Но Эйвери собирался сопротивляться поимке любой ценой. Ему нечего было терять — и было что обрести.
Если его поймают, все восемнадцать лет образцово-показательного поведения псу под хвост. Шансы на освобождение теперь равны нулю, ближайшие двадцать пять — тридцать лет он проведет в тюрьме вроде Хевитри, как и первые шестнадцать лет заключения, в страхе и убожестве.
Он предпочел бы умереть.
Эйвери с некоторым содроганием осознал, что это правда, но вскоре потрясение перешло в греющую душу уверенность. В осознании, что выбора нет, было что-то мобилизующее. Оно заставляло мозг действовать.
— Отличный денек, правда?
Эйвери повернулся — в нескольких ярдах от него стоял мужчина средних лет. Рядом, похоже, его благоверная. Оба с раздвижными треккинговыми палками, рюкзаками и планшетами. Оба в шортах цвета хаки, загорелые; он худощавый, покрытый густой порослью, она крепкая и плотная.
Хорошо хоть он не несся в панике куда глаза глядят. Тогда эта парочка уж точно смекнула бы, что к чему.
— Верно, — ответил Эйвери. Совершенно искренне.
— Похоже, будет жарко.
— Похоже на то. — Эйвери чувствовал, что надо бы внести вклад в беседу, но не очень понимал какой.
— А мы собрались в Грейт-Мис.
Эйвери заметил, что мужчина внимательно рассматривает его, от макушки до черных казенных ботинок, словно ищет подтверждение, что собеседник тоже собрался на дальнюю прогулку, и, к своему недоумению, не находит. На этот раз Эйвери порадовался, что оставил свитер: темно-серый, с голубыми полосками, он выдал бы его моментально.
— А вы? — прямо спросил мужчина.
К счастью, тренированный мозг Эйвери реагировал быстро.
— Ну что вы, я не турист, — произнес он снисходительно, давая понять, сколь нелепо подобное предположение. — Так, решил немножко размять ноги перед работой. Я работаю в Тавистоке. Но здесь, — он помахал рукой в воздухе, — такая красота… Машину оставил там, наверху.
Оба как по команде оглянулись, потом снова уставились на него, и он улыбнулся им своей фирменной улыбкой. Муж не растаял настолько, чтобы улыбнуться в ответ, просто кивнул, зато жена простодушно просияла:
— И не говорите, в такой день сидеть в машине или в офисе!
Теперь закивали все одновременно — взаимопонимание было обретено.
Жена легонько потыкала мужа палкой:
— Ну, пойдем.
Муж все-таки приподнял бровь и улыбнулся Эйвери, прежде чем отправиться в путь.
— Удачной прогулки, — пожелал он им.
Они помахали ему на прощанье. Эйвери облегченно выдохнул.
Времени было в обрез. Дел полно — причем некоторыми Эйвери предпочел бы не заниматься вообще. Он рад был бы просто двигаться на север, но, несмотря на недавнюю панику, у Эйвери уже созрел план, теперь оставалось только придерживаться его.
Обеспечить себе максимальные шансы.
Использовать каждую минуту с умом.
Отправить открытку.
Когда через три часа Эйвери дошел до деревни, его уже трясло от холода. Солнце, первым приветствовавшее его на свободе, превратилось в бледный диск со светящимися краями на туманно-белом небе.
Это была даже не деревня, и названия ее Эйвери не знал, поскольку подошел не с дороги. Он обогнул около двадцати домиков по верху плато, пока не увидел здание магазина. Тогда он спустился к нему.
Магазинчик был одно название — переделанная под лавку гостиная коттеджа с осыпающимися стенами и мутными стеклами. При виде щита с «Вестерн Морнинг ньюс» Эйвери показалось, что его отбросило назад во времени. Заголовок гласил: «Чарльз и Камилла посетили Плимут». Бедняги, подумал Эйвери.
В вертушке возле входной двери желтели открытки, большинство с видами Дартмура, или овцами, или окруженными цветущим шиповником домиками, но в одном отделении нашлось несколько одинаковых открыток с видом розовеющего вереском Эксмура. У Эйвери все внутри перевернулось. Он вытащил все шесть открыток и сунул в задний карман джинсов. Потом взял одну открытку с дартмурской овцой и вошел внутрь.
Несмотря на то что день был серым, глаза не сразу привыкли к полумраку. У одной стены — стойка с газетами, у другой — полки с товарами, между ними — морозильный ларь. Эйвери отметил, что на полках все вперемешку: чистящий аэрозоль и туалетная бумага соседствовали с собачьим кормом, шоколадки и пюре быстрого приготовления — с накладными ногтями, лейкопластырем, кока-колой и проволочными щетками.
При мимолетном взгляде на морозильник обнаружилось, что по большей части он забит замороженным горошком и куриными окорочками. Только в углу завалялось фруктовое эскимо.
За прилавком с допотопной кассой никого не было, поэтому Эйвери открыл пластиковую бутылку с водой и сделал несколько глотков. В углу стоял ящик для пожертвований. «Британское федеральное благотворительное объединение спасательных шлюпок». В центре Дартмура? Кого здесь заботят шлюпки? Эйвери заглянул внутрь и почти ухмыльнулся: разумеется, пусто.
— Все в порядке? — Тощая девица лет пятнадцати проскользнула в комнату и плюхнулась на кухонный табурет за прилавком.
— Здравствуйте. У вас есть открытки с видом Эксмура?
— Открытки снаружи.
— Да, я заметил. К сожалению, я не нашел ни одной с Эксмуром.
Девица посмотрела на него пустым взором:
— Вообще-то это Дартмур.
— Я понимаю. Мне нужна открытка с Эксмуром.
Девица взглянула на дверь, точно ожидая, что открытка с Эксмуром явится с минуты на минуту.
— А снаружи разве нет?
Эйвери сделал глубокий вдох. Спокойствие. Терпение. Это полезный урок.
— Увы.
Девица недовольно поднялась. Тугие джинсы обтягивали самые тощие ножки, когда-либо виденные Эйвери. Да еще эти дурацкие балетные тапочки. Она лениво прошла мимо Эйвери, даже не подняв глаз.
Эйвери наблюдал, как она подошла к вертушке, голубыми, чуть навыкате глазами недовольно оглядела открытки, мусоля прядку мышиного цвета волос.
Слишком стара для него. Невинность ее либо утрачена, либо надежно спрятана под скукой и тупостью. Пока она, подбоченившись, просматривала открытки, которые он только что изучил, Эйвери успел ее почти возненавидеть.
— Значит, нет, — сказала она.
— Как я и говорил, — согласился он.
— Мне очень жаль. — Очевидно, что ей совершенно не жаль. Он мог бы заставить ее пожалеть об этом, но нельзя было терять время.
Он прошел за ней внутрь.
— Может, есть на складе?
— Не думаю.
— Может, вы поищете для меня?
Она тряхнула волосами в качестве ответа. Эйвери призвал себя к спокойствию.
— Я вас очень прошу.
Девица премерзко фыркнула и скрылась за внутренней дверью. Эйвери услышал, как она не то поднимается, не то спускается по деревянным ступеням с топотом, удивительным для такого тощего существа. Топала она явно для него.
Эйвери усмехнулся, перегнулся через прилавок и нажал на кнопку «открыть» на старой захватанной кассе, похожей скорее на причудливую копилку. Внутри было шестьдесят фунтов десятками; Эйвери забрал три и нагреб полную горсть однофунтовых монеток. В те времена, когда он последний раз бывал в магазине, один фунт был еще потертой зеленой купюрой.
Он заметил на спинке стула светло-зеленый свитер и сунул его в пластиковый пакет. В тот же пакет он набросал пирожных в упаковке, арахиса, несколько готовых бутербродов с помидором и сыром и еще воды, высунулся на улицу и оставил пакет на тротуаре за дверью. Потом взял с прилавка пожеванную «биковскую» ручку и стал подписывать одну из открыток с Эксмуром.
Услышав, как девица снова топает по ступенькам, Эйвери сунул открытку с Эксмуром в карман.
— Как я и сказала, у нас их нет.
— Что ж, тогда я возьму эту. И марку первого класса.
Девица мрачно обслужила его, он расплатился за открытку с овцой монеткой в один фунт и положил сдачу в ящик для пожертвований.
Снаружи он хотел было лизнуть марку, но оказалось, что она уже клейкая, — еще одно новшество.
Опустив открытку с Эксмуром в почтовый ящик, Эйвери обнаружил, что время выемки почты — через полчаса. Эйвери не был сумасшедшим. Он не решил, что это знак Божий. Он знал, что Богу, по большому счету, наплевать.
Отойдя на безопасное расстояние от деревни, он опустился на выщипанную овцами траву, съел три клубничных пирожных и выпил треть литра воды. Сахар, поступивший в кровь, придал Эйвери сил и уверенности.
Выглянувшее из-за облаков солнце пригрело спину, и он растянулся на солнцепеке, точно кот.
Потом чуть приподнялся, достал из заднего кармана одну из открыток с Эксмуром и расстегнул брюки.
Спустя двадцать минут Эйвери вернулся в окружающий мир и встал.
У него не было четкого плана. План и не требовался. Он чувствовал странное, неодолимое натяжение в груди и повиновался ему.
