Вошла синьора Косентино с дымящейся чашкой.
– Не изволите кофейку?
Комиссар изволил. Затем поднялся, собираясь уходить.
– Подождите секундочку, – сказал охранник, доставая из ящика стола блокнот и шариковую ручку. – Вам ведь, наверное, надо будет делать заметки, – ответил он на вопросительный взгляд комиссара.
– Мы что, в школе? – невежливо рявкнул тот.
Он терпеть не мог полицейских, расхаживающих повсюду с блокнотом. Когда видел таких по телевизору, сразу переключался на другую программу.
В соседней квартире жила синьора Гаэтана Пинна, та самая, с ногами как тумбы. Едва завидев Монтальбано, синьора тут же набросилась на него:
– Труп наконец унесли?
– Да, синьора, можете пользоваться лифтом. Нет, не закрывайте, я должен задать вам несколько вопросов.
– Мне? Мне вам нечего сказать.
За ее спиной послышался голос, больше похожий на рев слона:
– Танина, не будь невежей, пригласи синьора войти.
Комиссар вошел в такую же, как в соседней квартире, смежную с гостиной столовую. Одетый в майку, укрытый до пояса пледом, в кресле сидел мужчина невероятной толщины. Из-под пледа торчали толстые, как у слона, босые ноги, а длинный крючковатый нос напоминал хобот.
– Присаживайтесь, – сказал мужчина, указывая на стул. Ему явно хотелось поговорить. – Когда моя начнет кобениться, вот так бы прямо…
– В хобот затрубили? – вырвалось у Монтальбано.
К счастью, тот не понял.
– …голову ей проломил. Я вас слушаю.
– Вы знали синьора Лапекору?
– Я в этом доме никого не знаю. Пять лет здесь живу и ни с одной собакой не знаком. Пять лет и на лестничную клетку не выхожу. Я не могу ногами ворочать, трудно мне. Сюда, наверх, меня втащили четыре портовых грузчика – в лифт-то я не влезал. Обхватили так меня и подняли наверх, как рояль.
Он разразился громовым хохотом.
– Я знавала его, вашего синьора Лапекору, – вмешалась жена. – Неприятный он был человек. С ним и здороваться-то было противно.
– А вы, синьора, как узнали, что он мертв?
– Как я узнала? Мне нужно было в магазин сходить, вот я и вызвала лифт. Так нет же, он не шел. Ну, я решила, что кто-то дверь не закрыл, эти олухи соседи часто так делают. Спустилась пешком, гляжу – стоит охранник, труп охраняет. Сходила я в магазин, и потом пришлось взбираться по лестнице пешком, до сих пор дух перевести не могу.
– Тем лучше, болтаешь меньше, – заключил слон.
«Семейство Кристофолетти» – было написано на третьей двери. Но сколько комиссар ни стучал, никто так и не открыл. Он вернулся назад и постучался к Косентино.
– Слушаю вас, комиссар.
– А вы не знаете, семья Кристофолетти…
Охранник громко хлопнул себя по лбу.
– Забыл вам сказать! Из-за этой истории с трупом совсем выскочило из головы. Синьоры Кристофолетти оба в Монтелузе. Синьору Ромильду прооперировали, что-то по женской части. Завтра должны вернуться.
– Спасибо.
– Не за что.
Он сделал два шага по лестничной клетке, повернулся и постучал снова.
– Слушаю вас, комиссар.
– Вы сказали, вам приходилось иметь дело с трупами. А где?
– Я несколько лет работал медбратом.
– Спасибо.
– Не за что.
Монтальбано спустился на шестой этаж, где, по мнению охранника, стоял лифт с телом Аурелио Лапекоры. Он поднялся этажом выше, чтобы с кем-то встретиться, и этот кто-то всадил ему нож в спину?
– Извините, синьора, меня зовут комиссар Монтальбано.
Ему открыла молодая женщина, лет тридцати, очень красивая, но небрежно одетая. Она с заговорщицким видом прижала палец к губам, прося его сохранять тишину.
Монтальбано замолчал. Что означал этот жест? И что за привычка у него ходить безоружным! Молодая женщина осторожно посторонилась, и Монтальбано прошел, чуть пригнувшись и озираясь вокруг, в маленький кабинет, забитый книгами.
– Пожалуйста, говорите тихо, если малыш проснется, мы не сможем и слова сказать, он кричит как резаный.
Монтальбано перевел дух.
– Вы ведь знаете, что случилось, синьора?
– Да, мне сказала синьора Гулотта, она живет в соседней квартире, – прошептала женщина ему на ухо. Во всем этом было что-то очень волнующее.
– Значит, вы не видели сегодня утром синьора Лапекору?
– Я еще не выходила из дому.
– А где ваш муж?
– В Феле. Он преподает в гимназии. Выезжает на машине ровно в четверть седьмого.
Монтальбано было жаль, что разговор получался таким коротким: чем больше он смотрел на синьору Гулизано – эта фамилия была написана на двери, – тем больше она ему нравилась. Она это поняла, как понимают такие вещи все женщины, и улыбнулась.
– Могу я предложить вам чашечку кофе?
– Да, благодарю вас, – обрадовался Монтальбано.
Мальчишке, открывшему дверь в соседнюю квартиру, было года четыре. Он мрачно скосил глаза на комиссара и осведомился:
– Ты кто такой?
– Полицейский, – ответил Монтальбано, улыбаясь и стараясь казаться игривым.
– Живым ты меня не возьмешь, – отрезал парнишка и, прицелившись ему прямо в лоб, выстрелил из водяного пистолета.
Последующая схватка была недолгой и закончилась тем, что обезоруженный мальчишка заревел, а Монтальбано с хладнокровием киллера выстрелил ему в лицо, с головы до ног окатив водой.
– Что стряслось? Кто там?
Мамаша ангелочка, синьора Гулотта, оказалась совсем непохожа на свою соседку. Для начала она влепила сыну пощечину, схватила пистолет, который комиссар от неожиданности бросил на пол, и вышвырнула его в окно.
– Ты когда-нибудь кончишь валять дурака?
С душераздирающим ревом сыночек убежал в другую комнату.
– Все его отец виноват, таскает ему эти игрушки! Самого-то целыми днями нет, ему плевать, а я тут мучайся с этим чертенком! А вам чего надо?
– Я комиссар Монтальбано. Сегодня утром к вам не заходил случайно синьор Лапекора?
– Лапекора? К нам? А что ему тут делать?
– Это я у вас спрашиваю.
– Я с Лапекорой была едва знакома, так, здрасьте – до свидания, больше ничего.
– Может быть, ваш муж…
– Мой муж с Лапекорой не разговаривал. Да и когда ему? Дома он не появляется, ему все до лампочки.
– Где ваш муж?
– Сами видите, не дома.
– Да, но где он работает?
– В порту. На рыбном рынке. Уходит в полпятого утра и возвращается в восемь вечера. Мы его, считай, не видим.
Милая женщина эта синьора Гулотта!
На двери третьей, и последней, квартиры на этаже висела табличка «Пиччирилло». Открыла женщина лет пятидесяти. Она казалась взволнованной, нервничала.
– Что вы хотели?
– Я комиссар Монтальбано.
Женщина потупила взор.
– Мы ничего не знаем.
Монтальбано почуял неладное. Не к этой ли женщине Лапекора поднимался на этаж?
– Разрешите пройти. Я все равно должен задать вам несколько вопросов.
Синьора Пиччирилло опасливо посторонилась, пропуская его в небольшую уютную гостиную.
– Ваш муж дома?
– Вдова я. Живу с дочерью, Луиджиной. Она у меня в девках ходит, не замужем то есть.
– Позовите ее, если она дома.
– Луиджина!
Появилась девушка чуть постарше двадцати, в джинсах. Миловидная, но очень бледная, сильно чем-то напуганная.
Жареным запахло еще сильнее, и комиссар решил перейти в решительное наступление.
– Синьор Лапекора приходил к вам. Чего он хотел?
– Нет! – почти прокричала Луиджина.
– Клянусь всеми святыми! – поддержала ее мать.
– Какие у вас были отношения с синьором Лапекорой?
– В лицо его знала, – сказала синьора Пиччирилло.
– Мы не сделали ничего дурного, – заныла Луиджина.
– Слушайте меня внимательно: если вы не сделали ничего дурного, вам не должно быть ни стыдно, ни страшно. Есть свидетель, который утверждает, что синьор Лапекора был на шестом этаже, когда…
– Что вы к нам-то привязались? На этой лестничной клетке живут еще две семьи…
– Хватит! – оборвала ее Луиджина почти в истерике. – Хватит, мама! Расскажи ему все! Расскажи!
– Ну ладно. Утром дочка собралась в парикмахерскую. Вызвала она лифт, тот сразу пришел. Видать, стоял этажом ниже, на пятом.
– В котором часу?
– Где-то в пять минут девятого. Она открыла дверь и видит на полу синьора Лапекору. Я с ней была, зашла в лифт. Лапекора был будто пьяный, рядом непочатая бутылка вина валялась. И потом, он как будто… сходил под себя. Дочери противно стало. Закрыла она дверь и решила идти пешком. И тут лифт поехал, кто-то снизу его вызвал. У дочки слабый желудок, нас обеих затошнило. Луиджина зашла в дом, чтобы хоть умыться, и я за ней. Не прошло и пяти минут, как пришла синьора Гулотта и говорит нам, что бедный синьор Лапекора был не пьяный, а мертвый! Вот и все.
– Нет, – возразил Монтальбано, – это не все.
