— Что-нибудь осталось?
— Все, что касается личности, стерто полностью, — не задумываясь, ответил шрамоносец. — Но сохранились довольно глубокие знания в области религии, философии, юриспруденции, экономики. С точными науками хуже: имеет представление об отдельных явлениях, но все это бессистемно и разрозненно.
— Здесь ничего не трогайте, — твердо произнес седовласый. — Просто верните больному личность, а он уже сам разберется, что к чему. Думаю, мы в этом ему поможем.
Приблизившись к пациенту, он внимательно посмотрел в его карие глаза, простриг взглядом начинающие формироваться бороду и усы и, отступив на прежнее место, заметил:
— Содержание должно соответствовать форме. И, соответственно, наоборот.
Молчавший все это время больной неожиданно оживился:
— Диалектикой увлекаетесь: форма содержательна, содержание оформлено?
— Думаю, и вы поддерживаете данный тезис, — смягчив взгляд, ответил седовласый. — Не волнуйтесь: отдыхайте, лечитесь, а мы вернем то, что отняло у вас время! Наша клиника располагает самыми современными медицинскими технологиями, так что успех, я убежден, придет скоро.
Кивнув по очереди больному и врачу, он удалился. Как только неслышно закрылась дверь, пациент поинтересовался:
— Это, наверное, профессор?
— Вам повезло. Лечением будет руководить величайшее в мире светило: Иван Иванович. Шаг за шагом вы вспомните все: кем были, что свершили, о чем думали и мечтали.
Группу, созданную для расследования дела о похищении тела вождя, назвали "ленинской" с легкой руки, а еще правильнее — легкого языка самого молодого сотрудника. Им был Антон Корицкий — следователь, которого забрали в генпрокуратуру из Ростова-на-Дону. После совещания у Сивцова он и другие сыщики разошлись, имея конкретные задания. Корицкому как новоиспеченному жителю столицы поручили допросить обнаружившего исчезновение мумии Андрея Сапожкова, руководителей центра биомедицинских технологий, где тот работал, а также охранников и попытаться понять механизм допуска в Мавзолей ученых и специалистов.
Коренному москвичу Юре Куркову предстояло вместе с криминалистами обследовать траурное сооружение внутри и снаружи. Еще один член группы — обладатель лучезарной улыбки, открывавшей, как отмычкой, любую душу, Роман Рахматов с помощью сотрудников милиции должен был опросить жителей прилегающих к Красной площади кварталов и, по возможности, зрителей, находившихся вечером на Красной площади. Ему следовало ответить на вопросы: не заметили ли те что-либо необычное в тот вечер, будь то ожидающий пассажиров автомобиль или группа людей, переносящая любой крупногабаритный предмет?
Оставшись один, Анатолий Сивцов задумался. Он вообще был скорее "кабинетным" следователем, чем сыщиком в полном смысле этого слова. На месте преступления он обычно появлялся, уже имея жизнеспособную версию, которую надлежало подтвердить или опровергнуть в конкретной обстановке. Но способность моделировать самые различные и порой даже абсурдные, на первый взгляд, ситуации неизменно приводили его к раскрытию громких убийств, похищений известных людей, ограблений, где украденное измерялось многозначными цифрами в иностранной валюте.
Выведя на экран компьютера свою излюбленную таблицу, он начал заполнять в ней графы. В первой колонке, озаглавленной "Предполагаемые преступники", Сивцов стал записывать по порядку — сверху вниз: "правые партии, националистические группировки, коммунисты"… Немного поколебавшись, впечатал: "президент". На этом список, как ни странно, иссяк, хотя обычно "кандидатов" на преступление набиралось не менее десятка.
Вторая колонка называлась — "Мотив". У правых сил он, несомненно, был. Они много раз заявляли о необходимости для страны окончательно расстаться с коммунистическим прошлым, а для этого надо похоронить тело Ленина, что, якобы, продиктовано его завещанием и волей супруги Надежды Крупской. "Явное желание убрать Ленина и Мавзолей с Красной площади", — записал Сивцов в пустой графе. Но они настаивали на открытом и публичном "выносе тела". Вряд ли правые стали бы тайно красть его, да еще и перед выборами, если они, конечно, не пошли ва-банк. Поэтому в третьей колонке, где в "шапке" значилось "Противоречия", Анатолий напечатал: "О преступлении не предупреждают" и чуть ниже: "На носу выборы". Четвертая колонка называлась "Улики", и здесь появилась фраза: "Организовали концерт на Красной площади". Следующую колонку под заголовком "Алиби" он оставил пустой. Потом довольно долго размышлял, что записать в последней — под названием "Действия"? Преступление, что и говорить, необычное, и любое наблюдение, установленное за лидерами партии, если будет обнаружено, неизбежно приведет к политическому скандалу. По этой же причине нельзя применить и "прослушку". Остается надеяться, что кто-нибудь из лидеров правых проговорится на предвыборных собраниях и митингах. Подумав, Сивцов записал в последней колонке: "Анализ выступлений". А затем добавил: "Допрос участников концерта, особенно технических групп, располагающих транспортом".
Проще было со вторым "кандидатом" — националистическими группировками. Здесь Анатолий последовательно написал: "Считают Ленина евреем", "Живут сегодняшним днем, борются преимущественно с живыми "иноверцами", третью и четвертую колонки оставил пустыми, а в пятую впечатал: "Изучить заявления лидеров".
С коммунистами он расправился еще быстрее. Судя по записям, мотив у них мог быть: встав на защиту украденного тела Ленина, организовать по всей стране акции протеста, что очень кстати в связи с предстоящими выборами. Но станут ли они посягать на собственную святыню? Наличие вождя мирового пролетариата в самом центре столицы и так дает им немало козырей: в конце концов, если власти так и не решились на захоронение останков Ленина, значит, признают за коммунистами реальную силу! Против них нет улик и, скорее всего, не требуется предпринимать никаких действий.
Все графы, лежащие за надписью "Президент" Сивцов оставил пустыми, хотя само слово не убрал.
Начало расследования получилось не очень обнадеживающим. В чем вообще смысл этого преступления? Пока не будет найден ответ, никакой ясности не появится.
Анатолий опять погрузился в размышления. "А что значит Ленин для меня?" — подумал он.
От этих дум дохнуло холодной пустотой. У него не было особых претензий к вождю, которого он только один раз видел в Мавзолее, отстояв вместе с классом семь часов в длиннющей очереди на Красной площади. Никаких чувств при взгляде на светящуюся "человеколампу", как он назвал тогда мумию, у него не возникло. Но и от высказываний воздержался: язык уже дважды подводил его, когда дело касалось "большой" политики. С первого раза его не приняли в пионеры: шутливо репетируя торжественную клятву, он вставил в нее обещания "пить водку и жрать селедку". Другие кандидаты в юные ленинцы тут же заложили его учительнице, и купленный заранее алый галстук пришлось убрать в шкаф на целых полгода. Хотя этот предмет "красного" гардероба все же пришлось применить, правда не по назначению: обиженный Толик полдня утирал им слезы.
История повторилась еще дважды: в комсомол — ленинский! — удалось вступить тоже только со второго захода: в райкоме на собеседовании одному из секретарей не понравилось, что Толик пришел туда в джинсах, хотя было видно, что забугорная вражеская одежда вызвала зависть у сурового функционера: тот, будь такое позволено, с удовольствием содрал бы с юного товарища добротные голубые штаны.
И с партией коммунистов вышли нелады. Почти год ходил Анатолий в кандидатах — так тогда было положено, — но как раз в конце срока случилась семейная история — от него ушла жена. Событие при всей драматичности весьма по тем временам банальное, но коммунисты завода, где он работал юрисконсультом, со всей серьезностью отнеслись к "моральной чистоте" рядов. На суд, где рассматривалось дело о разводе, послали специального уполномоченного, и тот с открытым ртом выслушав все перипетии крушения семьи, вынес вердикт: виновен. По иронии судьбы фамилия партийного эксперта по семейным делам была Шлагбаум — он и перекрыл Сивцову путь в компартию.
Когда Анатолий думал о Ленине, его мучили два вопроса — дурацкий и серьезный. Он не понимал, почему маленького и кудрявого Володю наказали за то, что он съел кожуру от яблок — об этом повествовала одна из "рассказок" о детстве Ильича? В семье Толика все произошло бы наоборот: задумай он чистить плоды, сразу получил бы нагоняй за транжирство.
Второй вопрос возник позднее — во время учебы в университете. Толик никак не мог взять в толк, зачем Ленину понадобилось лезть в философские дебри, если он собирался стать революционером. Неужели думал, что рабочим, которым он хотел отдать власть, будут понятны и жизненно важны все эти неоплатонизмы, эмпириокритицизмы, материализмы?..
