— Наши друзья-австрияки пожаловали, — хищно прошептал Козловский, показывая на двух мужчин с военной выправкой. Они сели к одному из заказанных столов и одинаковым, заученным движением обвели глазами зал. — Усатый — майор Фекеш. Рыжий — его помощник, обер-лейтенант Воячек.
Два столика по соседству оставались незанятыми. Конферансье сладчайшим голосом продекламировал:
— На сцене несравненная Клара Нинетти! Ученица великой Айседоры!
Судя по тому, как охотно повернула головы вся мужская часть аудитории, номер пользовался успехом.
Заиграла тихая, странноватая музыка, в зале негромко, но энтузиастически захлопали.
Обернувшись назад, Алеша увидел готовящуюся к выходу девушку, которой минуту назад за кулисами не было. Тоненькая, с коротко стриженными и очень гладкими, будто приклеенными к голове волосами, она скинула длинную газовую накидку, и Романов не поверил своим глазам. На девушке не было ничего кроме легчайшей античной туники, едва прикрывавшей колени! Чулков, и тех не было! Скинув бархатные туфельки, барышня быстро растерла маленькие ступни. Выпрямилась, взмахнула стройной ножкой. Алеша сглотнул. Танцовщица мельком скользнула по нему большими, круглыми, как у куклы глазами, поцеловала висящий на шее крестик и невесомо, будто ступая по облаку, выбежала на сцену.
Судя по восторженным крикам, поклонников у мадемуазель Нинетти было предостаточно.
Ее танец показался Алеше удивительным, ни на что не похожим. Он слышал о «свободном танце», но не видел выступлений Айседоры Дункан, когда та гастролировала в Петербурге, и теперь был совершенно потрясен.
Какая свобода, какая смелость движений, сколько непосредственности, сколько чувства — и сколько чувственности. Неудивительно, что почти все женщины в зале морщились, а почти все мужчины не сводили глаз с этого ожившего лучика света. Впрочем, у луча света не бывает стройных ножек и прелестных плеч, обнажавшихся при каждом воздевании рук. Когда же Клара завертелась в стремительном фуэте, полы туники приподнялись, и по ресторану прокатилось подобие коллективного вздоха.
Алешу толкнули в бок.
— А? — рассеянно спросил он.
— Ослепли вы, что ли? Вон он!
С сожалением отведя взгляд от волшебной плясуньи, Романов вернулся к исполнению служебного долга — стал смотреть туда, куда показывал штабс-ротмистр.
«Президента» Алеша узнал сразу.
Толстогубый человек в подчеркнуто консервативном костюме, но при этом с орхидеей в петлице, медленно приблизился к столу, за которым сидели австрийцы. Те разом поднялись, поприветствовали губастого коротким поклоном, обменялись с ним рукопожатиями.
За шефом Шпионской биржи, немного отстав, шли двое крепких молодцов, шарящих по сторонам профессионально стремительным взглядом.
— Телохранители, — шепнул Козловский, как будто Алеша сам бы не догадался.
Но это был еще не хвост процессии. Третий молодец, очень похожий на двух первых, вкатил в зал кресло на колесиках. Там, прикрытый пледом, сидел ветхий старичок с неподвижной, будто прилипшей улыбкой на морщинистом личике. А позади шествовал еще и четвертый верзила.
— Это наверняка хранитель архива Жубер, — объяснил штабс-ротмистр про инвалида. — Почти никогда не покидает виллу, поэтому его фотографий у нас нет. Но приметы совпадают: паралитик. Зоммер часто в разъездах, но этот всегда на месте… Вероятно, австрийцам нужна какая-то консультация, потому и Жубер здесь. Послушать бы, о чем говорят!
Телохранители парами сели за два свободных столика. Официант, ни о чем не спрашивая, поставил перед каждым по чашке кофе.
— Серьезные ребята, — со вздохом кивнул князь на охрану. — Сразу видно. А еще двое остались у автомобиля.
Здесь Алеша сделал себе маленький подарок — украдкой взглянул на госпожу Нинетти, прелестной козочкой летавшую между столиков.
— Глядите, глядите, я был прав! — снова дернул его штабс-ротмистр. — Они спрашивают, он отвечает.
Австрийские разведчики внимательно слушали архивариуса, который с благожелательной улыбкой им что-то рассказывал. Один раз прервался, посмотрел вверх, как бы что-то припоминая, и продолжил.
— Ходячая энциклопедия. Помнит наизусть. Что у них есть, чего нет. Знает всех информантов, — короткими фразами нашептывал князь, тщетно пытаясь разобрать по губам хоть какие-то слова. — Сейчас ответит. Может выполнить заказ или нет…
Жубер переглянулся с Зоммером, они пошептались. Глава биржи кивнул и сказал что-то, отчего австрийцы сразу заулыбались.
Романов снова отвлекся.
Клара порхала по залу, будто нимфа по райскому лугу, где вокруг не столы с бутылками и не облизывающиеся самцы, а серафимы с херувимами да чудесные кущи. По лицу танцовщицы скользила мечтательная полуулыбка.
— Видали, а? — возбужденно шепнул Козловский.
— О да! — горячо ответил Алеша и спохватился — князь показывал на Зоммера.
Майор Фекеш протягивал коммерсанту какой-то конверт. Тот заглянул внутрь, небрежно кивнул, спрятал в карман.
— Чек! Это аванс. Значит, заявка принята. Эх, хоть бы одним глазком… Глядите, Фекеш шампанское заказывает! У, гадина!
— Ужасная, — согласился Романов, глядя не на майора, а на чрезвычайно неприятного господина, перед которым госпожа Нинетти что-то слишком надолго задержалась, будто танцевала персонально для него.
За самым лучшим столиком, у окна, с видом на озеро, в полном одиночестве восседал субтильный уродец надменного вида. Его подкрученные усы торчали двумя ятаганами, эспаньолка напоминала острие копья, в бутоньерке элегантного фрака алела роза. Чем дольше Клара танцевала перед этим смехотворным щеголем, тем неприятнее казался Алеше весь его облик. Особенно жилы, набухшие на лысом черепе, выпученные рыбьи глаза и неестественно длинные пальцы, которыми незнакомец чистил апельсин — будто потрошил маленькое живое существо.
Криво улыбнувшись тонкими губами, человечек бросил танцовщице свою розу. Клара поймала ее на лету, поцеловала и пристроила себе за ухо.
Тут и музыка стихла. Под крики и аплодисменты вакханка подсела за столик к мерзкому карлику. Он наполнил ей бокал шампанским, щелкнул пальцами — подсеменил лакей, неся газовую накидку и бархатные туфельки. Все с жадным любопытством наблюдали за эффектной парой. Когда недомерок опустился на одно колено и бережно надел Кларе туфельки, ресторан приглушенно зашумел.
К кипящему от возмущения Алеше подошел распорядитель Лоди.
— Через минуту ваш выход.
— Кто этот фигляр?
Синьор Лоди всплеснул руками, от ужаса его акцент стал сильнее.
— Как вы можете! Это мсье Д'Арборио! Первый поэт Италии! Современный Данте! Великий патриот!
Алеша нахмурился. Про Рафаэля Д'Арборио он, конечно, слышал, даже читал его изысканные поэмы в русском переводе, но кто бы мог подумать, что любимец декадентствующей публики до такой степени нехорош собой и… гадок, да-да, гадок!
Распорядитель снова объявил «петербургского казака». Пора было выходить.
Едва русские появились на сцене, Фекеш с Воячеком и еще несколько человек из зала (должно быть, германские и австрийские подданные) демонстративно вышли. Стоящий у выхода Лютиков проводил их ленивым взглядом.
Зоммер и его помощник остались сидеть. Они о чем-то сосредоточенно разговаривали, на певца не смотрели. Но всё это Романов заметил вскользь, краешком глаза. Внимание его было целиком сосредоточено на столике Клары Нинетти. Спеть нужно было так, чтобы она отвернулась от своего тролля и забыла о нем, покоренная музыкой.
— «Луны волшебной полосы», — велел Алеша аккомпаниатору.
И запел, как прежде не пел никогда, даже для Симы Чегодаевой, воспоминание о которой именно в эту светлую минуту перестало терзать его сердце — раз и навсегда.
На первой же строфе Клара обернулась, сначала рассеянно. Потом, когда певец нежно призвал подругу спеть с ним в два голоса, обернулась еще раз. И больше уже на своего кавалера не смотрела. Ее взгляд стал нежным, глаза повлажнели. Всё шло просто замечательно!
Мерзкий гном почуял неладное, нахмурился. Что, съел, лапша итальянская? Поэзия — не самый главный из видов искусства. Особенно, когда нужно воздействовать на женскую душу.
После страстного зова, заставляющего кровь слушательницы быстрей струиться по жилам, следовало пробудить в ней чувствительность и сострадание.
Вторым номером, после оглушительных аплодисментов, Алеша затянул «Лучинушку». Ничего, что Клара не понимала слов. Что это за песня, в которой текст требует перевода? И так ясно: погибает человек без любимой, жизнь не мила, и спасти его от гибели в сей роковой миг может лишь взаимность.
На глазах у танцовщицы выступили крупные слезы. Поняла, она поняла!!!
