Руфь пришли в голову строки из псалмов о сытых, заключенных в оболочку из жира. Так говорил Давид, так написано в Библии. Она не могла не вспомнить слова Давида, глядя на безмятежное лицо Оры Блейк, не могла, хотя Джону не понравилось бы, что она так подумала об одной из его прихожанок. Она с негодованием посмотрела на мисс Ору. Но та сделала вид, что не замечает ее взгляда.
— Я так вам обеим благодарна, что вы пришли ко мне. Я уже давно не выхожу из дома, поэтому, мне кажется, так страшно ходить по темноте. Боюсь, к тому времени, как вам нужно будет уходить, совсем стемнеет. Такой пасмурный вечер. А на улице никакого освещения — это один из минусов жизни в деревне.
Мисс Силвер улыбнулась.
— Мне темнота не страшна. У меня есть хороший фонарь.
Мисс Ора кивнула.
— У нас тоже есть фонарь, я им, правда, сама не пользуюсь.
В этот момент в комнату вошла мисс Милдред с маленьким, довольно грязным лакированным подносом, на котором стоял заварной чайник и тяжелый викторианский кувшин с горячей водой. Когда она поставила поднос и за руку поздоровалась с миссис Болл и мисс Силвер, ее сестра решила продолжить разговор:
— У мисс Силвер хороший фонарик, Милдред. Я как раз говорила, что и у нас есть фонарь.
— Фонари есть у всех деревенских, — сказала мисс Милдред в своей обычной мрачной манере. Мисс Силвер кашлянула.
— Вы часто выходите из дома по вечерам?
Вопрос предназначался мисс Милдред, но за нее ответила мисс Ора:
— Очень редко. Только в церковь и по пятницам на вечер в доме викария. После войны здесь нет никаких развлечений, у людей нет на это денег. Все говорят, какие приятные вечера устраивает миссис Болл. Мне бы очень хотелось побывать на них, — она приветливо улыбнулась миссис Болл. — Милдред всегда на них ходит, даже не припомню, когда она пропустила хоть один. Кроме, конечно, прошлой пятницы, когда мы все решили пораньше лечь спать. У мисс Дин болела голова, по крайней мере, она так сказала, но оказалось, что это был только предлог, чтобы убежать на встречу с тем, кто ее и убил. Нетрудно предположить, кто это был!
Мисс Силвер сказала:
— Бедняжка! И вы даже не слышали, как она выходила из дома?
— Нет. У Милдред тоже болела голова. А я сама рано ложусь, доктор Крофт говорит, это очень важно. Так что мы хотели пораньше лечь спать, но в результате так и не уснули. Когда пришел доктор и сказал, что мисс Дин утонула, мы были в шоке. Мы ведь даже не знали, что она выходила из дома! А когда нарушают первый сон, так трудно опять заснуть.
Во время разговора мисс Милдред капнула по три капли молока в каждую чашку и разлила слабенький желтоватый чай. Она хранила мрачное молчание, но за это ее трудно было винить. Разумеется, манеры у нее не из приятных, но ведь и жить с такой сестрой очень утомительно.
Размышляя об этом и глядя на кутающуюся в бледно-розовую шаль мисс Ору, Руфь Болл невольно вспоминала розовое бланманже, которое подают на детских утренниках, бесформенное и желеобразное. Потом она взглянула на мисс Милдред — та сегодня просто превзошла себя. Даже не подумала сменить свое кошмарное серое платье, заношенное чуть ли не до дыр. Сзади юбка была сильно помята, на ней и на манжетах видны были свежие пятна, или это старые стали более заметными при ярком свете. Он хорошо освещал и ее руки, которые словно бы давно не мыли. Она разливала чай, не выказывая ни малейшего радушия, и вмешалась в разговор только после очередного замечания сестры о том, что только смельчаки могут спокойно ходить по темноте.
— Было бы лучше, если бы люди сидели дома. Когда девушки убегают на свидания с молодыми людьми и расхаживают с ними по темным закоулкам, неудивительно, что случаются всякие истории. И то, что кого-то из них убивают, ничуть меня не удивляет.
Мисс Силвер посмотрела на нее простодушным взглядом.
— Вы имеете в виду эту несчастную мисс Дин? Вы думаете, она пошла на свидание?
Мисс Милдред двинула в ее сторону тарелку, на которой лежал хлеб с маслом, и сказала предельно осуждающим тоном:
— Я думаю, она пошла на свидание к Эдварду Рэндому. Она за ним бегала с самого своего приезда сюда. Это всем бросалось в глаза.
Мисс Ора вздохнула.
— Конечно, еще не доказано, что он убил ее.
Милдред Блейк угрюмо на нее посмотрела.
— Я и не говорю, что он это сделал. Поговорим о чем-нибудь другом. Не хотите ли хлеба с маслом, миссис Болл? Слышала, к вам перебралась Анни Джексон. Ну, как она? На похоронах она выглядела очень странно.
Руфь Болл сжала губы и была очень благодарна мисс Силвер, которая избавила ее от необходимости отвечать:
— Бедняжке выпало пережить такое несчастье. Она все еще в шоке.
Мисс Милдред пила обжигающе горячий чай, в который не добавила ни молока, ни сахара.
— Я знаю ее много лет, — сказала она, — еще с тех пор, когда она работала у мисс Люси Вейн. Я всегда чувствовала, что ей немного надо, чтобы тронуться рассудком. Ее отец пас коров в имении Берлингэма. Он пил и бил свою жену. У всех детей были нелады с головой. Будь у Анни голова на месте, она ни за что не вышла бы за этого бездельника Уильяма Джексона. Люси оставила ей пятьсот фунтов, он, конечно, на них и польстился.
Чай был жидким, масло оказалось маргарином, на блюде с домашним печеньем еще лежал неразрезанный, кусок фруктового пирога, молока было мало, а в большой викторианской сахарнице, в которую помещалось больше фунта, белело всего шесть кусочков. Зато на сплетни здесь не скупились, они лились рекой.
По пути домой Руфь Болл с раздражением сказала:
— Каждый раз, как выхожу от них, зарекаюсь туда не ходить. Но что поделаешь? Не пойдешь, значит, ввяжешься в ссору, а в деревне этого делать нельзя. Ни в коем случае.
В этот день Арнольд Рэндом отправился в южный коттедж. На сердце у него была такая тяжесть, что он больше не замечал беспорядка в саду Эммелины. Три котенка Шехерезады воображали себя тиграми в джунглях, а Люцифер стрелой пронесся у него под ногами, так что он чуть не споткнулся о него, но даже это не смогло отвлечь его от душевных страданий. Случилось то, что случилось, назад ничего не вернешь. Теперь уже незачем выгонять Эммелину. Сидя в ее самом неудобном кресле, он так и сказал, очень сдержанно, с посеревшим и даже ставшим более морщинистым лицом:
— Я пришел сказать, что я… Мои планы несколько изменились.
Эммелина посмотрела на него так, как всегда смотрела: по-доброму и с сочувствием.
— Да, Арнольд?
— Надеюсь, я не вызвал у вас неприятных переживаний. Мои планы изменились. Я почувствовал, что обязан вас успокоить. По поводу дома.
Ее глаза наполнились слезами.
— Дорогой Арнольд, вы так добры…
Он смотрел мимо нее на висевший на стене портрет своего брата. Как удобно быть мертвым, лежать в земле, когда над плитой любовно обихоженной могилы добродетели провозглашены, а грехи забыты. У Джонатана было много грехов, но его любили, Эммелина всегда говорила о нем так, будто он был святым. Эти размышления мучительно давили на Арнольда, будто кладбищенская глина. Он сказал:
— Я хотел успокоить вас. Я боялся, что вы расстроились.
— Но я не думала, что вы всерьез решили сделать то, что сказали. Я подумала, это из-за кошек и… из-за Эдварда. Сьюзен говорит, надо раздать котят Амины. И не надо расстраиваться по поводу Эдварда. Так обидно, когда в семье ссоры, так было бы славно, если бы все радовались друг другу.
Он резко встал и взялся за шляпу, уронил перчатку и нагнулся поднять ее. Его глаза затуманились слезами. В устах Эммелины все звучало так просто: не нужно ссор, обид… Но теперь уже поздно… слишком поздно. Он понял, что произнес эти слова вслух, когда проходил мимо нее и спускался со ступенек крытого крыльца. Котята продолжали весело бесчинствовать, но он не замечал их.
— Слишком поздно, дорогая, — и пошел по дороге к усадьбе.
Эдвард вернулся домой рано. После чаепития, во время которого он молча слушал подробное изложение доказательств доброты дяди Арнольда, он заявил, что они со Сьюзен пойдут мыть посуду, и взял поднос.
Раковина находилась на кухне. Поставив поднос на сушку, он закрыл дверь, прислонился к ней и сказал:
— Если сегодня вечером меня не арестуют, значит, тогда завтра. Я хочу, чтобы ты знала.
Сьюзен стояла в клубах белого пара, сильно пахнущего рыбой. Она сказала себе: «Это не может быть правдой, просто не может». Рыбой пахло из-за кошек, для них варили головы и внутренности. Кухня была всегда полна запахом рыбы, но несчастьем — никогда. В ее голове это слилось вместе, как бывает в ночных кошмарах. Она не знала, каким белым вмиг стало ее лицо, и лишь почувствовала, как перехватило горло и она почти шепотом произносит:
— Нет…
Когда она пришла в себя, Эдвард держал ее за плечи обеими руками и тряс.
— Держись! Бога ради, Сьюзен, здесь нельзя падать в обморок.
Она посмотрела на него:
