кричал Серебрянников.
Я смотрела на Серебрянникова и видела, что заключенный готов взорваться, охваченный злостью и ненавистью. Однако винить ему в том, что он в данный момент отбывает наказание, было некого. Разве что самого себя. Серебрянников отлично знал, что его ждет за незаконную торговлю оружием. В конце концов, он не был несознательным юнцом, который не знаком со статьями Уголовного кодекса.
А Серебрянников между тем в своем бахвальстве и стремлении «уделать» гостей с воли продолжал нагло ухмыляться и даже откровенно смеяться:
— Спрашиваете, узнаю ли я этот травмат?
Парень небрежно отшвырнул от себя фотографию на край стола, и она чудом не упала на пол.
— Даже если я и узнаю его, то что это изменит? Да ничего! На мой срок мое узнавание или неузнавание никак не повлияет. Он не прибавится и не убавится. Этот травмат для меня ровным счетом ничего не значит! Да хоть еще сто таких травматов на меня повесьте, результат будет прежний!
«А ведь этот Владимир Серебрянников, что там ни говори, прав, — подумала я. — В самом деле, то, что эксперты нашли его отпечаток пальца на оружии, из которого был застрелен Константин Скорострельников, совершенно ничего не смогло изменить в судьбе заключенного. Ведь даже если эти фотографии, которые я предъявила Серебрянникову, будут присовокуплены к его делу, то на дальнейшую его судьбу это никак не повлияет. Уголовник это обстоятельство отлично понимал и играл перед нами комедию».
— А ну встать! — вдруг неожиданно гаркнул Колесников.
Заключенный сразу же вскочил и вытянулся по стойке «Смирно!».
— Ты, Серебрянников, попал на всю катушку! — громко сказал полковник.
— Чего это… куда это я попал… на какую катушку… — испуганно начал бормотать заключенный.
Глаза Серебрянникова забегали из стороны в сторону. По-видимому, и мысли в голове Серебрянникова вели себя точно таким же образом. Парень судорожно искал ответа на мой вопрос, не зная точно, чем он вызван. Ответ, по мнению Серебрянникова, должен был быть как можно более обтекаемым и как можно менее подробным. На лице заключенного ясно читалось явное замешательство.
— Серебрянников, долго ты еще будешь тут перед нами ваньку валять? — тем же громовым голосом спросил полковник Ростислав Колесников. — Ты так ничего и не понял?
Серебрянников молчал.
— Жаль! — отрезал Колесников. — Жаль, что ты целых пять лет штаны протирал на университетской скамье, а ума-разума не нажил. Ты только подумай, Серебрянников, что человек, — тут Колесников кивнул в мою сторону, — приехал из другого города по твою душу. И приехала она — кстати, из твоего родного Тарасова — не заново пытать тебя по поводу всех твоих косяков, связанных с оружейным добром. Хотя срок нехилый ты получил именно за тот оружейный склад. Татьяна Александровна приехала для того, чтобы задать тебе один-единственный вопрос. И вопрос этот касается опять же не твоего уголовного дела, в которое ты влез по причине того, что хотел незаконно продать приличное количество оружия, оптом так сказать. Нет, все дело в этом самом травмате. Прикинь теперь, поехал бы человек сюда, если бы не серьезное дело, связанное с ним? Ну чего молчишь? Язык в одно место запихнул?
Владимир Серебрянников между тем сидел, как оглушенный тем, что услышал от полковника Колесникова.
— Да чего… на моем сроке ведь это все равно никак не отразится, — наконец выдавил заключенный из себя.
Похоже, что Серебрянников снова решил вернуться к прежней теме.
— Вова, — обратился к заключенному Колесников, — ты никак решил, что мое терпение, наше с Татьяной Александровной, — поправился полковник, — терпение можно испытывать до бесконечности? Это ты, Вова, зря. Ой, зря. Ты здорово влип! Пойми это как можно быстрее!
— Чего я влип? Куда влип? Что вы вцепились в меня? — заныл Серебрянников.
— Ты соображай, что говоришь-то. Вцепились в него, надо же такое! — усмехнулся полковник. — Да ты хоть представляешь себе, что с тобой будет, если я в тебя, Вова, вцеплюсь? Да по-настоящему! Нет, тебе лучше про это не знать, уж ты поверь мне.
Серебрянников молчал, опустив голову. Некоторое время молчал и полковник Колесников.
— Да, а кстати, Вов, ты почему не интересуешься, отчего это мы с Татьяной Александровной так интересуемся этим травматом. А? Как ты думаешь, для чего нам это? Фотки вот тебе показываем, а ты морду воротишь!
— Так… это… ну ясно же, что мочканули из него кого-то.
— Ну вот видишь, какой ты догадливый! Да, точно, из этого оружия был застрелен один человек. Непростой человек. Не абы кто. Соображаешь?
— Что, чинушу какого-то подстрелили? — поинтересовался Серебрянников.
— А вот это уже не твоего ума дела! — прикрикнул на заключенного полковник. — Много будешь знать, что тебе не положено… сам знаешь. И вот именно из-за этого серьезного человека к тебе в гости приехала Татьяна Александровна. И вот что я могу тебе, Вова, еще сказать. В твоем случае лучше уже перестать выпендриваться, да и рассказать все, как на духу.
— Чего «на духу»? — переспросил заключенный.
— А то! Рассказать, кому ты загнал этот травмат, предварительно переделав его. Сразу тебя «обрадую»: не расскажешь нам сейчас, от тебя все равно не отстанут, не оставят тебя в покое, понимаешь?
Владимир Серебрянников продолжал стоять и молчал.
— Я спрашиваю: ты понимаешь, какие будут последствия твоего бессмысленного запирательства? Отвечай, когда тебя спрашивают!
— Понимаю, — еле слышно проговорил заключенный.
— Эх, видать, ничего-то ты не понимаешь, — с сокрушенным видом покачал головой полковник Колесников. — Ладно, сегодня я добрый, так что постараюсь тебе доходчиво объяснить, что к чему. Но только объяснение это будет уже в последний раз! Так вот, слушай и запоминай. Ежели ты так и будешь держать язык за зубами из-за своего упрямства, то тогда мы передадим тебя совсем другим людям.
Кажется, до Владимира Серебрянникова начало доходить, что его упертость может выйти ему боком. Он стоял и молчал, глядя в одну точку. Но я была уверена, что сейчас заключенный лихорадочно соображает, как ему быть, как ему вести себя в сложившейся ситуации. Возможно, возобладает здравый смысл, и парень примет единственно правильное решение: рассказать, кому он продал переделанный пистолет.
Наверное, полковник Колесников тоже верил в такой исход. Но для большей убедительности Ростислав Леонидович решил продолжить воспитательную беседу.
— Вов, я вот не зря только что обмолвился о «других людях», — продолжал полковник. — Да, биться мы с тобой не будем. Нравится тебе запираться, что ж — дело вольное. Но вот другим дознавателям ты расскажешь об этом пистолете абсолютно все. Сразу хочу сказать, что твоя статья останется прежней, и срок, который ты по ней получил, не уменьшится ни на один день. Но кое-что
