Мы садимся за столик в глубине зала, подальше от программистов. Моя спутница идет к барной стойке и заказывает выпивку. И вскоре возвращается. В руках у нее мой стакан виски со льдом. Себе она взяла коктейль «Грязный мартини». Очки незнакомка так и не снимает. У меня возникает подозрение, что под ними скрываются симпатичное личико и синяк возле глаза. Я уже объяснял: большинство женщин не надевает темные очки в барах.
Присев, она тут же спрашивает:
— Так вы из полиции?
Услышав вопрос, я принимаюсь хохотать.
— А что в этом смешного? — смущается она.
— Видите ли, я настолько далек от полиции, насколько это вообще возможно.
— Как это понимать? Вы преступник?
— Бывший, — объясняю я. Я давно уяснил, что об этом лучше рассказывать сразу. Если промедлить, собеседник будет чувствовать себя обманутым, когда узнает. Если рассказать о своем прошлом афериста спустя день после знакомства, он оскорбится. Лучше, чтобы от тебя изначально не ждали многого, и на этом фоне потом удивлять.
— Я просидел в тюрьме около года, — добавляю я.
— А что вы натворили? За что вас посадили?
Судя по выражению ее лица, вопрос лишь в том, сидел ли я за убийство. Она хочет понять, опасен ли я.
— Ничего особо криминального, — туманно отвечаю я таким тоном, будто я украл из подсобки пару коробок со скрепками. — Да и без особого размаха.
Но немного лукавлю. Я провел пять лет в федеральной тюрьме за мошенничество с ценными бумагами и почтовыми рассылками. Когда меня поймали, дело было поставлено на широкую ногу.
— Понятно, — нараспев произносит она, сопоставляя новые факты с моим поведением в том баре, где я был добрым самаритянином, спасшим юношу от побоев, а то и от чего пострашнее. Как ей объяснить, что я аферист? Что аферы всегда были моей страстью? Что когда я вижу незадачливого афериста, мне хочется вмешаться и дать ему пару советов. Это как если бы Ренуар оказался в какой-нибудь школе живописи, которую рекламируют на спичечных коробках. Увидев мальчишку, рисующего портрет слоненка Дамбо, он бы пришел в ужас. Он бы вскричал: «Нет-нет, это terrible,[1] рисовать надо не так!»
— Но все это уже в далеком прошлом, — уверяю я собеседницу. — Теперь я самый обычный человек, пытающийся наладить свою жизнь.
Она пристально смотрит на меня. Что-то не дает ей покоя.
— У вас такое знакомое лицо…
Как всегда. Именно в этот момент люди пытаются припомнить, где они меня видели. Обычно это занимает несколько минут. Затем они сдаются, и я сам напоминаю. «Ну, конечно, — с облегчением отвечают мне. — Я так и думал». Затем они еще какое-то время смотрят на меня, сравнивая мое лицо с тем, которое видели по телевизору. В этот момент люди всегда грустнеют. Я — живая иллюстрация к фразе «Время никого не щадит». Когда-то мое лицо мелькало на телевидении каждую неделю, особенно по ночам, когда крутили рекламное шоу о системе похудания, построенной вокруг колоды игральных карт. Шоу называлось «Карточная диета». Не помните? Вытаскиваешь карту — а на ней, скажем, изображен бифштекс — и тогда съедаешь кусок мяса. А если выпадает вареная брокколи, надо съесть ее. В моей системе не было ровным счетом ничего научного. Только вот на всю колоду имелась одна-единственная карта с бифштексом, зато целых пять с брокколи и еще пять с яблоками. Подозреваю, что, когда толстушки сдавали себе брокколи, они считали сдачу неправильной и вытягивали еще одну карту, затем еще одну и так далее, пока, наконец, не выпадала нужная: с попкорном или шоколадкой.
— Вы меня видели по телевизору, — объясняю я, чтобы больше ее не мучить. — Помните «Карточную диету»?
— А, — вспоминает она. — Ты это были вы?
Явно начинает сравнивать.
Я сидел в тюрьме Ломпок, в блоке общего режима. Но общий режим — это не то, что вы думаете. Это не загородный клуб. Если только в вашем загородном клубе профессиональные игроки в гольф не проводят бесконечные ректальные осмотры, если теннисные корты не закрываются дважды в день на перекличку и если у вас не принято пырять ножом любого, кто случайно возьмет чужой кусок мыла. Пять лет жизни по чужому расписанию, когда ходить в туалет можно, только если разрешат, когда за тобой круглые сутки наблюдают охранники, когда тебя кормят непонятно чем — эти пять лет превратили меня из симпатичного актера второго плана в участника массовки, да еще и бывшего. Из тюрьмы всегда выходишь другим человеком. Спросите любого отсидевшего афериста. Он вам расскажет.
— На телевидении я больше не появляюсь, — объясняю я. — Как я уже сказал, я теперь всего лишь честный человек, который пытается честно заработать себе на жизнь.
Она обдумывает мои слова и в итоге выдает:
— Очень жаль.
Я улыбаюсь. Такой неожиданный и прекрасный поворот разговора, я просто обязан за него уцепиться.
— А что?
— У меня есть для вас работа.
— Какого рода работа?
Она загадочно пожимает плечами.
— Меня это не интересует, — с ходу отказываюсь я.
— Вы ведь даже не знаете, в чем она заключается.
— Не знаю и знать не хочу. Слушайте, дамочка, вы хотели угостить меня выпивкой. А я никогда не отказываюсь выпить за чужой счет. Все было очень мило.
Я поднимаю стакан, демонстрируя ей, насколько мне все понравилось, а заодно примечая, сколько осталось виски. Как ни странно, его там на пару глотков. Я осушаю стакан и ставлю на столик.
— Спасибо, — говорю я. — Но у меня уже есть работа. И я ей очень доволен.
Я работаю в Саннивэйле в химчистке-прачечной «Экономи Клинерс». Платят мне десять долларов в час плюс чаевые. Вы когда-нибудь оставляете чаевые в химчистке? То-то и оно. За год работы я получил на чай три раза. Причем в двух случаях это была мелочь, случайно выпавшая из кармана чьих-то брюк.
— Я заплачу вам сотню, — не отступает она.
— Долларов?
— Нет.
— Тысяч долларов?
— Да.
— Звучит заманчиво, — признаю я. — Но все же нет.
— Вы даже не хотите узнать, в чем заключается работа?
— Нет.
— А вы знаете, кто мой муж?
— Нет.
Словно отвечая на свой вопрос, женщина снимает темные очки. Как я и подозревал, под глазом у нее огромный синяк.
— Его зовут Эдвард Напье. Знаете, кто он такой?
Знаю. Большой человек в Лас-Вегасе. Ему принадлежит казино «Небо». Он высокий и элегантный. Его состояние оценивается чуть ли не в миллиард долларов. Безо всякого преувеличения. Есть у него связи и в криминальном мире. Конечно, ничего не доказано. Просто те, кто не идет ему на уступки, бесследно пропадают. После чего сделки завершаются на условиях Напье.
Покорив Лас-Вегас, Эд Напье пришел в Силиконовую долину. С недавнего времени ему нравится роль рискового инвестора. Он бросается деньгами, вкладывая десятки миллионов долларов в Интернет-компании. В «Уолл-стрит джорнал» цитировали его слова о том, что когда туман рассеется, у него в руках окажется небольшой участок Новой Экономики. В этом мало кто сомневается. По крайней мере, вслух.
— Понятия не имею, — говорю я. — А кто он?
Женщина улыбается.
— Работа будет простая.
За простую работу сто штук баксов платят только телеведущим и сенаторам.
— Как я уже сказал, спасибо, но я пас, — снова объясняю я, вставая из-за стола.
— Уходите?
— Ага.
— Но почему?
— Потому что я вам не верю. Я не верю, что вы совершенно случайно повстречали меня в баре. Думаю, вам было известно, кто я такой, и встречу вы запланировали заранее.
— Клянусь, вы ошибаетесь.
— Ах, клянетесь? Ну в таком случае… — присаживаюсь я обратно.
Она явно удивлена.
— Ладно, шучу, — все же встаю я. — Даю вам последний шанс. Кто вас послал?
— Да никто.
— До свидания.
Я поворачиваюсь к двери.
— Погодите. — Она дергает меня за штанину. — Вот, возьмите.
Я оборачиваюсь. Женщина протягивает мне визитку, но которой написано «Лорен Напье». А еще номер телефона. Ни должности, ни адреса.
— Это мой мобильный, — объясняет она. — Звоните в любое время.
— С какой стати я должен вам звонить?
— Ну мало ли, вдруг вы передумаете.
— На это можете особенно не рассчитывать, — предупреждаю я. — Спасибо за выпивку.
Я оставляю миссис Лорен Напье в баре и спешу к своей «хонде». Если повезет, я просижу под палящим солнцем в пробках на шоссе N 85 всего час.
* * *
В семь вечера я оказываюсь дома. На дворе лето, и за окном еще очень светло.
Я живу в центре Пало-Альто. Мой дом окружают красивые здания с воротами, где самые маленькие квартиры стоят не меньше полумиллиона долларов. Я живу в старом дешевом оштукатуренном доме с навесом для машины, и в этом районе такой дом — как бельмо на глазу. Я снимаю квартиру у девяностолетнего дедушки, живущего этажом выше. Он купил дом в 1958 году, еще до того, как эти места стали Силиконовой долиной. До начала семидесятых он держал кур на заднем дворе. Теперь дедушка берет с меня четыреста долларов в месяц за однокомнатную квартирку, хотя любой другой на его месте попросил бы тысячу двести. Уж не знаю, то ли он неисправимо скромен в запросах, то ли впал в маразм.
