По тому, как паршивец прекратил упираться, я поняла, что знает.
— Ну и что вы мне сделаете? — Он снова натянул ворот цветастой рубашки.
— Полезешь первый, я подсажу тебя, но ногу твою не отпущу. Попробуешь удрать, будешь целую неделю плакать горючими слезами, понял?
Он наверняка видел, как я разобралась с ребятами постарше, и не счел нужным рисковать по-крупному.
Увидев себя в дневном свете, я несколько пересмотрела сумму, которую мамашам придется выплатить за поимку воришки: за время погони одежда пришла в негодность.
— Как тебя зовут?
Он не торопился с ответом, демонстрируя стойкую говнястость.
— Упираться бесполезно, — я не торопилась менять интонацию на более требовательную. Совсем наоборот. Фраза о неизбежности привода в милицию, тихонько произнесенная над самым его ухом, возымела действие.
— Ты мильтошка!
— Нет.
— Ла-а-адно. Я — Саша.
Это наивно-соглашательское «ла-а-адно» достучалось до глубин сознания, и я только теперь отчетливо поняла, что передо мной ребенок.
— А я — Таня. Сколько тебе лет?
— Десять.
— В третьем классе?
— Во втором, — как-то смущенно пролепетал изловленный мною несовершеннолетний преступник.
— Второгодник, — догадалась я.
— Ну и что?
— Ничего. Пошли-ка вернемся на место преступления.
* * *
Во дворе нас ждал весь коллектив частного дошкольного учреждения «Василек» во главе с директрисой Анной Абрамовной Загадаевой.
— Каково сокровище! — Матрона выдвинулась вперед.
— Наташенька, сколько же ты натерпелась из-за этого стервеца, — высказала свое сочувствие одетая во все белоснежное стройная дама, по-видимому медсестра, возвышаясь на заднем плане.
Сама Наталья Ивановна, казалось, не испытывала никакого чувства мести к воришке и скромно стояла в стороне, исподлобья рассматривая пойманную мною рыбку.
— Вот, значит, кто ворует игрушки у наших детей, — Анна Абрамовна подошла вплотную к мальчишке, который не знал, куда деваться. — А ты знаешь, мальчик, что в древности ворам отрубали руки?
— Еще узнает, — вступилась я. — Довожу до вашего сведения, что проблема решена, а теперь позвольте мне позвонить от вас родителям, чьи дети больше всего пострадали от хулигана.
Вид у меня был потрепанный, но, похоже, и очень воинственный, потому как Загадаева шагнула назад, широко раскрыла и без того огромные глаза и сделала приглашающий жест в сторону крыльца.
* * *
— Ой, Танечка, как вы быстро! Я сама только что подошла, — Катя выбежала с кухни с печенюшкой в руке и не без любопытства принялась разглядывать Сашку и меня, в то время как открывшая нам Света инструктировала нас, где снимать обувь и куда проходить.
— Какая вы грязная, — заметила Катя.
— Больно шустрый оказался, с вас еще двести за испорченную одежду.
— Никаких проблем, — Света взяла кошелек, лежащий в коридоре около зеркала.
Мальчишке я не завидовала, но таковы были условия сделки: представить пред очи нанимающих меня на работу подруг того, кто чинит безобразия и наносит им материальный ущерб.
— Здравствуйте, — робко поздоровался пленный и прошел в комнату.
— Какой воспитанный, — съязвила Света. — Что же ты, такой культурный, воруешь игрушки у маленьких детишек?
— Что нам с ним делать? — недоумевала Катя.
— Доберитесь до его родителей и потребуйте у них возмещения ущерба, — посоветовала я, пересчитывая свой гонорар. — Это самое простое.
Пока клиентки переваривали мое предложение, наступила тишина. Тихий плач заставил нас хором произнести по фразе:
— Перестань киснуть.
— Прекрати этот рев.
— Да будет тебе.
Получилось несколько сумбурно, но по теме. Саша не рискнул продолжать.
С разрешения хозяйки я умылась и привела в порядок растрепавшиеся волосы. Глядя на себя в зеркало, я с огорчением призналась самой себе, что выполнила работу, которая мне абсолютно не по душе. Изловить мальчишку. Разнообразия захотелось. Эх, девушка, девушка.
Желания принимать участие в дальнейшей обработке ребенка у меня не было, и как только чистенькая сорочка, любезно презентованная мне Светой, была заправлена в джинсы, я поспешила распрощаться.
* * *
Преодолев на своей «девятке» пару кварталов, я развернулась и поехала обратно. Честно говоря, меня просто загрызла совесть. Не дай бог, наказание, к которому дамочки приговорят мальчугана, не будет соответствовать совершенному проступку и окажется более жестоким.
Ждать пришлось недолго. Вопреки моим мрачным предположениям, юркая фигурка воришки появилась на улице в одиночестве.
«Неужели, заплатив пятьсот долларов, они отпустили его, прочитав лекцию о хорошем поведении?»
Я подъехала к нему и предложила:
— Садись, подвезу?
Мальчишка испугался и хотел было сделать ноги, но затем пришел в себя и замер. Остановилась и я.
— Залезай.
Соблазн покататься был явно велик.
— А вы не повезете меня в милицию?
— Нет.
— Ла-а-адно.
Он забрался на переднее сиденье.
— Тебе куда?
Сашка назвал адрес и, как только мы тронулись с места, забыл обо всем на свете. Вид несущихся машин захватил пацана с головой, и мне пришлось переспрашивать, дабы смысл слов дошел до него.
— Что, поругали и отпустили?!
— Да ну их. Скажу матери, чтобы больше не покупала у них эту дрянь.
Мысли завертелись у меня в голове с чудовищной скоростью.
— Так они тебя знают?
— Еще бы. Каждую неделю порошок приносили. Мать им все деньги отдавала.
— Какой порошок?
— В банках.
Я решила, что эту тему я продолжу наедине с его матерью.
— А что теперь?
— Мамку в больницу положили. Дурой она стала.
Если мать наркоманка, а Катя со Светой перестали поставлять ей зелье потому, что все из нее высосали, то больница — еще не самое плохое продолжение истории.
— Отец у тебя есть?
— Папка с нами не живет. Он каждую неделю приходит, дает мамке деньги. — В десять лет человек уже понимал важность денег.
— Так для чего же ты воровал чужое, раз свое имеется?
— Помочь хотел.
— Как же?
— Я продаю эти игрушки в школе и покупаю фрукты мамке в больницу. Ей фрукты нужны, папка так говорит.
— Значит, твой отец знает, что она в больнице?
— Да, мы вместе ходим, через день. А я каждый день. Принесу яблок и говорю, что папка деньги дал, она верит.
— Ты ведь воровал игрушки не у всех детей подряд?
— А чего они, эти дуры, мою мамку…
Сашка уткнулся в колени и заревел в голос.
Я успокоила его как могла. Последний всхлип выполз из глубины маленького тельца минуты через три после начала концерта.
— Значит, ты воровал игрушки у их детей?
— Да. Она пила порошок, и ей становилось плохо. Мне не нужны деньги, я хочу, чтобы они тоже немного помучились.
— Что? — Фраза никак не могла дойти до меня окончательно. — Ты хотел, чтобы те, кто сделал твоей маме плохо, тоже страдали?
— Ну и что? Я их к себе в дом не звал!
Вот так дела.
— Где находится эта больница?
* * *
Окруженные витым старинным забором, серые здания начала века производили впечатление брошенных на произвол судьбы в старом порту кораблей.
Огромная вывеска на воротах била в глаза всякому сюда входящему: «Тарасовская областная психиатрическая больница».
Я сбросила скорость до минимума и, следуя указаниям Сашки, подъехала к двухэтажному кирпичному дому, опутанному плющом.
«Наркологическое отделение».
До чего удобно. Везде все написано.
— Вам помочь припарковаться?
Солидный мужчина, облаченный в полосатую пижаму, держал в руке плакат — фанерку, прибитую к черенку швабры с неаккуратно сделанной карандашом надписью: «Платная стоянка».
— Надо платить? — уточнила я.
— Парковка внутри городка стоит четыре рубля в час.
— Хорошо, я не возражаю.
Сашка ни с того ни с сего стал дергать меня за рукав, но я не обращала на это внимания.
Я отдала десять рублей.
— На два с половиной часа, пожалуйста.
В ответ мне протянули квиток, заверенный печатью и размашистой росписью.
— Проходите, проходите, — на улицу выбежала сгорбленная старушонка в белом застиранном халатике. — Здравствуй, Сашенька. — Мальчишка здесь на самом деле не в первый раз. — А ты, Гришенька, отдай девушке деньги.
— Извините. — Было заметно, что человек возмущен столь резким выпадом в его сторону, тем более что оплата уже произведена.
— Я вот Анатолию Максимовичу все расскажу.
Услышав знакомое имя, сборщик оплаты смутился и поспешил вернуть деньги.
Поняв наконец, что передо мной дурик, я поинтересовалась у санитарки:
— С машиной ничего не случится?
