Выглянувшее из-за облаков солнце пригрело спину, и он растянулся на солнцепеке, точно кот.
Потом чуть приподнялся, достал из заднего кармана одну из открыток с Эксмуром и расстегнул брюки.
Спустя двадцать минут Эйвери вернулся в окружающий мир и встал.
У него не было четкого плана. План и не требовался. Он чувствовал странное, неодолимое натяжение в груди и повиновался ему.
Арнольд Эйвери, маньяк-убийца, развернулся спиной к солнцу и направился на север, ускоряя шаг.
Из-за огорода Стивен опоздал в школу и не успел встретиться с Льюисом до звонка. Они были в параллельных классах, а на большой перемене Льюис не пришел к воротам спортплощадки, где они обычно встречались.
Стивен вернулся в здание школы и съел свой бутерброд с сыром и «Мармайтом» в одиночку, раздумывая, дожидаться Льюиса или пойти его искать. Оба варианта выглядели жалко, и ни один не давал ответа на вопрос: как вести себя с Льюисом, когда они все-таки встретятся?
Мать положила ему с собой «Марс» — настоящий «Марс», не какую-нибудь подделку, — и в любой другой день это обрадовало бы Стивена. «Марс» означал, что у матери хорошее настроение. Конечно, это была заслуга дяди Джуда, а не его, но в выигрыше оказывались все. Поскольку Льюис не торчал рядом, восхититься «Марсом» было некому, и от этого радость Стивена слегка померкла. Но зато и делиться с Льюисом не пришлось.
Но вязкая карамельная сладость быстро растаяла, а горечь утраченной дружбы так и осталась со Стивеном.
Льюиса он увидел в конце дня — тот торопливо пробирался к выходу, расталкивая толпу и поминутно оглядываясь.
Стивен шмыгнул за мусорные баки возле столовой и притаился, глядя на свои дешевые новые кроссовки, уже потертые и разваливающиеся, поскольку низкое качество и подвижный мальчишка — вещи малосовместимые.
Он понимал, что Льюис озирается из-за него, боится встретиться с ним по дороге домой. Стивен и сам не знал, о чем говорить с Льюисом, потому дал ему фору, а потом брел так медленно, что Летти впервые за последние дни встретила его с поджатыми губами:
— Ты сегодня долго.
— Помогал мистеру Эдвардсу убрать все в спортзале. Там дверь закрылась, он ходил за ключом.
Эту отговорку Стивен успел придумать по дороге. Звучало правдоподобно, Летти, приняв ее, тут же расслабилась, но бабушка глянула на него подозрительно, и Стивен почувствовал, как у него краснеют уши.
Впрочем, бабушка ничего не сказала, а тут и дядя Джуд спустился, насвистывая «Там на зеленом холме» — любимый бабушкин гимн, так что чаепитие продолжалось без инцидентов, пока дядя Джуд не спросил:
— Видал, что с огородом?
Стивен кивнул, не поднимая головы.
— Как думаешь, чьих рук дело?
Стивен пожал плечами и принялся намазывать маргарином кусок хлеба, полагая, что ложь бессловесная — все же меньший грех.
Дядя Джуд тоже пожал плечами:
— Бобы можно попробовать зарыть обратно, а вот с картошкой-морковкой плохи дела.
Стивен кивнул.
— После ужина, идет?
Стивен кивнул с большим воодушевлением. Для такого спокойного и теплого вечера занятие отлично подходило. Стивен, наоборот, боялся, что это была разовая акция и теперь дядя Джуд потеряет к огороду интерес.
— Приятель твой не хочет прийти помочь?
— Что? — опасливо переспросил Стивен.
— Ну, приятель твой, который до еды охоч, а от работы бегом бежит.
Стивен вспыхнул, узнав в описании Льюиса, и едва не рассмеялся, но тут же виновато поник, задумавшись: увидит ли он еще когда-нибудь Льюиса?
— Пошел бы позвал его. — Дядя Джуд внимательно посмотрел на Стивена, а потом переглянулся с Летти.
Дядя Джуд знал. Откуда-то знал.
Стивен уставился на перепачканные рыбой пальцы.
— Он не пойдет. Он не любит копать.
И задержал дыхание, ожидая, что дядя Джуд будет настаивать на своем, заспорит с ним или поднимет на смех Льюиса. Но тот лишь сказал:
— Выходит, мы с тобой вдвоем.
Стивен встретился с ним взглядом и впервые за день улыбнулся.
Арнольд Эйвери не ошибся в направлении — но ошибался по поводу отведенного ему времени.
А все потому, что директору тюрьмы хотелось сохранить моральный дух.
К пяти вечера Эйвери так и не поймали, и директор самолично сел в свой «мерседес компрессор» и под моросящим дождем покатил по окрестностям, полагая, что поимка Эйвери — вопрос лишь времени и мотивации.
Чего-чего, а мотивации у директора хватало.
С каждым часом, проведенным Эйвери на свободе, вина директора тюрьмы, скрывшего побег, усугублялась. И с каждым часом шансов поймать Эйвери так, чтобы о побеге никто не узнал, становилось все меньше.
После того как об Эйвери и к полуночи не было ни слуху ни духу, легкий дискомфорт, который испытывал директор, сменился дурными предчувствиями, а спустя еще некоторое время — неконтролируемой паникой.
И тогда он понадеялся, что Эйвери поймают к утру. Это была последняя надежда.
Когда и она не оправдалась, онемевший, приготовившийся к скорой безработице директор позвонил наконец в полицию — в семь часов девять минут утра. Уже почти двадцать четыре часа Эйвери был на свободе.
Шестнадцатилетний рядовой Гарри Ламсден не любил армию, но — точь-в-точь как отец — любил оружие.
Разница, по мнению Гарри, состояла в том, что отец никогда не держал в руках столь мощного оружия, как штурмовая винтовка SA80A2 с магазином на тридцать патронов, прицельной дальностью в четыреста ярдов и начальной скоростью пули чуть меньше километра в секунду.
Впрочем, отцу плевать на все эти технические детали, подумал Гарри. Мэйсона Дингла заботили лишь вопросы «Сколько стоит?» и «Проблем не будет?».
Гарри Ламсдена технические детали как раз интересовали. Конечно, он порадовался бы, носи SA80A2 более привлекательное название, например «самозарядный кольт» или «Узи». Но именно благодаря техническим деталям Гарри не раскрывал рта и не давал воли кулакам во время тринадцатинедельных учений, пока младший лейтенант Бригсток — свеженький, только из Сандхёрста[11] — строил из себя командира, ну чисто его долбаные старшие братья.
Мысль о винтовке сводила его с ума. Во время учений он то и дело косился на чужое оружие, металлическое клацанье и щелканье затворов он слышал не ушами, но всем нутром. Преодолевая полосу препятствий, ноющими руками подтягивая себя над ямой с грязью, он ловил отрывистый треск, доносящийся с соседнего полигона. По ночам сосед с нижней койки заставлял их обоих сотрясаться в ритм воображаемому сексу, а Гарри Ламсден замирал, представляя, как покачивает SA80A2 в левой руке, указательным пальцем правой нажимая на спусковой крючок.
Когда воплощение всех этих технических деталей, прохладное и тяжелое, оказалось в его руках, рядовой Гарри Ламсден с трудом сдержался, чтобы не вскочить, не крутануться на пятках и не прошить однополчан первоклассными пулями со скоростью семьсот выстрелов в минуту — просто чтобы узнать, каково это. Он умирал от желания ощутить, как оружие нагревается в руках, извергает огонь, отзывается звоном в ушах, неся далекую смерть.
У рядового Гарри Ламсдена даже рот приоткрылся, стоило винтовке очутиться в его распоряжении.
Винтовка казалась третьей рукой. Их разлучили при рождении, но теперь они снова были вместе.
Он чистил ее, собирал, разбирал и начищал снова. Он мог проделать это с закрытыми глазами. «Оружие любит ласку». Вздумай винтовка Гарри Ламсдена расплатиться за ласки сполна, ей пришлось бы каждое утро удовлетворять его орально, а потом идти на кухню жарить яичницу с беконом.
Но пришел и ее черед послужить для Гарри.
Сдерживая возбуждение, он прицелился в картонный плакат, который даже очертаниями не напоминал человека — просто пять концентрических мишеней. Вот дерьмо.
Но он собрался, расслабил мышцы, плавно выдохнул и нежно нажал. Приклад ударил в плечо, по мишени прошла короткая рябь. В яблочко!
— Отлично, Ламсден!
Ламсден не слышал Бригстока. Он все еще содрогался от наслаждения. Пришлось прикусить губу, чтобы не застонать. Рядовой Ламсден не мог даже представить, что оружие — это такой кайф.
Он вдруг подумал об отце.
Отец поделился с ним лишь кодом ДНК — даже фамилии ему не досталось. Оно и к лучшему. Судьба и без того круто обошлась с братьями Ламсден, не хватало им еще носить фамилию Дингл. Неудивительно, что у их старика был горячий нрав.
Для Гарри и его брата Марка горячий нрав оборачивался постоянными трепками. Мальчишки не жаловались — они и не знали, что может быть по-другому. Не знали, что одежду и еду в магазинах можно покупать, а не воровать. Все их игрушки куплены были на деньги, отнятые у одноклассников.
Даже их мать не принадлежала отцу официально — она была одной из шести матерей его детей, причем первый отпрыск появился аккурат на пятнадцатый день рождения Мэйсона Дингла. У Гарри и Марка была сводная сестра, не имевшая с ними ничего общего, а сводных братьев они узнавали по тому же горячему нраву и ангельским голубым глазам, унаследованным всеми.
