Я, конечно, не поп-звезда, чтобы за мной бегали толпы поклонников, требуя автографа, но рано или поздно меня могли узнать. И вот пожалуйста.
— Вы здорово говорите по-русски, — сказал Костя Меркулов, чтобы прервать затянувшееся молчание. — Будто всю жизнь прожили в Москве.
— Спасибо за комплимент, но я его не заслужил, — произнес Самед, вежливо склонив набриолиненную голову с косым пробором.
Прямо реклама патентованного средства от перхоти.
— Я родился и вырос в Москве, — продолжал Самед несколько высоким для мужчины голосом. — После того как наша страна провозгласила независимость, я вернулся в Баку, но там на меня были совершены два покушения, и мой Дядя отправил меня сюда обратно, полагая, что со временем я займу здесь пост посла.
Мы с Костей, как по команде, посмотрели на портрет Президента.
— Нет-нет, — покачал головой будущий полномочный посол. — Мой дядя Мешади всего лишь двоюродный брат Президента.
— Простите, а за что? — спросил я. — Что вы такого сумели натворить, чтобы на вас покушались?
— За то, что я племянник своего дяди, — вздохнул Самед, но, спохватившись, быстро натянул на свое округлое личико сладкую улыбочку, которую наверняка считал дипломатической. — Вернее сказать, меня хотели похитить. Как похитили сына Президента, моего троюродного брата. — Тут он сделал небольшую паузу и сообщил его возраст: — Ему уже за сорок.
— Это политика или криминал? — спросил Костя. — Я хотел сказать: за него просят выкуп или хотят оказать давление?
— Где сейчас кончается политика, где начинается криминал, вы можете сказать? — Самед поднял глаза к потолку. — У вас в России еще можно это разделить, у нас, — он снова вздохнул, — уже никак... Сначала похищают, потом думают, что из этого можно извлечь.
В целом он вел себя как на дипломатическом рауте. В этом отношении посол из него мог получиться. Глядя на него, мне стало неловко за свой затрапезный свитер. Ведь говорила жена: костюм надень, все-таки в посольство едешь. Вон Костя всегда при галстуке, а ты как босяк...
Но галстуки меня всегда душат, лишают свободы. А я полагаю себя в какой-то степени творческой натурой, ставлю на воображение и интуицию и не люблю себя сковывать. Особенно в чем-либо отказывать. Вот захочется, к примеру, ночью поесть — встаю, сажусь на табурет напротив раскрытой дверцы холодильника и наворачиваю. И плевать хотел на все диеты Ирины Генриховны. Лишний километр лучше потом пробегу...
— Как это выглядело, — спросил я, — ваше похищение?
— Как в кино, — улыбнулся он, показав не совсем здоровые зубы.
Наверняка не затащишь в зубоврачебный кабинет этого маменькиного сынка.
— Знаете, нам только-только стали показывать по телевидению эти голливудские боевики с киднеппингом, то есть с похищением детей... — Он пытливо посмотрел на нас, как бы выясняя нашу реакцию на его познания в криминальных терминах. — Словом, вот только вчера вечером посмотрел этот фильм... забыл его название... и потом утром все увидел по-новому, будто записал его по видео, представляете? Будто испьггал дежа вю...
Он снова внимательно посмотрел на нас. Мол, понимаем ли? А меня уже начинал раздражать этот начитанный ребенок.
— Состояние, как если бы вы уже нечто подобное видели, либо испытывали? — сказал я нетерпеливо. — Вы нас извините, но мы не хотели бы отнимать у вас, столь занятого человека, много времени. Итак, эти бандиты посмотрели фильм, а наутро решили воспользоваться изложенной в нем методикой похищения детей богатеньких родителей. Я правильно вас понял?
Он растерянно посмотрел на меня. Никуда он особенно не спешил. Всего и делов-то — перебирать до обеда четки в одну сторону, а после обеда — в другую. Ну еще поговорить с русскими сыскарями насчет того, как у них там похищают средь бела дня. А вечером уткнуться в видак. Хорошая работа.
— Ну да... — Он посмотрел теперь в сторону Кости, как бы желая заручиться его поддержкой. Мол, только хотел рассказать со всей обстоятельностью... А меня перебили самым хамским образом. А я так не привык.
И Костя посмотрел на меня осуждающе.
— Итак, как это происходило? — спросил я уже помягче.
— Нас обогнали две машины, стали разворачиваться, чтобы перекрыть дорогу. Но одну занесло, она ударилась о столб и сразу заглохла. Из нее выскочили двое в черных масках с автоматами, но один зацепился маской за дверцу, и она у него соскочила. А вторая машина не смогла перекрыть нам дорогу, поскольку стала юзить и едва не перевернулась.
— И тоже заглохла? — спросил я.
— Ну да, а откуда вы знаете?
— Нетрудно догадаться, — усмехнулся я. — Ведь с тех пор прошло лет пять, не так ли? Тогда вы ходили в школу. Похитители, стало быть, на заре независимости еще гоняли на отечественных «Жигулях».
— Это были «Москвичи»! — сказал он с некоторым вызовом.
— Еще лучше, — кивнул я. — А эти колымаги для подобных гонок непригодны. Вас-то везли на «Волге»?
— А откуда вы знаете? — повторил он свой вопрос.
— Ну не на «Запорожце» же, — ответил я. —
Но вашего троюродного братца похищали уже на «БМВ», не так ли?
— «Вольво», белая, и две «девятки» цвета мокрого асфальта, — поправил он, довольный тем, что я ошибся.
— «Девятки» да еще мокрого асфальта — вполне бандитские машины, — согласился я. — И наверняка ни одна из них в столб не врезалась?
— Верно, — сказал он. — И не заглохла.
— И никакого кино до этого по телевизору уже не показывали, — продолжал я. — Все уже по уши загрузились информацией про то, как это делается... Я-то думал, все ваши бандиты здесь, в Москве, а оказывается, кое-что вы оставили себе.
Он обиделся. Надул губы. Что было равнозначно ноте протеста.
— Продолжайте, Самед Асланович, — вежливо сказал доселе молчавший Костя.
Если бы мы сидели с ним за столом, он обязательно пнул бы меня ногой: зачем обижаешь маленького, пусть даже временно поверенного?
— Поймите меня правильно, — сказал я. — Хочу одно понять — по зубам ли мне это? Правильно ли будет с моей стороны ввязываться во внутренние дела суверенного государства?
— Дружественного государства! — Самед поднял указательный пальчик.
— Члена СНГ, — добавил Костя.
— Ну пусть дружественного, пусть СНГ... — согласился я. — Если я за это берусь, я должен знать свой статус, понимаете? Кто я? Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации или еще кто? Каковы рамки моих обязанностей и прав? Пользуюсь ли я неприкосновенностью, должен ли взаимодействовать с вашими органами — и если да, то в каких рамках? И нужен ли я там вообще? Разве у вас своих следователей нет? Есть.
Он слушал меня, кивая и порываясь что-то сказать.
— Вопросов будет много, — сказал Костя. — И боюсь, все именно сегодня мы с вами не разрешим. Все можно оговорить без спешки. Правильно?
Самед согласно кивнул.
— Вам нечего бояться, — сказал он мне. — Это дело под контролем нашего Президента. Не то чтобы он не доверяет нашим правоохранительным органам... — Он пожевал пухлыми губами, выбирая выражение, — просто надо понимать специфику того, что у нас происходит... Трудно найти людей нейтральных, преданных только закону. Наше общество слишком еще политизировано. А тут еще неудачная война в Карабахе... А вы, если верить имеющейся у нас информации, сегодня нейтральны и объективны, Александр Борисович. Я имею в виду ваш новый статус и положение. «
Он пытливо посмотрел на меня, я — на Костю. Тот отвел глаза. Ему бы поскорее продать меня дружественному государству.
Что уж тут говорить, раз Президенты между собой договорились. Но откуда этот мальчуган все-таки знает про мой теперешний статус безродного космополита, как недавно выразился Слава Грязнов?
Впрочем, пусть об этом болит голова у Реддвея или у генсека ООН. Я предупреждал. Рано или поздно это должно было произойти.
— Мы вам хорошо заплатим, — продолжал Самед. — У вас будет дипломатическая неприкосновенность.
Мол, что вам еще надо? Будто не понимают, что их бандюгам, как, впрочем, и нашим, плевать на эту неприкосновенность. И еще я собираюсь втянуть в эту историю Витю Солонина! Пусть и его раскроют, так, что ли? Раз он со мной.
— Что-нибудь не так? — спросил Самед, склонив голову к плечу.
— Пока все так, — ответил я. — И не так.
— Наполеон в таких случаях предлагал ввязаться в сражение, а там, мол, посмотрим! — улыбнулся Самед.
Опять демонстрирует эрудицию. Наверняка входил в команду КВН своего института, посылал вопросы на конкурсы всезнаек-бездельников, коих расплодилось видимо-невидимо.
— Наполеону было полегче! — сказал я. — Он ввязывался, а под пули шли другие. Словом, я хотел бы посмотреть материалы дела. И тогда поговорим обо всем остальном.
