должность такая, и называется — агроном…
«Агроном, — подумал Гришка. — Чудно-то как…»
Он поднял чашку с налитым чаем, повертел в руке, примериваясь, и поставил обратно.
— А кофе можно? — неестественным тихим голосом спросил он.
Римма Сергеевна налила ему кофе. Она приготовила его раньше, а сейчас предложила горячее молоко, но Гришка отказался, размешал сахар и поднес чашку к губам.
Он выпил черный кофе наполовину, поставил чашку на блюдце, с минуту вертел головой, открывая все новые чудеса.
— А ихний отец? — неожиданно спросил Гришка. — Где он?
Римма Сергеевна помедлила с ответом, протянула руку, подняла и поставила молочную бутылку.
— Поэтому и не держу этого, — тихо сказала она.
Гришка выругался про себя и стал допивать кофе. Зачем спрашивал, идиот, какое дело тебе… Ему было стыдно, хотя механик не знал об этом. Конечно, тот, ее который, пил и выгнала его, а может, умер от водки, все равно, не его, Гришкино, дело, надо идти Игоря разыскивать, и пацаны хозяйки могут проснуться.
— Спасибо, — сказал Гришка. — Большое тебе спасибо.
Римма Сергеевна наклонила голову, Гришка подошел к ней вплотную и провел ладонью по волосам.
— Пойду я, — просто сказал он.
Жила Римма Сергеевна на втором этаже. Занудисто скрипели ступени, тяжелая дверь пискляво ругнулась, и Гришка бережно, не ударила б в спину, придержал ее, выходя на крыльцо.
Красная дорожка вывела Гришку на заставленную заборами улицу. Заборы были разные, и за ними жили разные люди. Невысокое солнце разграфило тенями мостовую, над раскидистым деревом сцепились воробьи, отстаивая право на перезрелую и чудом сохранившуюся вишню. В проулке мелькнула женщина с подойником в руках. Гришку обогнал мальчишка на велосипеде, он завилял задом, до педалей ноги не доставали, и два раза обернулся, пока не доехал до поворота.
Гришка не торопился, шел по дороге вразвалку, прохладный воздух, без запаха соляра и горелого масла, казался ему куском вкусного пирога, что можно нарезать ножом.
Он шел, посматривая поверх заборов, где стояли обобранные вишни и яблони на сносях, громоздились кусты малины и топорщил колючки в деревянных клетках крыжовник.
Кончилась улица с полосатыми тенями. И Гришка вышел на небольшую площадь. Он видел ее вчера, когда искали они, где приткнуться, но сейчас видел ее иначе, украшенную руками некрасивой женщины. Здесь было все, что видел механик в комнате, но здесь цветы жили на воле, здесь поднималось над ними солнце, и Гришка опустил голову, и ни одной мыслишки не было в голове, только чувствовал себя словно побитый и вины за собой вроде не знал…
Маленькую площадь механик обошел по кругу и снова стоял и смотрел под ноги.
Гришка покинул маленькую площадь, колесил по улицам поселка и всюду видел ее руки — и в клумбах, и в розовых кустах мерещились ее глаза.
Механик силился нечто додумать, но мысль не отливалась в форму и, выплескиваясь из подсознания, исчезала безлико.
Оказавшись возле вокзала, Гришка поискал доску с надписью «Касса» и вошел в низкий сводчатый зал. Картонку билета Гришка сунул в карман и вспомнил про Игоря с Машей, Платоновну, субботнюю суматоху в порту.
«Проснулись, поди, — равнодушно подумал Гришка. — Поправят головы — и купаться…»
Рядом с вокзалом примостилась автобусная станция, а в буфете торговали пивом, и парни сдували на землю пену из кружек.
Гришка взял свою кружку, но пить не торопился. Он смотрел на последний ромбик, где безо всякой ограды прятались в вокзальную тень цветы.
— Смотрите! Ну и цветище!
На остановке двое ребят и девчонка поджидали автобус.
— Красивый какой, — сказала девчонка, — и один из парней с готовностью сбросил рюкзак.
Гришка выплеснул пиво на землю, догнал балбеса у клумбы и положил на плечо ему руку.
— Не стоит, парень, — сказал Гришка, — не стоит…
И тот повернул обратно, поглядывая искоса на Гришку, девчонка шепнула ему сердито, ребята подхватили вещички, и грязный автобус для них степенно вывалил из-за угла.
Над острой красной крышей вокзала выдвинуло макушку охряное солнце, и потянулось к нему махровое буйство на клумбе, и дальше других тянулся к небу стройный красавец с оранжево-рыжей слепящей глаза шевелюрой.
1966–1967 гг.
Поселок Янтарный — Калининград
