— Оставь меня в покое, — со слезами на глазах сказала миссис Мабл.
Это были не только слезы скорби, но Винни они на время усмирили. Она смутилась и растерялась — и прервала свой допрос. Прервала как раз перед тем, как мать почти готова была открыть ей удивительную вещь: отец давал ей на хозяйство десять фунтов в неделю, она же тратила в лучшем случае два — меньше, чем до того, как они разбогатели.
Но Винни была упорна. После неудачи с матерью она решила попытать счастья у отца. Она рискнула даже нарушить его хмельное одиночество в гостиной.
— Папа, — обратилась она к нему. — Скажи, мы очень бедствуем?.. С тех пор, как ты не ходишь на службу?
Мистер Мабл устремил на нее отсутствующий взгляд. Потом в нем проснулась гордость — он гордился своим триумфом, о котором до сих пор в Сити ходят легенды… Дома же ни слова признательности он так и не услышал.
— Нет, — сказал он. — Денег у нас много.
— Тогда хорошо. Завтра — Рождество. Мне нужны деньги. Много. Мама еще ничего не готовила.
В затуманенном мозгу мистера Мабла шевельнулись какие-то образы прошлого. Он вспомнил, как заставлял Энни тратить деньги и как отчаянно она сопротивлялась.
Он послушно встал с кресла, с плохо гнущимися коленями прошел в угол, где стоял дурацкий позолоченный секретер. Непослушными пальцами он выдвинул один ящичек, достал чековую книжку и подписал чек.
— Банки закрываются в половине четвертого, — сказал он. — Так что поторопись.
Винни бросила на чек беглый взгляд. Там значилась сумма — сто фунтов.
— Спасибо, — сказала она и, выходя, велела матери надеть шляпку.
Миссис Мабл давно так не суетилась и не волновалась, как в этот день. Сначала они мчались по улице к остановке автобуса, идущего на Рай-лейн. Потом бежали в банк, чтобы успеть получить деньги. Винни сунула в свою сумочку купюры с таким видом, словно привыкла, что у нее там лежат сотни фунтов. После этого они носились по магазинам, смешавшись с предрождественской толпой, и хватали все, что миссис Мабл забыла купить: и товары на каждый день, и вещи, которые нужны только на Рождество. Они едва не падали от усталости, когда Винни остановила такси, словно посланное им самим небом, и затолкала туда мать вместе с кучей больших и маленьких свертков.
Но Винни этого было мало. На следующий день, в сочельник, она заставила мать приготовить индейку и разогреть рождественский пудинг, который они купили готовым. Она добилась, чтобы к ужину стол застелен был чистой скатертью и сервирован серебром. Затем она вручила отцу и матери подарки, приобретенные на их же деньги, и показала, что купила себе. Она украсила весь дом омелой и остролистом. А когда прошло Рождество и родители готовы были вздохнуть с облегчением, она принялась обходить дом, методично пытаясь навести порядок. Беркширская школа гордилась тем, что успешно учила своих воспитанниц домоводству; конечно, она не могла учитывать случаи, когда хозяйка, получая на свои нужды тридцать фунтов в месяц, не допускает в дом ни прислугу, ни уборщицу. Винни, привыкшая к другим порядкам, просто стала в тупик.
В общем, ей удалось, не добившись никаких радикальных изменений, основательно напугать родителей. Мистер Мабл давно уже чувствовал себя несчастным, но состояние это, по крайней мере, не требовало от него никаких усилий. Он жил, словно двигаясь по определенной колее; колея эта, благодаря своему постоянству, уже есть существенное облегчение для того, кто живет в тени виселицы. Естественно, что Мабл выходил из себя, когда колею эту приходилось, пускай на короткое время, покидать. Он привык питаться кое-как, другие же стороны быта его никогда не интересовали. Он давно уже перестал гордиться своей ампирной мебелью… Винни, с ее энергией и желанием сделать все по-своему, смущала и раздражала его. Хотя он не отдавал себе в этом отчета, до сих пор пассивность жены его устраивала: он знал, что чем меньше она суетится, тем меньше шансов, что она выдаст хранимую в сердце тайну. И тут на них сваливается Винни и хочет все перевернуть. Это очень не нравилось ему. И не понравилось еще больше, когда он заметил, что она неодобрительно смотрит на его пристрастие к виски и явно раздумывает, как бы вмешаться.
К счастью, Винни была сделана не из того теста, чтобы добиваться своего любой ценой. В этом смысле она похожа была на отца: способная сделать большое усилие и многого при этом достичь, она спустя какое-то время сдавалась и опускала руки. Активность ее постепенно сошла на нет, и вскоре она поймала себя на том, что бродит по дому так же бестолково и полусонно, как мать, и все валится у нее из рук. И еще она поняла, что ужасно скучает.
Правда, ей и на сей раз удалось привести в какой-никакой порядок материн гардероб, и она, где лестью, где уговорами, убедила мать надевать красивые платья, в беспорядке валявшиеся в спальне. Наведя в доме — с помощью метода, который ей за два года вбили в голову в школе, — относительную чистоту и разложив по местам вещи, Винни обнаружила, что интерес к домоводству в ней стремительно угасает и что жизнь в доме 53 по Малькольм-роуд невыносимо скучна.
Она послала несколько писем школьным подругам. Не важно, что она в них писала: правду ли, выдумывала ли что-нибудь о болезни — разумеется, не о заразной — или об атмосфере несчастья, царящей в доме… Важно, что своей цели она достигла. Вскоре ей пришло сразу два письма, в которых ее приглашали провести остаток каникул в гостях.
К этому времени и отец, и мать были готовы к тому, чтобы расстаться с ней без особого сожаления: слишком она досаждала им своими претензиями. Так что простились они спокойно. Мистер Мабл вручил ей еще один чек: отчасти из благодарности, отчасти же потому, что Винни считала это естественным; в нем на минуту даже проснулось былое тщеславие: ведь его дочь едет в гости в семью, у которой, кажется, есть даже фамильный герб… Жизнь их в последнее время вообще стала странной и нереальной, и они не увидели ничего особенного в том, что отпускают шестнадцатилетнюю дочь одну, к незнакомым людям, с сотней фунтов в сумочке…
В конце концов, годовой доход мистера Мабла составлял почти тысячу двести фунтов. Триста из них составляли долю Винни, но из оставшихся девятисот он был не в состоянии истратить даже четверть. Если у тебя в год оказываются лишними целых пятьсот фунтов, то не будешь же ты делать проблему из нескольких сотен… Особенно если каждая минута, которую ты проводишь бодрствуя, наполнена страхом перед виселицей.
Мало-помалу в доме восстановился тот мрачный покой, который был так бесцеремонно нарушен приездом дочери. Правда, войти в прежнюю колею супругам удалось не без труда. А когда все-таки удалось — над мирным их бытием (если постоянный давящий страх может быть назван мирным бытием) нависла новая опасность. Опасность куда более грозная, ибо ее воплощала в себе мадам Коллинз. У портнихи-француженки лопнуло терпение. Почти шесть месяцев миновало с тех пор, как она в последний раз внесла на свой банковский счет ощутимую сумму; если кому-нибудь пришло бы в голову выяснять, из какого источника пришли эти купюры, он неминуемо наткнулся бы на мистера Мабла. После роковой субботы, когда этот глупый мальчишка Джон разбился вместе со своим мотоциклом, мадам Коллинз какое-то время ждала, пока все вернется на круги своя. Но ожидание слишком затянулось. Швейная мастерская в пыльном далвичском переулке и скучный муж — все это надоело ей сверх всякой меры. Она решила: что угодно — только не это! Она хотела начать действовать еще перед Рождеством, но появилась Винни. Когда мадам Коллинз зашла проведать старых знакомых, эта девчонка смерила ее таким наглым и высокомерным взглядом, что она растерялась и подумала: лучше подождать еще, чем наживать себе такого врага.
Как-то утром мистер Мабл был дома один, Энни отправилась в один из своих бестолковых походов по магазинам. Ее не было всего минут пять, когда Мабл услышал знакомый торопливый стук в дверь. С огромным усилием — в последнее время он все делал с огромными усилиями — он выбрался из своего кресла и пошел к двери.
Маргерит Коллинз была полна решимости не дать себя обобрать. Как только дверь открылась, она тут же — чтобы, не дай Бог, ее не отправили обратно — вошла и направилась прямо в гостиную. Мабл устало и тупо побрел за ней. Он чувствовал: готовится какая-то неприятность, а ему этого так не хотелось!..
— Ну, в чем дело? — спросил мистер Мабл.
Маргерит ответила не сразу. Она сняла мех, обернутый вокруг шеи, с намеренной неторопливостью стянула перчатки. Движения ее были рассчитаны на то, чтобы как можно более выгодно продемонстрировать округлую белую шею и полные руки. Шесть месяцев назад Маблу было бы этого достаточно, чтобы потерять над собой контроль, но сейчас он и пальцем не пошевелил. Эти шесть месяцев до отказа были заполнены неторопливым пьянством и наплывающими волнами страха, и Маргерит — да и все женщины в мире — перестала его волновать, так что ее старания были заведомо напрасны. Мадам Коллинз поняла это; ей хватило одного взгляда на небритое лицо Мабла, на его мутно-голубые, лишенные всякого выражения глаза. Итак, то, чего она опасалась, произошло… Что же, тогда пускай все действительно станет на коммерческую основу, без всяких переживаний!
