требуя каждый свою любимую музыку. Сейчас она взревет и слышно ничего не будет.
— А где же Анна Витальевна? Она так активно вас окучивала, Алекс.
Он так похоже изобразил Холодову, что Саша не выдержал и фыркнул. Генеральный фыркнул в ответ. И через мгновение они оба заразительно хохотали.
— Я не знаю, где она.
Ему пришлось сопроводить свои слова жестами. Как раз заиграла музыка, оглушив с первых аккордов.
Агапов-младший приложил к ушам ладони лодочкой, сделал страшные глаза, и тут потух свет. В том смысле, что ради танца потух, сопровождая энергичные движения тел яркими вспышками и лучами. Поймав на себе один из таких лучей, Саша показал генеральному, что уходит, изобразив указательным и средним пальцами ходули. Тот энергично закивал и тут же отвернулся от следующего яркого луча, ударившего ему по глазам. Саша понял, что более удачного момента, чтобы уйти, может не быть. И поспешил на выход.
Такси обещало прибыть лишь через двадцать минут. Он рано вышел. Стоять на ветру возле ресторана было холодно — без шапки, в коротком тонком пальто. Больше ничего не налезало на его костюм-тройку. Туфли на тонкой подошве. А вчерашняя снеговая каша неожиданно схватилась морозцем, и ощущение было такое, будто он стоит на земле в одних носках. Бросив взгляд на ярко освещенное ресторанное фойе, где было не просто тепло, а жарко, Саша все же решил подождать внутри. Проваляться с соплями все выходные он не планировал. Он собирался навестить маму. Когда они говорили в последний раз, она показалась ему грустной. Может, плохо себя чувствует? Заболела и не призналась?
Он не успел сделать пары шагов, когда по фойе что-то заметалось. Сквозь слегка отпотевшие окна казалось, что там, внутри, стремительно передвигается темное облако. Но, конечно же, облаку в фойе делать было нечего, темнел шелк чьего-то платья. И девушка или женщина, видимо изрядно выпив, теперь стремилась выйти наружу, но никак не находила двери. Без конца тыкалась левой ладонью — это он точно рассмотрел — в панорамное стекло. У нее ничего не получалось. Наконец выход нашелся. Дверь распахнулась. И прямо на Сашу, едва не сбив его с ног, налетела она — молодая, бледная, очень напуганная и совершенно трезвая.
— П-простите, — прошептала она, еле шевельнув посиневшими не накрашенными, что странно, губами.
Она стояла перед ним, комкая правой рукой просторную темную куртку. Оставляя на ней странные мокрые следы. Кажется, крови. Пальцы ее были в чем-то красном. Ну не в соус же она лазила пальцами, вылавливая куски мяса!
— Вы порезались? Что с вами? Вам надо накинуть куртку, в вашем шелке, — а она действительно была в воздушном шелковом платье темно-серого цвета, — вы промерзнете насквозь. Давайте, я вам помогу.
— Поможете чем?! — Она пятилась, правая окровавленная рука ее по-прежнему мяла куртку.
— Помогу надеть вам куртку. Вы из какого отдела?
Он точно никогда не видел эту девушку.
— Из архива, — прошептала она и качнулась.
Если бы Саша ее не поддержал, она упала бы. И понятно стало, почему он ее никогда не видел. Архива он никак не касался. И не бывал там. Только знал, что располагался тот в цокольном этаже здания. И документы там хранились не только их фирмы. Их архив оказывал услуги по хранению еще и сторонним организациям.
— Куртку дайте мне, — потребовал Саша, пытаясь вытащить ее из руки девушки. — Вы дрожите!
— Не надо, она в крови, — жалобно проговорила та.
Тут подъехало такси, которое вызвал Саша и которое ждал, промерзнув до костей. Он выпустил локоть девушки из руки и шагнул к машине.
Сколько он может с ней возиться!
— Лучше увезите меня, пожалуйста. Увезите меня отсюда, — неожиданно вцепилась она в рукав его пальто не выпачканной в крови левой рукой.
— Хорошо, поехали, — не особо размышлял он.
Помог ей усесться на заднее сиденье. Куртку она так и не надела. Села, держа ее на коленях. Саша решил сесть с ней рядом. Ему не понравился таксист. Небритый, куртка в крошках каких-то.
— Почему вы не одеваетесь? Как ваше имя? — сразу пристал он, как только машина отъехала от ресторана.
— Василиса. Мое имя Василиса, — проговорила она так же тихо, как и прежде. — Василиса Стрельцова. Я работаю в архиве нашей с вами фирмы. А куртку я не надеваю, потому что она в крови.
— Ничего страшного. Кровь можно вытереть салфеткой.
И он даже сделал попытку попросить у водителя такси влажную салфетку. Тот проворчал что-то про то, что не обязан и что клиент нынче обнаглел совершенно.
— Не надо. Прошу вас, — дернула Сашу за рукав левой рукой Василиса. — Я не стану одеваться. Куртка в крови! И это…
— Что — это, Василиса? — Он начинал терять терпение.
— Это не моя кровь, — произнесла она так, словно воздух вокруг нее внезапно закончился.
— А чья? Чья это кровь?
На кой черт он посадил в такси, вызванное для себя лично, эту полоумную девицу?! Так хотелось домой, в тепло. Сесть на подоконник окна, выходившего на центральный проспект. Привычно замереть, рассматривая Москву в неоновых ярких огнях. Он не уставал восхищаться. За один этот вид стоило платить такие деньги. И что теперь? Предвкушение отдыха испорчено. Девица чудаковатая.
— Чья это кровь, Василиса? — немного напрягся он, поймав на своем лице ее странный взгляд.
— Это кровь человека, которого убили в ресторане! — выдохнула она и заплакала.
— Ненавижу тебя, сволочь! — шипела на него Жанна, хватая со стула свою одежду. — Гад! Бессовестный гад!
— Сама такая, — вяло огрызнулся он, переворачиваясь с живота на спину и закидывая руки за голову.
— Я такая?! — возмутилась она, замирая с водолазкой отвратительного горчичного цвета в руках. — Это я испохабила нам выходной! Я отменила знакомство с моими родителями! Я просто так выкинула почти десять тысяч на одно бухло для праздничного стола.
— А зачем столько покупала? Я не пью. — Он подумал и добавил: — Почти. Для себя и своего папочки покупала? Так он не пьет ничего такого. Всему на свете алкоголю предпочитает спиртное собственного производства. Самогон он пьет, Жанна. А ты вино купила по трехе за бутылку. Зачем?
— А нам надо было приехать с пустыми руками, да? — ахнула она.
И руками всплеснула, а рукава ее водолазки повторили ее жест. И ему это показалось забавным. Словно у Жанки вдруг выросли еще две руки. Только очень худенькие и без пальцев с маникюром странного изумрудного цвета.
— Чего ты скалишься, что тебя так веселит?! — взревела она, забрасывая его декоративными подушками, купленными ею, как она считала, для красоты.
Красоты, на его
