Ознакомительная версия.
Лера остолбенела, приросла к шершавому серому асфальту. На секунду мелькнула мысль, что мужчина с черным лицом – тот самый охранник, который сопровождал вдову Артура… Объявший ее ужас неминуемой смерти все смешал в уме, взболтал, словно коктейль. Воротник свитера сдавил горло, кровь в жилах заледенела. Страшный человек приближался…
– А-а! – попыталась крикнуть Лера, но из уст вырвался лишь глухой стон.
Человек шагал к ней, поигрывая ножом…
– Ну, иди сюда… – процедил он из-под шапочки-маски. – Я устал тебя ловить, попрыгунья…
Двор словно вымер, как будто на этих уходящих вверх этажах, на этих островках зелени внизу, между каменными коробками, похожими на ульи, не было ни единой живой души. Не играли дети, не выгуливали собак взрослые, не возвращались домой школьники, никто не шел с остановки, не нес покупки из магазина…
Инстинкт самосохранения заставил Леру рвануться назад. «Сема! – мысленно заклинала она. – Где же ты? Меня убивают!»
Нога подвернулась, и девушка упала навзничь на газон… Группа подростков, выросшая словно из-под земли, окружила ее.
– Эй, ты че? Обкуренная?..
Свет померк для Леры. Ее волосы намокли от пота и прилипли к вискам.
– Живая…
– Вроде бы дышит…
– Вода есть у кого-нибудь?
– Не-а… пиво есть…
Одесса, январь 1919 года
Господин Фрейденберг обладал незаурядным характером и здоровыми амбициями. Он умел сочетать деловую хватку с любовью к светским развлечениям и с энтузиазмом играл роль покровителя искусств. Его рвение подогревал внезапно вспыхнувший интерес к русской кинодиве Вере Холодной. Удивительная, неповторимая мистическая красота этой женщины, многократно умноженная тем всеобщим обожанием, которое она снискала у публики, покорили сердце и душу полковника.
Он стал тайным поклонником актрисы и встречался с ней в отдельном кабинете в «Доме кружка артистов». У него не хватало слов, чтобы выразить ей свое восхищение.
Глядя на трепещущие ресницы госпожи Холодной, на трагический излом ее губ, Фрейденберг ощущал, как земля уходит у него из-под ног.
– Ради вас, Вера, я бы пошел на многое…
Она не отнимала своей руки, но и не отвечала на его пожатие. Оставалась неприступной и этим сводила полковника с ума.
«Бросьте все! – казалось, говорили ее глаза. – Уедемте вместе в Европу. У вас уже достаточно денег, чтобы жить в свое удовольствие. Поселимся в уютном домике в Швейцарских Альпах, будем сидеть у камина и предаваться любви. Я буду принадлежать только вам одному, а вы – мне, безраздельно! Забудьте войну, мой милый. Зачем вам участвовать в этой нелепой, бессмысленной бойне? Зачем вам кровь, смерть и гнилые окопы? Ведь мы можем посвятить свои дни и ночи сладчайшему из наслаждений…»
Он читал это на ее лице. Или ему хотелось так думать. Рядом с Верой он совершенно терял рассудок, становился слабым и податливым. Не таким знали его офицеры и генералы союзных войск. Он привык скрывать свои истинные чувства и всегда был наглухо застегнут, словно военный китель. «Никого нельзя пускать в душу, – наставлял его отец. – Особенно остерегайся женщин. Они соблазняют нас и толкают на грех! Они – сущие бестии!»
Фрейденберг помнил слова отца. Но Вера была не бестией… нет. Она ангельски прекрасна и чиста, словно снег альпийских вершин. Невероятно, всенародная слава не сделала ее надменной гордячкой. Кажется, она скорее тяготится своей известностью. Только Вера может составить счастье такого сильного и одинокого человека, как он.
«Что она говорила? Бросить все? – спохватывался полковник, когда актриса покидала его, и странное темное наваждение откатывало, подобно морской волне. – На что она намекает? А ведь славно было бы…»
Яркая картина спокойной обеспеченной жизни бок о бок с молодой красавицей женой исподволь занимала воображение Фрейденберга. Разумеется, Вера перестанет сниматься в кино.
– Эта чудная, неподражаемая женщина будет отдавать всю свою любовь мне?
Полковник не верил собственным мечтам. Они завораживали его, как дудочка индийского факира завораживает кобру. Госпожа Холодная извлекала из дудочки колдовские звуки, которым он не мог противиться…
Деникинская контрразведка забила тревогу. «Влияние Веры Холодной на Фрейденберга безмерно! Дама явно сочувствует красным. Не исключено, что ее завербовали агенты ВЧК…»
Никто достоверно не знает, о чем говорили при встрече в Одессе маркиз Делафар и первая русская кинозвезда Вера Холодная… Какие вопросы она ему задавала? Что он отвечал? Белокурый потомок крестоносцев умел слагать благозвучные рифмы и привлекать женщин на свою сторону. Удалось ли ему увлечь «королеву мелодрамы» романтикой революционной борьбы? Возникло ли между ними нечто большее? Роковая страсть, неудержимое взаимное влечение, любовь, подобная небесной молнии, которая осветила все вокруг и погасла…
Вере оставалось жить меньше месяца. Жорж Делафар не догадывался об этом, как, впрочем, и сама актриса. Он был воодушевлен ее молодостью, блестящей внешностью, талантом и… согласием сотрудничать. Он не сомневался в ней.
Сознавала ли Вера Холодная опасность, которой подвергала свою жизнь? Она столько раз умирала на экране, что смерть перестала быть для нее чем-то пугающим. Просто еще одна сцена, еще один эпизод… Она жила не явью, а снами. Она воплощалась в экранных образах, которым с замиранием сердца внимали тысячи людей. Она создала собственный «очарованный мир», полный любовного томления, лунного света и пылких чувств, и поселилась в нем. Она давно стала призраком среди живых…
Маркиз Делафар был таким же призраком овеянного преданиями рыцарского прошлого. Они родились не там и не тогда. Осознавали они это или нет? Каким ветром занесло их во вздыбленную мировой войной и революцией Россию? Поэт борьбы за несуществующую справедливость и женщина, воспевающая несуществующую вечную любовь, встретились, чтобы умереть… Кем они были? Безумцами? Единственными здравомыслящими в несущейся к гибели толпе? Или их объединяла некая высшая необходимость, которую люди называют судьбой?
Убийство Саджича внесло дополнительные сложности в напряженную работу чекистов в оккупированной интервентами Одессе. Апостолу пришлось срочно искать новых надежных нарочных для доставки донесений в Центр. Шарль торопил его.
– Я не могу довериться кому попало! – возражал тот. – Саджич был прохвост, но дело свое знал.
Делафар рассказал товарищу обо всем, что произошло в доме на Садовой улице. Кроме Чаши. Он умолчал об этой неожиданной находке, опять-таки интуитивно. Властный внутренний голос нашептывал ему: «Об этом никто не должен знать. Чаша не предназначена для чужих глаз. Ее место – в укромном уголке, куда не проникает свет. Спрячь ее подальше, или последуешь за Саджичем».
Сам маркиз терялся в догадках: та ли Чаша волшебным образом попала к нему в руки? Возможно ли, чтобы такая бесценная реликвия хранилась в шкафу у заурядного одесского барыги? Как она оказалась у Саджича? Как о ней пронюхал грабитель? Вероятно, Саджич хотел продать Чашу, не подозревая об ее истинной сокровенной сути…
«Это не она, – твердил себе Делафар. – Это всего лишь искусная подделка, наподобие скандально известной «тиары царя Сайтафарна». Мошенники не сидят сложа руки. Они никогда не падают духом, пускаясь в новые аферы. Это их хлеб, в конце концов».
Дождавшись ночи, агент Шарль доставал Чашу и любовался ею при свете керосиновой лампы, как прекрасной женщиной, забывая обо всем на свете. Снаружи она была гладкой, матовой, с идеально ровными краями без малейшего изъяна…
В гостинице царил холод. Пальцы зябли, но Чаша отогревала их своим теплом. Ее сердцевина, подобная сказочному цветку, наполнялась невидимым огнем. Женское лицо на дне Чаши притягивало взгляд Делафара, кружило голову и в какой-то момент начинало казаться лицом Веры… Старинное золото тускло мерцало, змеиная чешуя на хвосте четырехрукой богини вспыхивала желтыми искорками. Тень великой актрисы незримо присутствовала в стылом гостиничном номере, где потомок крестоносцев в немом восхищении созерцал легендарный раритет…
Не об этой ли Чаше повествует древняя кельтская сага о приключениях короля Кормака в Обетованной Стране, «где нет ни старости, ни дряхлости, ни печали, ни горести, ни зависти, ни ревности, ни злобы, ни надменности»? Там встретил его воин с золотой Чашей в руках и повелел пользоваться ею в своем королевстве «для выявления истины». Но после смерти Кормака Чаша исчезла.
Или это Чаша персидского царя Джамшида, которую называли «мировым зеркалом»?
Ознакомительная версия.
