небольшой ширмой с желтыми от кипячения в автоклаве простынями. Я сидела в смежной комнате, которую, насколько я могла судить, приспособили для бумажной работы.
Шкаф для одежды, полки со справочниками по патанатомии, халаты и клеенчатые фартуки, ожидающие своего часа, – почти все, что тут находилось. Был еще письменный стол, определенно знавший лучшие времена, заваленный раскрытыми тетрадями с таблицами данных. В углу деловито шумел системный блок, экран мигал, то «засыпая», то вновь возвращаясь в активный режим.
Наконец привезли тело. На металлическом столе, с грубым швом по всему туловищу после вскрытия, лежал Кирилл. На его теле были ссадины и синяки, которые вполне можно было списать на неудачное падение в нетрезвом виде. Однако огромная гематома на шее говорила о том, что парня кто-то крепко приложил перед смертью.
– А как бы вы убили человека, чтобы не попасться?
– Сейчас почти всегда попадетесь. Токсикология и алгоритмы исследования очень эволюционировали за последние лет пятнадцать. – Евгений Донатович быстро надел перчатки и приступил к демонстрации. – Но если все-таки играть в преступников, то я бы сделал пару инъекций, провоцирующих остановку дыхания или сердечного ритма, куда-нибудь, где бы это не заметили при вскрытии. Например, в волосистую часть головы, подмышечную впадину или паховую область. – Он стал осторожно осматривать голову, стараясь не смещать скобы от трепанации.
– А если укол сделать в заранее травмированную область? – тоже надевая перчатки, спросила я.
– И тогда можно пропустить, – согласился он. – Но повторяю, то, что упустит судмедэксперт, не пропустит экспертиза тканей. Любая манипуляция имеет свой химический и физический след.
– Шея плохо выглядит. – Я слегка наклонилась для лучшего обзора. – Это не могло быть простым скоплением крови после смерти? Он же лежал на этом боку.
– Вы хорошо держитесь, – похвалил Евгений Донатович. – Действительно, посмертное скопление крови в тканях может выглядеть как обычный синяк, но в данном случае вполне очевидна травматизация тканей. Вот по какой причине это произошло – еще предстоит выяснить.
– Он совсем мальчишка, – неожиданно сказала я.
– Они сейчас все такие, – не отвлекаясь от осмотра, ответил мужчина. – Для современной молодежи вообще характерна некоторая инфантильность физического развития. А у нашего товарища ко всему была выраженная анемия. Уверен, это подтвердят анализы. Вам, кстати, – сказал он, снимая перчатки, – я бы тоже рекомендовал сдать кровь на гемоглобин.
– Это почему? – удивилась я.
– Бледность кожных покровов, синяки под глазами, наверняка вам постоянно холодно, а еще, и это самый верный признак, у вас светлые десны и язык. В норме они должны быть розовыми. – Он поднял палец, авторитетно подтверждая сказанное. – И можете не волноваться по поводу моей квалификации. Патологоанатомы и судмедэксперты – лучшие диагносты. Мы как терапевты, только картинка четче. Так что не тяните с лечением, иначе свалитесь в самый неподходящий момент без сознания где-нибудь.
– Спасибо. Учту.
Когда мы вернулись обратно, я посмотрела на руки Евгения Донатовича: он нежно толкнул болванчик, стоящий возле экрана.
– Что это? Профессиональный ритуал?
Голова павиана затряслась, вызывая непроизвольную улыбку у нас двоих.
– Отчасти. Это Хапи, бог бальзамирования у египтян. Кто-то из коллег принес. С тех пор каждый раз после вскрытия он «танцует», – мужчина рассмеялся. – Сбрасываем напряжение. В нашей работе это необходимо.
– Пожалуй, – согласилась я. – Но вы не похожи на суеверного человека.
– Нет, конечно, я – убежденный материалист. Но человеку необходимо индивидуальное мифотворчество, чтобы не сойти с ума. В этом плане мы все язычники. Вот вы, Татьяна Александровна, как примиряетесь с реальностью? – Он снова хитро посмотрел на меня.
– Не знаю, – растерялась я. – Бросаю кости.
– Неплохо, – одобрил Евгений Донатович. – И что, сбывается?
– Почти всегда. Понятия не имею, как это работает, если честно. Я тоже не поклонница метафизики.
– А никакой метафизики и нет, – заявил он. – Просто ваша психика делает эти результаты верными. Только вы решаете, что скрывается за предсказанием.
Пока я выясняла детали, на улице поднялся ветер, бросая в лица прохожих колючий снег. Я подумала с тоской, что еще два часа – и извечную зимнюю тарасовскую серость накроют спасительные сумерки. Зажжется иллюминация, и жить станет немножечко легче. Я колебалась всего секунду, раздумывая, насколько уместным будет явиться домой к Асе со свежими пирогами. Решив, что уж если не она, так хотя бы Алевтина Ивановна на один вечер будет избавлена от бытовых бдений, я отправилась в пекарню.
Район, где жили Ася с мамой, в Тарасове называли вторым центром. Крупнопанельные пятиэтажки строили в конце шестидесятых, и теперь эти маленькие дворики, огороженные плотной стеной из тополей и вязов, устало ждали своей последней пятилетки. Расселять старые дома, как и проводить капитальный ремонт, городские власти не спешили.
Дверь мне открыла Алевтина Ивановна. В маленькой прихожей, кроме металлической вешалки, забитой верхней одеждой сразу всех сезонов, стояла тумбочка на высоких ножках и стационарный телефон на ней. Заметив мою улыбку, Алевтина Ивановна поспешила объяснить:
– У меня пожилые родители, и пользоваться мобильным телефоном для них тяжело. Поэтому созваниваемся по старинке. Кирилл очень любил этот аппарат. Он ведь совсем старый, еще с диском.
– Я приготовила вещи, – из комнаты вышла Ася. – Только вы не забирайте, пожалуйста, все, оставьте мне тоже немного.
– Я ничего и не планирую забирать. Вот, это вам, – я протянула матери кулек с выпечкой.
В комнате меня уже ждали вещи Кирилла. Он и Ася почти не расставались весь последний год. К лету должны были стать бакалаврами и пробовать свои силы в магистратуре, в Москве. Что делать теперь, девушка совершенно не представляла. В растерянности пребывала и ее мать.
– Кирилл был из обеспеченной семьи, но совсем не избалованный, – начала Алевтина Ивановна. – И в быту все умел делать. Они с Асей жили в ее комнате, и я никогда не слышала от него грубого слова. Он был очень интеллигентный мальчик. Однажды я слегла с бронхитом и за мной Ася ухаживала, так он, представляете, – женщина всхлипнула, – все хозяйство на себя взял. Готовил, убирал, ходил за лекарствами, развлекал нас.
– Тут его учебники и конспекты, – начала перечислять девушка. – Личные записи. А вот это, – она протянула мне флешку, – мы снимали этим летом, когда отдыхали с друзьями. Почти все были на вечеринке в новогоднюю ночь.
– А можно мне поименный список и координаты? – попросила я, когда Ася, вытирая слезы, направилась к себе в комнату.
– Вам что-то удалось выяснить? – Алевтина Ивановна наклонилась ко мне, когда дочь закрылась в комнате.
– Почти ничего из того, что не сказали бы вам. Пока не будет результатов токсикологической экспертизы, что-то наверняка утверждать сложно. Не хочу ни обнадеживать вас,
