Но это все происходило попутно, между делом. Поремский, решив, что, в самом деле, не стоит ребятам бежать ночью с докладом, быстро просмотрел добытые ими материалы на месте и захватил с собой с десяток протоколов допросов пострадавших, а также копии их заявлений в правоохранительные органы, которые туда были переданы, но хода, естественно, так и не получили.
А завтра Галя должна была наконец встретиться со Светой, той самой невестой, над которой издевались милиционеры. Девушка по чистой случайности не покончила жизнь самоубийством, врачи держали ее теперь под постоянным наблюдением, и проникнуть к ней в больничную палату было практически невозможно. Но Гале удалось договориться с матерью Светы, чтобы навестить ее — под видом родственницы. Материал обещал быть, по мнению Гали, совершенно убийственным. Если только девушка согласится говорить.
Турецкий, мельком взглянув, сразу понял, насколько сильны эти документы, в которых женщины и девушки, безумно стесняясь и стыдясь своих собственных страданий, набирались мужества и писали о том, что творили с ними озверевшие от водки и вседозволенности «блюстители порядка». Причем писали, несмотря на то что по дворам регулярно ходил майор Сенькин со своими сотрудниками и всячески угрожал им невиданными карательными санкциями, если о том станет известно тем, кто приезжает сюда якобы защищать пострадавших в милицейской акции. А на самом деле, все будет гораздо проще — гости уедут, и вот тогда на головы жалобщиков обрушится его праведная месть. И уже обычными штрафами и предупреждениями никто не отделается. Он здесь власть! И от него зависит, жить им или влачить жалкое существование. Вот так, и ничуть не меньше.
Подобного рода заявления собирал и Володя Яковлев — от избитых парней. Но с этими лицами у правоохранителей происходило проще. Либо просто били и бросали — якобы за оказываемое власти сопротивление, либо же забирали с собой, били там и предъявляли «найденные» в карманах «улики» — малые дозы наркотиков и патроны. Те, кто соглашались и подписывались в протоколах, отделывались побоями и штрафами, несогласных оставляли в камерах И ВС.
Десятка полтора людей пострадало от действий дорожно-патрульных служб. Картина была фактически аналогичная, а значит, и хорошо здесь отработанная. В багажниках остановленных машин «находили» все те же «улики», после чего составлялись протоколы. Задержания, мордобои, штрафы — короче, полный беспредел.
Подумал Турецкий и решил для себя, что на этом фоне мелкая месть майору кажется вполне справедливой и оправданной.
Вообще-то, порядочно уже зная Филю Агеева и будучи знаком не понаслышке с его боевыми навыками и опытом, наработанным еще во время проведения боевых операций в Афганистане и на первой чеченской войне, Александр Борисович верил, что случайного «перебора» в его действиях не бывает. Все у него всегда выверено, как в швейцарских часах. Страшна ведь не пытка, страшно ее ожидание, подготовка к ней — так он обычно говорит. И даже если жертва станет потом уверять, что испытала жесточайшие физические муки, необходимо и здесь проводить четкую границу: отделять физическую боль, как таковую, от сильнейшего психологического стресса, который обрушивается на человека, когда его допрашивают знатоки своего дела «с особым пристрастием». Здесь куда больше всякого рода страшилок, нежели реальных мучений. Зато после подобных испытаний подверженный им, как правило, стихает, никнет. Не совесть в нем вдруг пробуждается, а появляется реальное ощущение преследующего страха, что его подлость в конечном счете наказуема.
А эти мысли пришли Александру Борисовичу по ходу того, как он прослушивал запись допроса майора Сенькина. Просто изумительный по своей откровенности получился материал, если бы его еще и можно было хоть как-то использовать. Но к сожалению, признательные показания, полученные незаконным образом — с помощью угроз для здоровья и жизни, и уж тем более пыток, — в суде в качестве доказательств приняты не будут.
Правда, майор раскрыл перед ними еще один аспект проведенной здесь зачистки, ее подноготную, — вот, пожалуй, и все. И если этой информацией воспользоваться с умом и точно по адресу, можно попытаться получить и сами доказательства. Так что, наверное, ребята проделали небесполезную работу.
Оказалось, что Галя с Володей Яковлевым и Денис с Филиппом работали в постоянном контакте. Делали, по сути, одно дело. Просто Гале, с ее женской общительностью, обаянием и умением сострадать, было легче разговорить униженных групповым насилием женщин, арестованных во время митинга и пропущенных через кабинеты для допросов в изоляторе временного содержания, а за ними подходила очередь и девушек, которых забрали с дискотеки. А мужчинам, известно, гораздо легче общаться с мужчинами, горящими жаждой мести. И все вместе давало пышный букет информации. И, уже владея ею, адвокат Юрий Петрович Гордеев, который собирался появиться здесь тоже со дня на день, чтобы принять на себя защиту интересов большинства невинно пострадавших от действий властей в суде, мог бы действительно провернуть один из самых громких правозащитных процессов последнего времени. Конечно, впереди еще может быть всякое, однако ведь и судебная власть не кончается на городке Воздвиженске.
Словом, в общем и целом, как говорится, Турецкий был доволен. Фактура набиралась довольно быстро, а как ею распорядиться, это уже дело завтрашнего дня. Но важно было, сказал он, уже прощаясь и благодаря егеря за гостеприимство, продолжать неукоснительно и полностью соблюдать тайну. Никто ничего не должен проведать даже случайно, и кто бы ни спрашивал — не знаем, не слышали, не видели, да и, честно говоря, касаться этого не желаем. Особенно это относилось к Нине, у которой, видел Турецкий, глаза так и пылали нетерпением. И он подчеркнул свой наказ, заявив, что она своей нечаянной болтовней может погубить не только себя, но и всех остальных своих подруг. Кажется, она это поняла.
Шум, однако, поднялся небывалый. Даже подозрительным показалось Александру Борисовичу то, как живо и болезненно отреагировали поначалу на ночное происшествие Затырин и компания. Подполковник поутру собрал у себя в кабинете летучее совещание, орал, что все кругом потеряли бдительность, а затем умчался на правый берег, совсем позабыв, вероятно, что у них с Турецким на десять утра назначена очередная встреча.
А в городе, между прочим, уже передавали эту историю как злой и неприличный анекдот. Мол, совершал свой привычный ночной вояж этот козел Сенькин, все запугивал людей, чтоб не писали против него заявлений, а его мужики поймали, связали, сняли портки да выпороли ремнем — как родители наказывают слишком непослушных детей. Только не смог перетерпеть унижения и боли майор, слабаком оказался — обгадился весь с ног до головы, даже оружие свое табельное «унизил». А происходило это действо прямо возле опорного пункта милиции, на лавочке. Почти под окнами его собственного кабинета. Интересно, чем занимался в тот час дежурный и почему ничего не слышал? А может, тихо радовался, когда пороли участкового? Там же, возле опорного пункта, и нашла майора со спущенными, изгаженными портками рано утром, придя на работу, Люська, сотрудница его. Она ахнула, увидев, в каком состоянии пребывает ее драгоценный начальник, притащила поливочный шланг, подключила к крану и долго обмывала майора, прежде чем решилась подойти ближе и развязать ему руки-ноги и вынуть кляп изо рта. Такой вот срам и стыдоба. Другой бы руки на себя наложил от позора, со службы ушел, из города уехал, а этому, видать, никакой стыд глаза не выест. Он собственноручно отмыл под краном табельное оружие и заявил, что обязательно найдет своих обидчиков и сурово накажет. И принялся звонить в управление — жаловаться на свои физические и моральные страдания. Ему бы заткнуться, лишний раз на люди не показываться, а этот ходил гоголем, будто наградили его, — совсем конченый человек. Плохо, значит, выпороли. И даже в народе поговаривали о необходимости повторной экзекуции. А что, раз уже нашлись в районе смельчаки, отчего ж бы и другим не попробовать?..
Затырин, как стало известно, примчался в опорный пункт, устроил поголовный разнос, потом всех допросил, а после заперся с Люськой в одном из кабинетов и добрых полтора часа «снимал с нее показания». А когда вышел, потный и красный от продолжительных и тяжких трудов своих, высказал Сенькину свое твердое мнение, что дело о нападении на должностное лицо при исполнении, скорей всего, возбуждено не будет. Негативная огласка на данном этапе может сильно повредить общей ситуации в городе. Ну а если уж майор узнает тех, кто напал на него, он может сам же и принять соответствующие меры. И с тем гордо уехал.
