— Не уверена, что окажу вам неоценимую услугу. Впрочем, посмотрим, Александр Борисович. Чего только не случается в этой жизни. Очень жалко, что следствие топчется на месте…
Он погружался в какое-то зловонное болото. Истина таилась где-то недалеко, а он не мог выбраться из порочного круга, продолжая общаться с одними и теми же людьми. Роль психолога и «семейного» психотерапевта начинала откровенно надоедать. Общение с людьми, призванными выполнять ту же работу, что и он, лишь усилило раздражение. Позвонил Нагибин, сообщил, что в Союзе художников царят тишь да гладь, никого не найти, но удалось выяснить у секретарши, что Роман Кошкин членом Союза художников не являлся, хотя упомянутая организация, в знак сострадания и признания заслуг живописца, и выделила на его похороны некую сумму. Предоставить информацию о творческом наследии автора секретарша не может, поскольку таковой не владеет.
— Копаем дальше, Александр Борисович, — вздохнул Нагибин. — Или имеются особые поручения?
— Особых нет, — проворчал Турецкий, — оставайтесь на связи, диггеры вы мои. Борис с тобой, Олег Петрович?
— Отозвали Бориса, — фыркнул следователь. — У них сегодня в управлении коноплю сжигают. А поскольку Борис принимал в добыче этого продукта деятельное участие, без его присутствия обойтись не могут.
— Замечательно, — обрадовался Турецкий, — передай ему, что коноплю следует сжигать в закрытом помещении, находясь при этом внутри. И следить, чтобы выгорело все без остатка. Иначе смысл?
— Хорошо, я передам, — усмехнулся Нагибин. — А еще начальство бушует. Звонил лично заместитель прокурора Москвы, грязно ругался. О, вы бы слышали эту пламенную речь. В его представлении, на раскрытие тройного убийства город бросил лучшие силы милиции и прокуратуры…
— А разве не так?
— Издеваетесь, — констатировал Нагибин. — Хотите знать, что он сказал?
— Ну, скажи.
— Маты опустить?
— Опусти.
— Он промолчал. Я уверил господина заместителя прокурора, что в деле появились зацепки, и не сегодня-завтра все благополучным образом разрешится.
— Неужели? — изумился Турецкий и выключил трубку, чтобы не выбрасывать деньги на ветер.
В центре Москвы, как всегда, никто никуда не ехал. Ни назад, ни вперед, и что особенно противно, повсюду знаки, запрещающие остановку, а также люди с полномочиями, следящие за тем, чтобы жизнь автомобилистов стала еще невыносимее. Только в три часа дня он нашел клочок безумно дорогой московской земли, куда приткнул машину, а дальше снова двинул пешком, благо до нужного дома было уже не семь верст с крюком.
Здание, в котором размещалась редакция «Полуночного экспресса», видимо, не просто так выкрасили в желтый цвет. Это был небольшой двухэтажный особнячок, зажатый помпезными сталинскими сооружениями и как-то стыдливо прикрытый с фасада развесистыми тополями.
— Вы к кому? — осведомился пожилой вахтер, которому для завершения образа не хватало двустволки, треуха и плоскодонки, набитой ушастыми зайцами.
— К самому главному человеку в этом здании. После вас, разумеется, — он показал лицензию. Старик прищурился, он умел читать, поэтому долго Турецкий ему в документ не дал всматриваться, вырвал из цепких ручонок. — У нас с ней договорено, не волнуйтесь.
Довольно странно, но имя Элеонора Снежинская оказалось не псевдонимом. Во всяком случае, так уверила хозяйка кабинета, расположенного на втором этаже. Она сидела за столом, заваленным бумагами, и, морщась от раздражения, что-то читала. Покосилась на Турецкого, кивнула на стул, снова уткнулась в бумаги. Он сел, осмотрелся. Обстановка кабинета руководительницы «прославленного» желтого издания напоминала парную финской бани. Видимо, неспроста здесь порой бывает очень жарко. Женщина, невзирая на правильные черты лица, была похожа на вяленую щуку. Прямая, как мачта транслятора, волосы собраны в клок, строгая блузка под пиджачной парой, хмурое лицо. Видимо, правильно: задача обеспечения многомиллионных читательских масс несерьезной информацией — дело серьезное. Он сделал попытку представить ее занимающейся любовью с Эндерсом на заднем сидении автомобиля… и не смог. Женщина покосилась на него, поджала губы. Скомкала листок бумаги, запустила в урну, стоящую почему-то в другом конце кабинета. Турецкий проследил за полетом — шар угодил точно в лузу. Женщина злорадно ухмыльнулась, взяла второй листок, начала читать, ухмылка преобразилась в злую гримасу колдуньи Бастинды. Второй снаряд помчался вдогонку за первым. Она схватила телефонную трубку, отстучала несколько цифр на селекторе.
— Петруша, это полный обстой! Данная статья от начала до конца является опечаткой! Переделать к вечеру!
Швырнула трубку, уставилась на Турецкого, словно он только вошел.
— Как я вас понимаю, Элеонора Юрьевна, — вкрадчиво сказал Турецкий, — подчиненные — это такой бестолковый народец…
— Нет, вы не понимаете, — огрызнулась Снежинская, прилипая взглядом к третьему листу. — Петруша — мой лучший журналист из всей этой стаи трутней, летающих по зданию. Что с ним случилось? Ну, прямо как в песне — сделать хотел грозу, а получил козу. Если так пойдет и дальше, он будет лучшим из всех работников, кого я уволила.
На мгновение ему показалось, что перед ним сидит стальная Миранда из «Дьявол носит Прада» — в исполнении стареющей Мерил Стрип. Фильм недавно принесла Ирина — посмотреть перед сном, и он, чего греха таить, заглянул в него. Начальство — это так неприятно, но когда такое начальство, что даже постороннему хочется вытянуться во фрунт…
— А разве Алексей Михайлович Эндерс не был вашим лучшим журналистом? — вкрадчиво осведомился Турецкий.
Дама подняла на него неласковый взгляд.
— А где вы видите Эндерса? Где сейчас Эндерс и где мы? Он на небесах, а мы, как всегда, в полной заднице! Постойте, а кто вы такой? Поначалу я подумала, что вы пришли по поводу материала о Тушинской барахолке. Они звонили, сказали, что подойдут после обеда. Занервничали, бездельники. У нас ведь так всегда — главных знаем, а с виновными проблема…
«Вот черт, забыл пообедать», — сообразил Турецкий. Понятно, почему организм работает, как часы — тикает, стрекочет, жужжит.
— Я частный детектив, занимающийся расследованием смерти господина Эндерса.
— Частный? — дама брезгливо поморщилась. — Ничего себе. А официальные органы уже плюнули на это дело?
— Вот вам телефон, — Турецкий извлек блокнот и подчеркнул ногтем нужный номер. — Это лицо, занимающее ответственный пост в Генеральной прокуратуре. Позвоните, оно вам все расскажет о моих полномочиях.
— Мне больше делать нечего, как куда-то звонить, — разозлилась дама. — Хорошо, спрашивайте, чего вы хотели. Эндерс был моим лучшим работником, пока не загремел на небеса.
Не сказать, что она сильно скорбела по усопшему. Хотя, возможно, все, что было перед глазами, являлось маской. Камуфляжным костюмом. А под костюмом пряталась обыкновенная женщина.
— Ни одного материала, с тех пор как он умер, от него не поступало, — добавила Снежинская.
— Как вы думаете, что могло случиться с Алексеем Михайловичем?
— А вы не знаете? Его застрелили. В лифте. Ничего оригинального. Самое опасное место, как выясняется, в нашей стране — это лифт…
— Об этом я знаю. И ваше издание, конечно же, сразу разразилось статьей с подробностями описания убийства, возможных мотивов, заказчиков преступления…
— Надо издание сразу же разразилось некрологом, — отрезала Снежинская, — в котором говорилось, как скорбит коллектив еженедельника по преждевременной утрате, перечислялись заслуги покойного, и ставился риторический вопрос, почему первыми уходят лучшие. Никаких пикантных подробностей и смакований не было. Вы, очевидно, спутали наше издание с каким-то другим.
— Да, возможно, я спутал, — покладисто согласился Турецкий. — Что вы можете сказать об Эндерсе? — Снежинская нетерпеливо посмотрела на часы. Только человек с большим опытом работы в правоохранительных органах мог бы обнаружить в этом жесте фальшь — тщательно скрываемую обеспокоенность. У Турецкого был не самый малый опыт работы: — Вопрос второй, Элеонора Юрьевна. Что вы сами думаете о случившемся? У кого была причина избавиться от Эндерса?
— У меня ее точно не было, — проворчала дама, и на несколько мгновений ее взор затянула пелена грусти и воспоминаний. Но она быстро опомнилась, вернула себе облик железной леди и добавила. — А у коллектива нашей редакции ее, тем более, не было. Эндерс никому дорогу не заступал, коллег не подсиживал, горячий материал из пищевода не выхватывал. Он все делал сам, сам находил материал, сам лез в гущу сражений, получая синяки и шишки, зачастую в буквальном смысле. Ради бога, детектив, — начальница сделала широкий жест, — можете заново опросить коллектив. Во-первых, наши работники… хоть и непроходимые обормоты, лентяи, вруны и тупицы, но, все же, они порядочные люди, гм… — ей самой сделалось смешно, но она не засмеялась. Если собираетесь этим заняться, детектив, то постарайтесь не отрывать их от работы. И не рассчитывайте на отдельный кабинет.
