— Господи, — сказал Шаранин. — Что у меня брать-то?
Но осмотревшись, он, наконец, понял, что произошло. Из всех шкафов и ящиков были собраны вещи Наташи, а на журнальном столике лежало прощальное письмо.
Здравствуй.
Надо же, мне хотелось столько тебе сказать, а когда села писать, вроде и говорить не о чем. Наверное, нужно сказать, что я ухожу. Ухожу окончательно.
Я долго не могла решиться на это. Три месяца я ждала, что ты поймешь, что теряешь меня. Три месяца я ждала, что ты вот-вот позвонишь, приедешь, попросишь прощения. Я хотела вернуться. Наверное, зря. Если бы ты потерял меня раньше, может, не случилось бы того, что случилось.
Но я, как всегда, не о том.
Наверное, ты хороший человек и достоин любви, семьи и детей, но я не могу или просто еще не готова жить с человеком, который меня просто не замечает, как не замечает другие вещи в своей квартире.
Ну вот, получается, что я опять тебя упрекаю и жалуюсь на свою судьбу, а мне хотелось чего-то другого. Мне хотелось сказать тебе что-то важное, что-то самое важное, ведь в каждодневной суете до вечного и возвышенного руки не доходят. И даже теперь, когда я говорю с тобой в последний раз, я не нахожу нужных слов. А раз так, значит, нужно заканчивать это письмо.
Прости, если своим уходом я сделала тебе больно. Все это время я любила тебя и, наверное, люблю сейчас.
Не ищи меня, пожалуйста. Не делай мне больно.
Спасибо тебе за все.
Прости.
Наташа.P.S. Не обижайся, что оставляю беспорядок.
— Это не беспорядок, — сказал Шаранин и швырнул письмо на стол. — Это бардак. Дура! Нашла время.
Все, все, все, принялся успокаивать себя Шаранин. Это ее проблемы. Слава богу, что ушла. Значит, не будет больше этих сцен, этих нудных объяснений. Все, теперь идеальные условия для работы.
Шаранин уговаривал себя, что это подарок судьбы, что ему необходимо одиночество, что теперь он может полностью посвятить себя работе. Но что-то в душе говорило ему, что он болван, что теперь он точно никогда не женится и у него никогда не будет сына Андрюшки, о котором он всегда втайне мечтал.
Ура, погружаюсь в работу!
— Какая работа, дурак?! Что ты можешь без «жучка» на Грязнове? Без доступа к Вюншу? Без Роди? Без новых зацепок?
Захотелось напиться. По-черному. До полного отупения.
Он подавил в себе желание взвыть по-звериному и разбить что-нибудь вдребезги об пол. Вместо этого он встал, сунул под язык валидол и принялся приводить квартиру в порядок.
Когда Денис вернулся в офис, там уже сидел Гордеев. Хмурый, осунувшийся. Макс распечатывал ему какие-то материалы из Интернета, Гордеев тут же все это читал, обводя красным маркером целые абзацы.
— Где был? — справился он. — Нашел для меня что-нибудь?
— Насчет Попкова пока ничего нового, а был на даче у Вюнша, знаешь такого? По другому, правда, делу…
— У Вюнша?.. — Из груди адвоката вырвался вздох, больше похожий на стон, а стопка отчерканных бумаг рывком перекочевала в мусорную корзину. — Ты меня добил.
— Не понял.
— Я с этим проклятым Вюншем пытаюсь встретиться уже неделю. Он меня посылает и лично, и через секретарей, и через жену Попкова. А ты вот так запросто на дачу к нему заглядываешь, и даже в голову тебе не пришло мне об этом хотя бы намекнуть?!
— Ну, положим, ты мне не говорил, что ищешь встречи с Вюншем, — парировал Денис. — А кроме того, там сегодня было не до деловых бесед, там сегодня глаза выцарапывали.
— Конечно, что уж теперь…
— Что, все так плохо? — посочувствовал Денис.
— Бывает хуже, но реже, как говорят у нас в Одессе, — снова вздохнул Гордеев. — Юсуфов выбил очередную отсрочку…
— Так тебе же лучше, больше успеешь. Сколько еще, месяц можно свободно работать до суда?
— Да мы за этот месяц вместе с Попковым, на пару, кончимся. Он вообще пребывает в прострации, был у него сегодня, так он даже говорить со мной не захотел. Сердечных приступов, правда, в последнее время не было, но я даже не знаю, хорошо это или плохо, — как бы и причина для освобождения под залог исчезает. Я сам во всех этих нефтяных и правительственных дебрях тону просто. Хотел разобраться: кто, кому, что и почему между нефтяниками и правительством — где там! Сам черт ногу сломит. Даже более или менее популярные аналитические обзоры понять невозможно. Кроме того, беспристрастного мнения вообще неоткуда почерпнуть. Каждый гнет свое, и кому верить?
— А с Добрыниной в Казани разговаривал?
— Разговаривал. Ничего не знает, Попков хороший человек, она бы, мол, ему помогла, только никакого отношения к «Русьнефти» не имела.
— Ну хоть ей ты веришь?
— И ей я не могу верить. Потому что Иванов мне заявил, не для протокола, конечно, что на Минфин ополчилось ФСБ. Я позвонил Меркулову, поинтересовался насчет ФСБ, он говорит: нет, проверка Минфина была плановой, ФСБ, по крайней мере, официально к этому делу отношения не имеет. Президент приказал проверять все министерства подряд, начали в Минфине и тут же наткнулись на взятку…
— Слушай! — Денис хлопнул себя по лбу. — Я совсем с этими любовными многоугольниками плохой стал. Иванов, возможно, очень даже прав. На меня вчера кто-то повесил «жучка» и прочие акции в наш адрес стали предприниматься, как только мы Попковым занялись, так что участия Конторы в этом деле я бы не исключал. А если мы концов твоих свидетелей так и не найдем, это будет только лишним доказательством. Но и Меркулов, скорее всего, тебе врать не стал бы; если ФСБ официально своего интереса не афиширует, это еще не значит, что его нет.
— Но мне-то от этого не легче! — запальчиво воскликнул Юрий Петрович. — И Попкову не легче. Как будто недостаточно было только Минфина и нефтяников. Понимаешь, имей мы дело с даже самым запутанным, например убийством или ограблением, совершенным даже группой самых разных людей, поднапрягшись, можно было бы все-таки разобраться кто, кого и за что. А когда речь идет о компаниях и учреждениях, взаимоотношения между которыми не подчиняются никаким законам, нужно или умыть руки, или свести задачу к более простой, то есть вычленить все-таки группу людей и разбирать отношения между ними. Так вот, эту группу я и не могу вычислить. Я точно знаю, что Попков отдувается вместо кого-то. Но вместо кого: первого замминистра, самого министра или вместо кого-то еще? А уж заставить злодея признать свою вину и тем самым оправдать Попкова вообще нереально. Ибо для этого злодея нужно чем-то припереть к стенке. А нечем, понимаешь?!
— Понимаю.
— Нет, ты не понимаешь. На самом деле, у меня два выхода из ситуации: бросить дело, отказаться от защиты Попкова, и гори оно все синим пламенем, или начать войну компроматов.
— Про компромат забудь сразу, — посоветовал Денис. — Чтобы шантажировать министров и иже с ними, надо вначале обзавестись «крышей», как минимум, в администрации Президента. Иначе сожрут с потрохами.
— Знаю, но отказываться от дела тоже не хочу. Кстати, на Вюнша у тебя что-нибудь интересное есть?
— Ты серьезно?
— Нет, в порядке бреда, — огрызнулся Гордеев. — Но расскажи все-таки.
— Да мне, собственно, не жалко, тем более что за Вюнша серьезно взялись журналисты, и не сегодня-завтра в какой-нибудь скандальной хронике появится статейка о его бесчисленных женщинах. А может, и уже появилась, я-то светской хроникой особо не интересуюсь. — Денис очень коротко, без подробностей рассказал о романе Вюнша и Коротаевой.
— А криминала в этом исчезновении точно никакого нет? — задумчиво поинтересовался Гордеев.
— Я пока не нашел.
— Ладно, спасибо. — Юрий Петрович вскочил и энергично потряс Денису руку. Куда девались меланхолия и упадничество, адвокат снова кипел энтузиазмом. — На самом деле, ты мне очень даже помог.
— Как это? — не понял Денис.
— Благодаря тебе теперь у меня есть люди — конкретные фамилии конкретных людей, возможно, имевших конкретные связи. Вяземская, Бешкетов, Вюнш — нефтяники и минфиновцы, то, чего мне как раз не хватало. И даже если именно тот злополучный документ, из-за которого сидит Попков, состряпали не они, они просто обязаны знать, кто это сделал. Не могут не знать.
Начинался хмурый, холодный вечер. Уже около часа Шаранин лежал на диване. Он не думал ни о чем, он ничего не хотел, он просто устал. Он слушал, как прямо под окном кто-то распевал «Ой, мороз, мороз…». Шаранин не торопясь встал и выглянул в окно.
За окном моросил мелкий дождь. Очертания университета едва проглядывали. А прямо под окном стояли трое пьяных. Они прижимались друг к другу, стараясь уместиться под черным зонтом со сломанной спицей. Двое из них горланили песню, а третий пытался откупорить очередную бутылку. Шаранину показалось, что они были вполне счастливы.
