— Что, я вообще не должен говорить, что знаю тебя?
— Зачем? То, что мы знакомы, все равно ведь не скроешь. Спросят в лоб скажи, что знакомы. Еще по школе. Изредка встречаемся. И все. Тебя ведь вызвали на два?
— На два.
— Тогда я еду на работу. С тобой же давай встретимся часов в шесть, у «Форума». Расскажешь, что и как. Лады?
— Лады.
Сашка подставил ладонь, я ударил по ней кончиками пальцев, подставил свою для ответного удара и вышел из машины.
Бумажный квадратик
Прокуратура РСФСР оказалась старым кирпичным зданием, стоявшим в глубине такого же старого московского двора. Въезд во двор был с Петровки.
Получив пропуск, поднялся на второй этаж, постучал в кабинет с номером 202. Услышав: «Да, войдите!», вошел. В конце узкого и длинного кабинета сидел человек с округлым, вполне добродушным лицом. Он что-то писал. Увидев меня, на секунду застыл. Потом кивнул:
— Слушаю? Вы ко мне?
— Не знаю. Меня вызывали к Рахманову. Вот повестка.
Человек отложил ручку:
— Простите, ваша фамилия?
— Лотарев.
— Я как раз вас жду. — Показал на стул. — Садитесь. Рахманов это я.
Я сел на стул. Рахманов несколько секунд рассматривал меня. Сказал:
— Для простоты меня зовут Андрей Викторович. А ваше имя-отчество?
— Сергей Леонидович.
— Очень приятно. Сергей Леонидович, я работаю следователем по особо важным делам. По одному из дел, которое я сейчас веду, возникла необходимость допросить вас в качестве свидетеля. Поэтому я вас и вызвал. Простите, вы где работаете?
— Я художник. Член московского групкома художников. Работаю по договорам. Иногда у меня покупают картины.
— Женаты?
— Нет. Холост.
— Живете один?
— Один.
— Родственники у вас есть?
— Отец. Если его можно считать родственником.
— Почему, если можно считать? Вы что, в ссоре?
— У него уже давно другая семья. Мы с ним практически не видимся. Лет двадцать.
— Понятно. Других родственников нет?
— Нет. Мама умерла восемь лет назад. Братьев и сестер нет.
— Так… Собственно, я спросил это лишь для проформы. Меня интересует другое. — Покрутив в пальцах ручку, Рахманов улыбнулся: — Простите, вы часто ходите в театр?
Интересно, при чем тут театр? Впрочем, может, у этого следователя такая манера. Сначала вести светскую беседу… Что ж, светская беседа, так светская беседа. И я ответил:
— Иногда хожу.
— В этом сезоне уже где-то были?
— В этом нет. В том случалось.
Рахманов снова занялся ручкой. Спросил:
— А где вы были в конце прошлого сезона? В каких театрах?
Особенно напрягать память не пришлось. Весной я был всего в трех театрах, на спектаклях, которые отлично помнил:
— Во МХАТе. В театре миниатюр. И в Ленкоме.
— И что вы там смотрели?
— Во МХАТе «Дядю Ваню». В театре миниатюр «Школу клоунов». В Ленкоме «Гамлета».
— И когда, например, вы были в Ленкоме? Постарайтесь вспомнить точно.
— Обязательно точно?
— Да. Постарайтесь вспомнить точный день, когда вы были в театре Ленинского комсомола. Для нас это важно.
Тот день я помнил отлично, хотя не особый любитель ходить в театры. Но мы только что познакомились с Аленой. Алена изъявила желание сходить в театр, причем на хороший спектакль. Желание, вполне понятное для девушки, с которой ты знаком дней пять. Поскольку мой бывший однокурсник Женька Ширяев работает в Ленкоме, я, конечно, тут же позвонил ему. Женька расстарался и достал контрамарку на «Гамлета». Вот только когда это было точно?.. Примерно в середине мая.
— Точно не помню. В середине мая.
— По расписанию «Гамлет» в Ленкоме шел восемнадцатого.
— Значит, восемнадцатого.
— Трудно было достать билеты?
— Нет. В Ленкоме у меня работает приятель. Ширяев. Евгений Ширяев. Мы вместе учились в институте.
Кажется, с этим спектаклем следователь связывает какое-то событие. Какое? Имеет ли это событие отношение к моей поездке?
— И Ширяев достал вам билеты?
— Контрамарку. На два лица.
— То есть, вы пошли с кем-то вдвоем?
— Да, вдвоем. С девушкой, своей приятельницей.
— Как ее зовут?
Скрывать, что я пошел в Ленком с Аленой вроде не имело смысла. Тем более, пока не ясно, почему следователь интересуется Ленкомом. Помедлив, ответил:
— Ее зовут Алена.
— Фамилия?
— Меднова.
— Москвичка?
— Москвичка.
— Сколько ей лет?
— Девятнадцать. Скажите: все это так важно?
— Сергей Леонидович, потерпите. Нам нужно уточнить все, что связано с этим спектаклем.
— Зачем?
— Со временем я это объясню. Ваша приятельница, Алена Меднова, учится? Или работает?
— Учится на третьем курсе иняза, имени Тореза.
— А много у вас приятельниц? Вроде Медновой?
Это было уже слишком. Я посмотрел на Рахманова:
— Андрей Викторович… Вам что, нужно выяснить мои отношения со всеми девушками?
— Сергей Леонидович… Понимаю, вопрос тонкий. Но я уже объяснил: меня интересует этот спектакль и все, что у вас с ним связано. В том числе и ваши отношения с девушкой, с которой вы пошли на спектакль.
— Отношения у нас очень хорошие. Этого достаточно?
— Вполне. Вы могли бы назвать домашний телефон Медновой? На всякий случай?
Сначала я хотел сказать, что телефона у Алены нет, но потом подумал: все равно ведь узнают, если захотят. Назвал номер. Записав его, Рахманов спросил:
— Скажите, где вы были в июле?
Вот оно… Сашка был прав. Если следователь по особо важным делам спрашивает, где я был в июле, значит, он имеет в виду мою поездку. Ту, июльскую, вместе с Юрой и Женей. Непонятно только, при чем тут театр Ленкома. Я ответил небрежно, но стараясь при этом не переигрывать:
— В июле я был в Москве. Иногда выезжал за город. В конце месяца уехал в Дагомыс. Вроде все.
— За город в какие места вы выезжали?
— На Сенежское озеро. Под Солнечногорск.
— У вас там дача?
— Нет. Просто я люблю Сенеж.
— Выезжали на машине?
— Когда как. Когда на машине, когда на электричке.
— Но вообще у вас есть машина?
— Есть.
— Какой марки?
— «Жигули». Шестерка.
— Простите за чрезмерное любопытство. Но ваша машина меня интересует. Какого она цвета?
— Светло-серого.
— Номер?
— «О 79–82 МО».
— У вашей машины есть какие-нибудь особые приметы? Скажем, нестандартная отделка. Заделанные вмятины.
— Вроде нет. Из нестандартной отделки только магнитофон. Со скрытыми колонками.
— Некоторые украшают машины вымпелами, игрушками. Может быть, у вас есть что-то похожее? Вспомните.
— Ничего такого в моей машине нет. Я не люблю излишеств.
— В июле, когда вы выезжали на Сенеж, вы все время находились именно там? Может быть, оттуда вы выезжали еще куда-нибудь?
У вопроса был скрытый смысл, который я отлично понял.
— Нет, не выезжал. Зачем? На Сенеж я всегда беру этюдник и пишу.
— Ну а все же. Вы случайно не выезжали в июле в Смоленскую область?
Я изобразил спокойное недоумение:
— В Смоленскую область?
— Да. Пусть даже ненадолго? — Рахманов застыл, глядя на меня.
— Да нет… Я же сказал, в июле я был только на Сенеже. И в Дагомысе.
— И все-таки, где вы были, скажем, девятого июля?
— Девятого июля? Именно в этот день?
— Да. Именно в этот день. Постарайтесь вспомнить. Девятого июля была пятница.
Я поглядел на потолок. Перевел взгляд на Рахманова:
— Вообще-то в эти дни я был на Сенеже, на этюдах.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет. Я вспомнил: девятого я точно был на Сенеже. Совершенно точно.
— Ну а днем раньше? Восьмого?
Он меня ловит. Что ж, пусть ловит. Если он захочет, я распишу ему день восьмого июля по минутам. Ведь помнить этот день у меня есть все основания, восьмого я передал Вере картину, которую она затем купила.
— Восьмого июля я был в Москве. Точно.
— Почему вы в этом так уверены?
— В этот день у меня купили картину. Причем за довольно приличный гонорар.
Несколько секунд следователь разглядывал стол. Поднял глаза:
— И сколько же составил этот гонорар?
— Пятнадцать тысяч.
— Солидно. Судя по сумме, вы очень хороший художник. Я не ошибаюсь?
— Не знаю. Я просто художник.
— Что ж, достойный ответ. И кто же был вашим покупателем?
— Есть такая Вера Николаевна Новлянская.
— Эта Новлянская — любитель живописи? Коллекционер?
— Можно сказать и так. Картин у нее много. Всяких.
— И где же состоялась эта продажа? Восьмого июля?
— В Совинцентре. В ресторане «Континенталь».
— Что, в другом месте нельзя было продать картину?
— Можно, конечно. Но Новлянская устраивала что-то вроде приема и попросила подвезти картину туда. Правда, в тот день я только передал картину Новлянской. Деньги получил позже.
