Ознакомительная версия.
— Все равно вам не верю, — повторил Скворцов.
Косенков лишь пожал плечами.
— Если вас не убеждают факты — что я могу поделать?
— Зачем вы все это мне рассказали?
— Чтобы облегчить ваше возвращение к людям.
— Поздно.
— Это никогда не бывает поздно. По-вашему, с моей стороны правильней было промолчать?
— Что вы хотите от меня узнать?
— Все, что захотите рассказать сами. Я не спрашиваю сейчас, сколько убийств по приказу Корейца вы совершили. И что это были за люди. Захотите — расскажете. Я даже не напоминаю, что чистосердечное признание может благотворно повлиять на решение суда. Сейчас меня интересует другое. Во время пребывания в камере вы держались — по отзывам охраны — очень стойко, отвергли все предложения подать прошение о помиловании. Я понимаю, в то время ваша душа была начисто выжжена...
— Что ты понимаешь, салага? — хмуро бросил Скворцов.
— Возможно, вы правы, — согласился Ко-сенков. — Вам тридцать пять, мне двадцать девять. Разница не такая уж большая. Но я не обижаюсь на ваши слова — в этом я действительно понимать ничего не могу. Но я должен хотя бы попытаться понять. Потому что без этого мне нечего делать в прокуратуре. И вообще везде, где приходится иметь дело с живыми людьми. А мне нравится моя работа.
—Чем?
— В двадцать четыре года вы уже были капитаном спецназа. Если бы вы не любили своего дела, к этому возрасту вы не продвинулись бы дальше старшего лейтенанта. Значит, ваша работа вам чем-то нравилась. Вот я и спрашиваю в свою очередь: чем? Может, наши ответы в чем-то и совпадут?
— Давай договоримся... Как тебя зовут?
— Аркадий.
— Давай договоримся, Аркадий... Можешь называть меня на «ты». Может, я и буду отвечать на твои вопросы, но в душу ко мне не лезь.
— Постараюсь, — пообещал Косенков. — После освобождения из Джезказгана ты около десяти лет служил Корейцу верой и правдой. Неужели у тебя никогда не возникало сомнений в правильности избранного пути?
— Я делал то, чему меня учили. Это была моя работа. И все.
— Ты убивал людей, — напомнил Косенков.
— Я убивал бандитов, — возразил Скворцов.
— Норильский инженер Кузнецов, убитый ночью девятнадцатого июля на набережной Москвы-реки, не был бандитом.
— К его убийству я никакого отношения не имею.
— Тем более не был бандитом краевед из Твери Гармаш.
— Я его не убивал.
— Его не просто убили. Перед этим его пытали.
— Я его не пытал.
— Это сделал твой напарник? — предположил Косенков. — Кто он?
— Я буду отвечать только за себя.
— Зачем он пытал Гармаша?
— Ему нужны были какие-то документы.
— Он их получил?
— Не знаю. Когда он связал старику руки и включил утюг, я сказал, что не буду участвовать в таком деле, и уехал в Москву.
— На «шестерке», возле которой тебя арестовали после покушения на Бурбона?
Скворцов кивнул:
— Ты не пытался остановить партнера, когда понял, что он намерен прибегнуть к пыткам?
— Я ему не нянька. Он сам знал, что делает.
— Кузнецова тоже убил он?
— Спрашивай про меня. За себя отвечу. А до других мне нет дела.
— Два года назад вместе с Ивановым-Корейцем ты уехал в Штаты. — Где ты там жил — на его вилле в Беверли-Хиллз?
— Нет. Он снял для меня квартиру на Брай-тон-Бич. На виллу он меня иногда вызывал.
— Приказывал тебе Кореец в Штатах устранять людей, которые ему мешали?
— Только один раз.
— Кто это был?
— Какой-то биржевик. Рэй Мафферти.
— Ты принимал участие в убийстве геолога из ЮАР Гарри К. Никитина? Оно произошло четырнадцатого июля в районе парка Пелем-Бей неподалеку от Нью-Рошела.
Скворцов удивленно взглянул на следователя.
— О чем это ты говоришь? Никитин жив и сейчас в Москве. Если его убийство и готовилось, как я мог в нем участвовать? Я вылетел из
— Какой приказ ты получил от Корейца, когда он отправлял тебя в Москву?
— Обеспечивать прикрытие Никитину. И контролировать его.
— Кореец не доверял Никитину?
— Он никому не доверяет.
— От кого ты получил приказ убрать Бурбона? От Никитина?
— Нет, у меня не было с ним прямой связи. Мне позвонили из Нью-Йорка. О'Коннор. Это человек Корейца. Я снимал квартиру в Медведкове. Мой телефон знал только О'Коннор.
Косенков положил перед Скворцовым фоторобот неизвестного, с которым норильский инженер Кузнецов вышел из своего номера в гостинице «Россия» перед убийством.
— Ты знаешь его?
Скворцов кивнул:
— Это тот, кого ты называешь напарником?
— Кто он? Где живет?
— Этого я не знаю. Я называл его Борисом Степановичем, он меня — Павлом.
— Он вместе с тобой прилетел из
— Нет. Думаю, в Штатах он вообще никогда не был.
— Почему ты так решил?
— По вопросам, которые он задавал. О жизни в Америке. Возможно, его обещали отправить туда, когда задание будет выполнено.
— Какое задание? — спросил Косенков.
— Связанное с делом Никитина.
— Тебе известно, зачем Никитин прилетел в Москву?
— Последний вопрос, — сказал Косенков. — Я вижу, что тебе необходимо обдумать все, что сегодня узнал. Но еще одно обстоятельство хочется прояснить. Как ты сам понимаешь, драка в тюрьме Атланты не могла быть случайной. Она была затеяна специально. И лишь с одной целью — убрать Корейца. Ты согласен с этим?
— Чьих рук, по-твоему, это дело?
— Не знаю. Он не рассказывал мне о своих делах. У него в Штатах было много очень сильных друзей. Но много и очень сильных врагов... Хватит, Аркадий, — проговорил Скворцов, заметив, что Косенков хочет еще о чем-то его спросить. — Отправь меня в камеру.
— Как скажешь. Может, у тебя есть какие-нибудь просьбы?
— Нет, — коротко ответил Скворцов.
Когда его увели, Косенков сложил в папку бумаги и выключил внутреннюю трансляцию: все, что происходило в кабинете, было слышно в соседней комнате, где сидел Турецкий и следил за ходом допроса.
— Ну как? — спросил Косенков, когда Турецкий вошел.
— А сам как считаешь?
— Не знаю, — признался Косенков. — Жалко мне его, не повезло парню. Круто не повезло.
— Да, попал в расклад... Ну что, неплохо, Аркадий, — произнес Турецкий, понимая, что Косенков ждет его оценки. — Немало он сказал.
— Жалко, что не под протокол.
— Повторит и под протокол. Может, не сразу. Но на Никитина он так ничего и не дал.
— Думаете, скрыл?
— Вряд ли. Если и скрыл, то немногое. Скорее, сам многого не знает. Чистильщик. Он и не должен многое знать. Как он назвал напарника?
— Борис Степанович.
— Борис Степанович... Кто он? Задача номер два.
— А какая номер один? — спросил Косенков.
— Сам Погодин. Почему он не дает приказ Дорофееву начать скупку акций «Норильского никеля»? Бурбон убран, никто не мешает. А он бездействует.
— Возможно, это как-то связано с убийством Корейца? — предположил Косенков. — Может быть, именно он должен был отдать этот приказ?
— Тоже вопрос не из последних. Кто убрал Корейца? Люди Бурбона? Наверняка нет. Слишком близко по времени стоят эти два убийства. Чтобы инсценировать драку в тюрьме Атланты, нужно было все заранее подготовить, найти исполнителей, внедрить их в тюрьму. Нет, тут рука не Бурбона. В России он мог сделать это без особого труда. А тюрьма в Атланте — это тебе не Бутырка.
— Кто же это сделал? И главное — зачем?
— Вот тут ты прав, — согласился Турецкий. — Главное для нас сейчас не «кто», а «зачем». И если бы нам удалось получить ответ на этот вопрос, остальное здорово бы прояснилось.
Затренькал городской телефон. Косенков привычно потянулся к трубке, но тут же, словно спохватившись, вопросительно взглянул на Турецкого.
— Бери уж, — кивнул Турецкий. — Наверняка тебе звонят, а не мне. Что это мой номер, все уже давно, наверное, забыли.
— Слушаю, — бросил Косенков в трубку и обернулся к Турецкому. — Если и забыли, то не все. Вас.
Звонил Денис Грязнов. Голос у него был возбужденный.
— Дядя Саша? Вы можете сейчас приехать в «Глорию»?
— Приехать не могу. Мне быстрей дойти.
— Так приходите. Есть важные новости.
— Какие?
— Придете — расскажу. А самая главная вот какая: с нами хочет встретиться начальник службы безопасности Народного банка Анатолий Андреевич Пономарев...
Две новости, которыми Денис Грязнов встретил Турецкого, едва тот переступил порог его кабинета в «Глории», были любопытными, но далекими от сенсации. Первая касалась котировки акций «Норильского никеля»: за последние два дня цена их стабилизировалась и даже обнаружила слабую тенденцию к росту. Об этом Турецкий прочитал еще утром в ставшей для него привычной газете «Коммерсантъ дейли». Эксперты «Ъ» объясняли это некоторой стабилизацией обстановки в Норильском промышленном регионе в связи с погашением задолженности по зарплате. Но погашена была отнюдь не вся задолженность, никаких мер по улучшению снабжения города не наблюдалось, а уж о переговорах премьера с забастовочным комитетом речь и вовсе не заходила. Из чего Турецкий заключил, что полковник Грязнов знает жизнь лучше, чем сам Турецкий: ничего они не сделают. А если сделают, то не то. Или не так. Или не тогда.
Ознакомительная версия.
