— Там выгружали товары?
— Да.
— А! А! — воскликнул Пино, приоткрыв один глаз.
— Судовые офицеры подтвердили, что вынимаемый груз находился в другой части трюма, и, кроме того, так или иначе два моряка следили за ящиком.
— Почему же такие предосторожности?
— Чтобы дать гарантии нашим Изящным Искусствам.
— И корабль отправился в Самофракию?
— Куда он прибыл спустя примерно сутки.
— И что же там?
— Прежде всего выгрузили Нику или по крайней мере то, что почитали Никой. Снова с помощью подъемного крана она была водружена на платформу грузовика, который транспортировал ее в экспозиционный зал, оборудованный для ее приема. Ее спустили, и четверо специалистов приступили к ее раздеванию.
— Была ли там пресса?
— Один тип из греческих «новостей», которые заручились правом эксклюзивного репортажа.
— Его также задержали?
— Конечно! Но ты отдаешь себе отчет, что скандал закипает, как котелок на огне? С минуты на минуту может сбросить крышку!
Его Пинушество потер усы желтым от никотина указательным пальцем.
— Ясно одно, — решил он.
— Что же, мессир Пино?
— Подмена произошла на борту корабля.
— Я того же мнения, дражайшая мумия.
— Ибо, — продолжала эта неутомимая плешивая башка, — на борту судна были средства, чтобы заменить настоящий ящик на другой. Трюм — не слишком бойкое место, и потом люди, которые выкинули номер, располагали подъемными кранами, не забывай этого. Хочешь, я тебе скажу, Сан-Антонио?
— Скажи же мне, старина!
— На судне уже была фальшивая упаковка к тому моменту, когда загрузили настоящую.
— Возможно...
— Нет, вероятно!
— Итак! Далее?
— Далее: прячут настоящую во время первой части плавания и выгружают ее в Афинах.
— Вероятно, — согласился я.
— Нет, точно! Какой торговый груз был на судне?
— Не знаю, — признался я.
На этот раз мастер дедукции нечеловеческим усилием приподнял оба века и устремил на меня свой тусклый взор.
— Тебе бы следовало поинтересоваться, — упрекнул он, — Итак, мы едем поглядеть все это на месте, мне теперь надо переодеться... Наш самолет уже в 12.30?
— Ты и об этом догадался! — задохнулся я, готовый отныне ждать от него любых чудес.
— Нет, — скромно заметил Пино, — я только прочитал это в билетах.
Глава III, в которой мы прибываем в Афины!
В полицейском управлении греческой столицы нас ждал комиссар Келекимос. Это был озабоченный молодой человек, коротко стриженный, облаченный в костюм в сиреневую и голубую полоску, который бегло говорил по-французски с помощью переводчика. Этот же типчик был бы совсем лилипутом, если бы с завидным упорством не носил каблуков. Это был-таки карлик, но, если ему когда-нибудь случится облысеть и горе мыкать, он легко найдет себе работу: коротышка в совершенстве, гибко владел нашим языком, говорил неутомимо и без малейшего акцента.
— Комиссар Келекимос приветствует вас и всецело поступает в ваше распоряжение! — объявил он.
Нормальное начало. Представляемся, обмениваемся приветствиями и новостями Парфенона и Эйфелевой башни. С удовлетворением констатируем, что эти два произведения искусства пока еще не похищены, потом входим в существо дела. Делом занимается именно Келекимос. Я тут же задаю ему Пинушевский вопрос о характере груза, перевозившегося на «Кавуломе-Кавулосе». Ответ нас разочаровывает: автомобили. Помимо Ники, корабль перевозил «рено», они-то и были выгружены в Афинах. Нет, они не были упакованы! Да, выгружены были только автомобили. У Келекимоса тоже была эта идея, что и у нас, по поводу остановки в Пирее. Но его расследование определенно показало, что безголовая дама здесь на землю не ступала.
Согласно Келекимосу подмена имела место во Франции, и на борт «Кавулома-Кавулоса» была поднята уже фальшивая упаковка. Таким образом, для него проблем нет: он перебрасывает всю ответственность.
Я взглянул на него. Он ответил обезоруживающей улыбкой.
— Нам кажется странной попытка самоубийства капитана, — сказал я переводчику, — Мы бы хотели иметь сведения об этом офицере.
Лицо нашего собрата несколько омрачилось. Он разглагольствовал еще добрую толику времени, избегая смотреть на нас. Лилипут-переводчик, казалось, был смущен.
— Комиссар говорит, что речь идет о старом офицере с безупречной репутацией, чья блестящая и честная карьера близится к концу. Кроме того, не следует не доверять капитану греческого судна.
— Не вследствие ли продолжительного допроса вышеупомянутый капитан впал в такую депрессию?
Наши партнеры обменялись целой серией своих «кси» и «пси», «омикронов» и «ипсилонов». Наконец последовал ответ:
— Капитан не мог примириться с тем, что доверенное ему произведение искусства исчезло; его чувство чести таково, что он полагал, что не переживет этого скандала.
Старый хрен потянул меня за рукав.
— С этими людьми мы только теряем время, Сан-Антонио, — предупредил он. — Этот комиссар — страшный гордец. Доказательство: он близорук, но снял очки, чтобы нас встретить, у него до сих пор след на переносице. А очки торчат из его верхнего кармана. Ты заметишь, что он собирался сменить их на очки от солнца, но на самом деле они с двойными стеклами. Он решил поиграть в Понтия Пилата и хочет убедить нас, что похищение совершено во Франции. Переводчик его — только прием остранения, ибо он сам прекрасно понимает французский, это видно у него по глазам, когда ты задаешь вопросы. Он реагирует раньше, чем коротышка успевает перевести.
Умопомрачительная мудрость старого хрена только подтвердила мое собственное ощущение. Забавно, насколько люди всегда чувствительны к соперничеству. Как только встречается пара парней, занимающихся одним и тем же, они начинают дуться друг на друга и подставлять ножки.
— Где находится капитан?
— В госпитале в Салониках.
— Я бы хотел сначала встретиться с ним, а потом отправиться в Самофракию, чтобы посетить корабль.
Возобновилась пантомима ревностного переводчика и этого эллинского петуха-полицейского.
— Комиссар Келекимос предоставляет специальный самолет для ваших передвижений, а также меня в ваше распоряжение, — заявил коротышка.
Иными словами, на карлика возлагались слежка за моим поведением и отчеты перед своим шефом.
Салоники — современный город с элегантными зданиями и широкими проспектами. Apriori, — это все, что можно сказать об этом городе, откуда наш экспедиционный корпус 14—18 гг. вывез столько прекрасных сувениров, не считая малярии!
— Это здесь! — объявил наш маленький гид (назвавшийся, как я чуть не забыл вам сказать, Кессаклу).
Греческий-прегреческий флаг, синий с белым, трепетал на фронтоне синего с белым здания. Мы поднялись на крыльцо госпиталя Келбопубис, и бронзовый санитар провел нас до палаты капитана. Этот последний оказался человеком лет пятидесяти двух, жирный, как каплун, с носом, покрытым черными точками, и с набрякшими веками. У него была серая щетина; он ютился на кровати с повязкой на шее.
— Вот французские полицейские, которые хотели бы задать вам несколько вопросов, капитан!
Офицер поднял голову. Говорить он мог только очень тихо, потому что, пытаясь проглотить свое пресс-папье, он повредил горло.
— Вы говорите по-французски? — спросил я у старой калоши.
— Немного, — прошептал капитан «Кавулома-Кавулоса».
Переводчик, казалось, несколько огорчен. Я повернулся к нему.
— Прекрасно, — сказал я. — Тогда вы можете подождать нас в коридоре, почитать себе «Грес Суар».
Слегка негодуя, он посмотрел на дверь, которую старый хрыч с отеческой заботой открыл перед ним. Немного поколебавшись, он вышел. Пино спокойно прикрыл дверь, потом, опытный человек, он снял шляпу и повесил ее на щеколду, чтобы завесить замочную скважину. Удовлетворенный, я занял место у изголовья капитана, которого, как я чуть не забыл сказать, звали Комтулагросом.
— Капитан, — начал я, — не переживайте из-за нашего визита. Я убежден, что тайна этого исчезновения скоро прояснится, но, хотя вы вне всякого подозрения, нам надо уточнить некоторые моменты...
— Капитан, сколько времени вы провели в Марселе?
— Три дня, — ответил он. — А что?
Я воздержался от ответа. Если я начну объяснять ему каждый свой вопрос, мы здесь застрянем до завтра!
— Ваши матросы сходили на берег?
— Два дня подряд, да, а что?
— А вы?
— Я поехал в Ниццу повидаться с родными.
— Таким образом, в течение этой остановки на борту оставался только сокращенный личный состав?
— Выходит, так. А что?
Тут я притворился, что раскрываю ему все карты.
— Предположим, что кого-то из ваших людей могли подкупить.
Негодующий жест Комтулагроса. Я вновь успокаиваю его улыбкой, вкрадчивой и сладкой, как пирожное.
