Теперь он приближался к ним через лужайку, размахивая тросточкой и попыхивая огромной сигаретой.
— Хелло, Чик! Развлекаетесь?
Чик медленно поднял голову.
— Нет, — ответил он коротко.
Терренс с любопытством поглядел на Гвенду.
— В чем дело, а? — изумился он. — Слезы! Ого, это не годится! В чем дело? Как светский человек…
— Не думаю, чтобы вам стоило здесь задерживаться, — перебил его Чик, лишь только Терренс собрался присесть.
— Почему же?
— Потому что мы не желаем разговаривать с вами, — ответил Чик прямо.
Хотя они жили в одном доме в течение восьми месяцев, мистер Терренс еще не имел случая познакомиться с Чиком поближе, и теперь он был ошеломлен.
— И вот что еще, мистер Терренс, — продолжал Чик. Меня никто не называет «Чик», кроме моих самых близких друзей.
— О, в самом деле! — воскликнул Терренс тяжело дыша и все более и более краснея. — Если уж мы будем говорить о том, что вам нравится и что вам не нравится, вы, молодой птенец…
Не будет преувеличением сказать, что Чик смутился.
— Я очень сожалею, что причинил вам неприятность, мистер Терренс… — начал он, но «светский человек» окатил его целым потоком слов.
— Научитесь быть повежливее, мой друг, — воскликнул он. — Я тоже мог бы рассказать про вас! Где это вы пропадаете каждый вторник и пятницу, э? Может быть, миссис Мейнард пожелала бы это знать. — Он намеренно сделал ударение на слове «миссис». — Вы один из тех подленьких вздорных подлиз, которые разбивают женские сердца, и если бы миссис Мейнард имела каплю здравого смысла, она бы держалась от вас подальше!
Чик глядел на него, не находя слов. Гвенда беззвучно смеялась.
— О, вы — разбиватель сердец! — удивилась она.
— Но нет же, нет! — возразил возмущенный Чик. — Я еще в жизни не разбил ни одного сердца!
— Становится прохладно. — Идемте в наш зверинец.
Вечером перед сном Чик был приглашен в «святилище».
Миссис Шипмет тщательно закрыла за ним дверь.
— Я уверена, что вы не обидитесь на меня, мистер Бин, но, смотря на вас, как на собственного сына, я думаю, что вы поступаете очень неблагоразумно, часто проводя время в обществе актрисы.
— С миссис Мейнард! — воскликнул Чик удивленно.
Миссис Шипмет кивнула.
— Вы молоды, — объяснила она, — и… как бы это сказать?.. легко можете поддаться влиянию. Всякая актриса привыкла, чтобы ею восторгались, и не всегда говорит то, что думает. Я не могу оставаться спокойной, если ваше сердце разбито, мистер Бин.
— О, мое сердце! — воскликнул Чик с облегчением. — Мое сердце вовсе не разбито, миссис Шипмет. Благодарю вас. Спокойной ночи!
— Я говорю об этом ради вашего блага, — добавила она, придерживая дверную ручку. — Я говорю, как ваша родная мать.
Чик посмотрел на нее странным взглядом.
— Как моя мать или как ее мать, миссис Шипмет? — спросил он.
— Как ваша, конечно!
Миссис Шипмет поспешила отвергнуть даже намек на какие бы то ни было материнские чувства к своей неаккуратной плательщице.
Чик тряхнул головой.
— Я думаю, что она больше нуждается в матери, чем я, — заметил он напоследок. — Я думаю, что вы бы относились к ней лучше, если бы она заплатила вам вовремя.
Он оставил миссис Шипмет, как она потом говорила, «очень оскорбленной».
Чик служил в страховом агентстве «Лейзер и Барнс» за два фунта пятнадцать шиллингов в неделю. Его работа начиналась в 9.30 утра и оканчивалась в 5.30 вечера за исключением субботы, когда контора закрывалась в 12 часов, и мистер Лейзер переставал существовать вовсе, и можно было заняться своей любимой игрой в гольф. Эта работа отнюдь не была ему в тягость. Задача Чика заключалась главным образом в том, чтобы бомбардировать неосторожных людей, откликнувшихся на публикации мистера Лейзера, проспектами и заранее отпечатанными письмами. Мистер Лейзер часто говорил, что эту работу мог бы исполнять любой ребенок.
В понедельник утром Чик был приглашен к своему патрону для строгого выговора за допущенную им на прошлой неделе ошибку. Посылая ответное письмо джентльмену, интересовавшемуся условиями страхования, он вложил в конверт шаблон, начинавшийся словами: «Хотя вы нам не соблаговолили ответить на наше предыдущее сообщение», — вместо того, чтобы послать другое готовое письмо: «Мы счастливы, что вы удостоили нас вашим запросом». Это была возмутительная оплошность!
Мистер Лейзер, тучный, неопрятный человек, весь обсыпанный перхотью, покачал при входе Чика своей тяжелой головой.
— Эту работу может выполнять ребенок, — простонал он трагически. — Любой оборванец или уличный мальчишка может ее выполнить! И вдруг вы… Я поражен, Бин! Надеюсь, это больше не повторится!
— Со мной этого не было последнее время, сэр, — оправдывался Чик. — Несчастная случайность…
— Ну, ладно! — прервал его Лейзер, стряхивая пепел на свой жилет. — Можете идти.
Но Чик не торопился.
— Мистер Лейзер, вы знаете Сольберга, театрального деятеля?
Мистер Лейзер нахмурился.
— Да, я его знаю. Но он неподходящий клиент, Бин. «Нехорошая жизнь». У него больное сердце.
— Я имел его в виду вовсе не с точки зрения страхования. Дело в том, мистер Лейзер, что я заинтересован в одной молодой леди, которая играет в его театре.
Мистер Лейзер взглянул на него с некоторой сострадательностью и задумчиво покачал головой.
— Я достаточно стар, чтобы заменить вам отца, Бин, — заметил он веско, — хотя я вовсе не хочу попадать в ложное положение, действуя, как говорили древние латиняне, «вместо родителей», и все же считаю нужным вам сказать: воздержитесь! Актрисы хороши на сцене, но молодой человек, вроде вас, должен избегать их в жизни.
Но Чик нимало не смутился таким оборотом дела.
— Эта молодая леди, — продолжал он, — репетировала свою роль в течение шести недель, а теперь ей отказывают из-за того, что дочь лорда Чени знакома с девушкой, которая тоже претендует на эту роль.
Он выпалил это быстро, как заученный урок.
— Лорд Чени застрахован в «Коммерческом обществе», — пробормотал мистер Лейзер с искренним сожалением, — хотя я пытался привлечь его в число наших клиентов. Это «первоклассная жизнь», лучше нельзя и желать!
— Как вы думаете, стоит ли мне повидать мистера Сольберга? В самом деле, мистер Лейзер, — упорствовал Чик, — не можете ли вы дать мне рекомендательное письмо?
Мистер Лейзер покачал головой.
— Бросьте это, Бин, бросьте! — сказал он с необычным добродушием. — Вы еще молоды. Впрочем, если вы хотите с ним повидаться, я согласен дать вам письмо. Вы можете посвятить его в детали нашей системы краткосрочного страхования жизни. Мы бы могли принять его по литере Д!
Чик так и не рассказал Гвенде о своем свидании с театральным деятелем. Это была забавная встреча, не лишенная приятности. Мистер Сольберг оказался вполне светским человеком — вечно улыбающимся, с сердцем, которое, по его собственному признанию, было таким же объемистым, как его тело, — и с большим запасом юмора. Он был воплощенной откровенностью. Миссис Мейнард — хорошая актриса, но что же делать, если налицо определенное влияние лорда Чени!
У Сольберга было три «ангела-хранителя», которым он должен угождать. Предположение Чика о том, что мистер Сольберг, вероятно, очень религиозен, быстро рассеялось, когда он объяснил ему, что «ангел-хранитель» — это лицо, которое оказывает финансовую поддержку театру. И вот для того, чтобы угодить «ангелам-хранителям», которые польщены интересом, проявленным к ним настоящим лордом, он вынужден передать мисс Моран ту роль, которая предназначалась для миссис Мейнард.
— Нет, мой дорогой юноша, я вовсе не сержусь, что вы пришли. Вы брат миссис Мейнард, не так ли? Или, может, ее сын?
Мистер Сольберг прожил много лет в мире театра, где мужчины и женщины весьма успешно уменьшали свой возраст, и его нисколько не тронули протесты возмущенного Чика.
— Все они выглядят молодыми, мой мальчик, — заметил он спокойно. — У меня в разъездных труппах служили девушки — хористки, у которых уже большие внуки!
Неделя прошла в хлопотах. Желая помочь Гвенде найти работу, Чик занялся изучением театральных журналов и вырезыванием из них подходящих объявлений, чем доставлял немалое развлечение Фреду Терренсу. Последний изо всех сил старался спасти свою репутацию застольного юмориста, и его насмешки становились невыносимыми. Чик решил покончить с этим.
В субботу вечером, как обычно, все собрались за столом.
— Я полагаю, теперь мы редко будем видеть нашего Чика, когда миссис Мейнард уедет, — заметил мистер Фред Терренс, обращаясь ко всем присутствующим. — Он будет каждый вечер дежурить у дверей театра «Бродвей», каждый вечер — за исключением вторника и пятницы!
Он подмигнул окружающим и добавил с деланным изумлением:
— Ах, впрочем, я забыл! Вы ведь не будете играть в театре «Бродвей» в новом спектакле, не правда ли, миссис Мейнард?
