Ознакомительная версия.
Он легко поднялся из кресла, и в этот миг позади него открылся портал.
– Я ухожу. Время на исходе.
– Погоди! – крикнул я и протянул руку, словно пытался удержать. – Ты не сказал того, во имя чего тебя послала ко мне Вечность!
– Я не знаю, какие слова главные! – прокричал он, стоя на пороге портала, и северный ветер неведомого мира трепал полы его рубища. – Может быть, слова о Любви и Смерти. Эти два понятия так велики, а у меня простое человеческое сердце, которое не смогло их вместить. Поэтому я умер.
– Что дала тебе Любовь, кроме страданий и боли? Ты даже не можешь обрести вечный покой!
– Ты не понял! – прокричал он, и очертания его фигуры стали расплывчатыми. – Мне дали шанс расставить всё по местам после смерти! Это ли не удача? И я сделаю это, пусть даже понадобится не одна тысяча лет.
– Всё это ересь, – промолвил я, но слов моих никто не услышал.
Портал захлопнулся.
Часть 1. Превратности судьбы
«Не дай вам Бог жить в эпоху перемен».
Старинная китайская мудрость
Глава 1. Кавказский пленник
Хороший был день: июльский, солнечный, настоянный на мирной тишине и наполненный запахом разнотравья. В такие дни особенно хочется жить: полной грудью вдыхать пахучий летний воздух, подставлять лицо тёплому ласковому ветерку, и беспричинно радоваться, глядя на бегущие по небесной лазури белые барашки облаков. Хороший был день!
По горькой иронии судьбы именно в этот день меня повели на расстрел. В полдень заскрежетал замок, противно скрипнула дверь узилища, и на пороге показался Казбек – дальний родственник Иссы, моего нынешнего хозяина, вечно небритый и вечно злой. На плече у Казбека болтался потёртый и потерявший воронение автомат «АК». Как истинный горец, Казбек оружие любил и, несмотря на то, что автомат был ему ровесником, относился к нему бережно и никогда с ним не расставался.
– Пойдём, – буднично, без обычной злобы произнёс он и повёл стволом в сторону выхода. Я вздохнул и с трудом поднялся с соломенной подстилки, служившей мне постелью. Я не полностью оправился от последней экзекуции, поэтому движения мои были заторможенными, и к выходу я направился, подволакивая левую ногу.
– Давай, шагай вперёд, – вяло скомандовал конвоир, когда мы вышли за сложенный из необработанных камней забор. Дорога вела вниз, к ущелью, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, зачем он меня туда ведёт.
– Стой, – резко произнёс Казбек, когда я стоял лицом к пропасти. Мой конвоир чего-то ждал, возможно, когда я повернусь к нему лицом. Видимо, считал недостойным настоящего мужчины стрелять в спину пленнику.
– Хочешь, глаза завяжу? Не так страшно будет, – предложил начинающий палач.
– Не надо, – мотнул я головой. – Давай так!
– Не хочешь? А чего хочешь? Свой последний желаний говори.
– Можно, я отдышусь немного, а то у вас в зиндане вечно дерьмом воняет.
– Можно, – раздобрился чеченец. – Только, как у вас, у русских, говорят: «Перед смертью не надышишься». Возьми, покури перед смертью, – и он протянул мне самокрутку. – Тоже не хочешь? Зря! Анаша душу веселит. Ладно, дыши, пока я курю, – и щёлкнул зажигалкой.
Раньше это была моя зажигалка, настоящая «Zippo», но на краю жизни на такие мелочи перестаёшь обращать внимание.
Запрокинув голову, я бездумно смотрел на мирно скользящие по летнему небосводу белые барашки облаков. Всё, что окружало меня, казалось мирным, почти домашним, и никак не вязалось с тем, что должно произойти через пару минут. Я слышал, как за каменным забором кудахчут куры, и как в хлеву блеют овцы, как женщина прикрикивает на расшалившегося ребёнка, и как тот заливается чистым детским смехом. Хороший день, жаль, что он заканчивался, впрочем, как и сама жизнь.
– Надышался? – затаптывая окурок, поинтересовался Казбек. Глаза у него были пьяные и весёлые. Откуда-то прилетела стрекоза, сделала вокруг Казбека вираж и неожиданно уселась на мушку ствола.
– Да вроде того, – машинально отследив стрекозьи пируэты, ответил я с показной бравадой, хотя на душе было тоскливо и страшно. Кому хочется умирать в тридцать лет? Да никому! По большому счёту, и в пятьдесят под стволом стоять страшно, и в семьдесят, а уж умирать в молодые годы…
– Вот и хорошо, – беспричинно рассмеялся палач, и, привычно передёрнув затвор, не целясь, нажал на курок.
* * *
Удача, как и любовь стриптизёрши, вещь шальная и непостоянная, а посему рассчитывать на расположение этой ветреницы в мирное время глупо, а при ведении боевых действий – смертельно опасно.
Военная удача – явление ещё более непостоянное и абсолютно непредсказуемое. В любом случае надеяться на благосклонность двух этих ветреных сестёр так же глупо, как ожидать от вокзальной проститутки целомудрия.
Конечно, мою службу в Москве к боевым действиям в «горячей точке» не приравняешь, но и назвать её абсолютно мирной и безопасной у меня язык не поворачивается. Большой город таит в себе большие опасности, особенно если работа состоит в том, чтобы эти опасности не только выискивать, но и в обязательном порядке совать в них свой офицерский нос.
Удача долго шла со мной рука об руку, и мне грех жаловаться на судьбу: меня любили женщины, ко мне благоволил сам Президент, в тридцать лет я носил погоны подполковника, и непосредственное начальство мужественно терпело и прощало мне неуставные выходки. Как «офицер для особо ответственных поручений», я имел по службе массу привилегий, которые, в конце концов, завистники и тайные недоброжелатели мне же и припомнили.
«Последний козырь Президента», как любил в шутку называть меня Премьер, был бит, как только мой покровитель после очередных президентских выборов сошёл с политической сцены. В лучших традициях русского офицерства меня отправили служить на Кавказ. Официально – повысили в должности, неофициально – наглухо закрыли двери в кремлёвские кабинеты и отослали подальше от Москвы.
К переменам я отнёсся спокойно, но не потому, что обладаю несгибаемой волей и железным характером, а потому, что реально не представлял всю глубину этих перемен и весь трагизм своего положения.
Был месяц май, когда я, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию, паковал походный баул. На самое дно я бросил пару упаковок с сухим пайком, четыре банки армейской тушёнки с этикеткой «Госрезерв», солдатскую фляжку с армянским коньяком, бритвенные принадлежности да пару сменного белья. Сверху аккуратно положил полевую форму вместе с наплечной кобурой. В отдельный кармашек под «молнию» спрятал документы, крупную сумму наличных и прощальный подарок коллег – швейцарский армейский нож с умопомрачительным набором лезвий, пилочек и других полезных приспособлений.
На этом сборы закончились. Сказать, что к тридцати годам я больше добра не нажил, было бы неправдой: у меня оставалась роскошная московская квартира, и надёжный, в хорошем состоянии, четырёхколёсный друг «Volvo».
После недолгих раздумий «друга» я продал, а квартиру, чтобы не пустовала, хотел сдать в долгосрочную аренду, но в последний момент передумал. Мне вдруг стало не по себе от одной мысли, что в родных стенах будут хозяйничать чужие люди.
В день отъезда, вернее, отлёта, мне стало по-особому тоскливо, и я, несмотря на раннее утро, «накатил» для храбрости и блеску глаз целый стакан армянского коньяка. В такси по дороге в аэропорт я почувствовал, что совсем опьянел, но это не помешало мне посетить расположенный рядом с залом ожидания бар, где я прилично добавил к утренней дозе, и чудом не пропустил свой рейс.
Сразу же после взлёта и набора высоты я заснул и проспал весь полет. Видимо, во сне я храпел, так как после пробуждения ловил на себе откровенно недовольные взгляды соседей.
Помассировав лицо ладонями и откровенно зевнув, я взглянул в иллюминатор, в надежде увидеть признаки местного колорита, но узрел только серый бетон взлётно-посадочной полосы. Тем временем стюардесса открыла люк, и пассажиры цепочкой потянулись на выход.
В зал аэропорта, где находился багаж, нас отвезли на автобусе. Ещё из окна автобуса среди толпы местных горожан я приметил встречающего.
– В аэропорту Вас встретит сотрудник регионального отделения ФСБ и отвезёт в гостиницу, где для Вас заказан номер, – сказал московский начальник на прощание, крепко пожимая руку.
Выйдя из автобуса, я решительно направился к запримеченному парню. Надо сказать, что коллег я узнаю сразу: они по-особенному держатся на людях – молчаливо и с достоинством, не забывая периодически прочёсывать обозримое пространство внимательным взглядом. Молодой коллега был не столь опытен, поэтому мне удалось подойти к нему с левого фланга незамеченным.
– Вы не меня встречаете? – вместо приветствия задал я вопрос. Я видел, как в его глазах вспыхнуло удивление. Видимо, он ожидал, что начальник, присланный из самой Москвы, будет гораздо старше и солидней.
Ознакомительная версия.
