— Попробуйте все вспомнить. Когда была поставлена стремянка? Ее не могло быть, пока вы сидели за столом.
— Может, Голей?
— Когда вы ложились спать, она стояла?
— Не знаю, — Вохмянин недовольно взглянул на Антона, — не забудьте, что я укладывался в темноте.
Денисов наконец вошел в разговор. Ему так и не удалось представить себе потерпевшего.
— Голей к тому времени уже лежал?
— Да. Женщина, по-моему, тоже была в купе.
— Кто задернул штору?
— Это я хорошо помню: штору опустил Ратц. Его заботило, чтобы в купе было абсолютно темно и душно. Николай Алексеевич говорил про жару, но не смог убедить. На этой почве у них произошла размолвка.
— У Ратца с Голеем?
— Дело еще в том… — Вохмянин расправил чехол для ракетки, вделанный в крышку чемодана. — Ратц и Голей жили или работали в одних и тех же местах на Украине. Забыл название области. Кировоградская? Выяснилось случайно.
День за окном горел совсем ярко.
— Ратц тоже выпил? — Сесть в купе было негде. В течение разговора все трое стояли. — Я имею в виду — за ужином… — Денисов показал на столик.
— Полрюмки, не более. Сначала отказался.
— А женщина?
— Она только пригубила.
— Вы сказали, Голей что-то говорил о собачках…
— Он спросил, не видели ли мы пассажира с собачкой. Точно не помню, опрос начинал его тяготить.
— Какие у потерпевшего были деньги? Вы знаете?
— Случайно знаю, — Вохмянин в который раз заглянул в трубку, но интересного снова не обнаружил. — Николай Алексеевич платил за постель из маленького квадратного кошелька. Там лежали десятирублевки.
— Как велик кошелек?
— Сантиметра четыре на четыре.
— Много купюр?
— Пятнадцать. Он их пересчитал… — Вохмянин поежился. — Страшно подумать! Любой из нас этой ночью мог оказаться на месте Голея.
Они помолчали.
— Где состоится симпозиум? — спросил Денисов.
— Я понадоблюсь? — Вохмянин взглянул на него.
— Вы свидетель: ехали в купе с убитым.
— Какой свидетель: спал как сурок! Не видел, не слышал… — Он сунул трубку в карман. — В прошлом году симпозиум проходил на берегу моря. В пансионате Ас-Тархан…
— Последний вопрос, — сказал Денисов. — Можете показать, кто из какого стакана пил? — Он кивнул на столик.
— Сейчас… — Вохмянин в первую секунду растерялся. — Я сидел здесь, тут старичок… Это, должно быть, стакан женщины или Голея, — вся посуда по какой-то причине была сдвинута на край. — Не пойму только, как мой стакан оказался у места, где сидел Ратц…
За Михайловом несколько станций миновали без остановок: Боярцево, Голдино — участок был Денисову знаком.
«Впереди Катино, Мшанка. В семь пятьдесят Павелец-1 с тридцатишестиминутной стоянкой…» — Из-за этой неспешности Денисов и выбрал для отпуска астраханский дополнительный.
Он принес из служебки расшитую карманами матерчатую «кассу», которой ведала Суркова.
— Проверим по билетам.
Вдвоем с Антоном они отыскали квадраты с соответствующими номерами. Билет Голея имел нумерацию Т № 124324, Вохмянина — Т № 124323. Денисов узнал зеленоватые бланки автоматизированной системы «Экспресс». Вохмянин и Голей покупали билеты в одной кассе. Вохмянин стоял впереди, Голей за ним.
На всякий случай Денисов обследовал остальные квадраты: бланк женщины с десятого места значился под номером Т № 124322. Ратц компостировал билет в пути следования. Другие были куплены позднее.
«Проверить „кассы“ во всех вагонах, — пометил Денисов, — найти пассажира, который стоял в очереди непосредственно позади Голея…»
Ратц добавил к рассказу Вохмянина немного.
— …Сидели минут семь, легли спать. Я тоже могу получить вещи? — Он словно боялся, что ему откажут.
Антон открыл ящик, поднял небольшой в парусиновом чехле чемодан.
— Проверьте, — предложил Денисов.
Ратц молча посмотрел ему в глаза.
— Там ничего особенного: майка, рубашки. — Узкоплечий человек все время сверялся с реакцией собеседника.
— Фамилия Голей вам знакома? Это фамилия убитого.
— Никогда не слыхал… — Ратц развел руками. — Он сказал, что бывал в Каменец-Подольске. Но когда, что? Сам я Нововиленский. Не слыхали?
Разговаривая, они перешли в соседнее купе, к месту происшествия. На Ратца, казалось, это не произвело впечатления, он только мельком поднял глаза к полке, где ехал Голей, и вновь опустил. Глаза у Ратца были голубоватые. Рядом с морщинистым, цвета необожженной глины лицом торчали крупные уши.
— У вас произошла размолвка в пути? — спросил Денисов.
Ратц не спешил с ответом, Денисов уточнил:
— Может, Голей был против шторы?
— Ах это? Да, он был против.
— Почему?
— Не знаю, — старик снова развел руками. — Если в комнате светло или где-то лает собака, мне уже не уснуть. Я и дома все занавешиваю.
— Дверь купе заперли вы?
— Дверь — я, — Ратц кивнул. Он сидел на краю полки, у двери. Когда старик поворачивался, Денисов видел его торчащие острые лопатки.
— Защелку не поднимали?
— Только на запор…
— Почему же дверь оказалась открытой?
— Не знаю, — он подумал. — Может, кто-то открыл?
— Когда вы проснулись, в купе было темно?
— Когда опускают штору — так темно, — рассудительно сказал Ратц.
— Соседи находились в купе?
— Откуда мне знать?
Денисов помолчал.
— Но как в таком случае вы узнали про труп?
Ратц вздрогнул.
— Не знаю, — он отпер чемодан, словно пересчитывая, коснулся каждой вещи. Наверху Денисов увидел большую с глубоким вырезом майку.
— Вы едете один? Чье это?
Ратц поднял слинявшие голубые глаза.
— Мое.
Денисов задал еще несколько вопросов:
— Вы едете по делу?
— Путевку дали, — отойдя от темы, связанной с преступлением, он оживился. — В пансионат. Я сорок шесть лет в системе Облпотребсоюза. Бухгалтер. Пока на пенсию не собираюсь.
— Уснули сразу? — продолжал Денисов.
— Как провалился, в секунду.
— А проснулись?
— Мне показалось… — Ратц подумал, — кто-то вышел из купе… Наверное, так было.
— Сколько минут прошло после того, как вы проснулись, и до того, как разбудили проводницу?
— Минуты три-четыре… — Старик помолчал. — Хорошие дни стоят…
Денисов посмотрел на него.
— …Про наш Нововиленский колхоз до войны мно-о-го писали, Нововиленский, рядом — Новоподольский… Не слыхали? Еврейские колхозы…
За окном показался поселок, давший название московскому вокзалу и всему этому направлению дороги, — окрашенные охрой коттеджи, метлы антенн. Вдоль пути на низкой платформе стояли женщины с ведрами вишен. Несколько сотрудников милиции во главе с начальником линотделения Павелец-1 гуськом вышагивали к одиннадцатому вагону.
Антон по-командирски одернул форму, поправил крохотные пшеничные усики.
— Может, у коллег разживусь «Беломором»…
Дополнительный остановился.
Пора было заканчивать разговор, Денисов обернулся к Ратцу.
— Вы видели у потерпевшего деньги?
— Имеете в виду сторублевые купюры?..
Денисову показалось, что он ослышался.
— …Он перекладывал их из баула в пиджак.
— Много?
— Тысяч восемь. — Старик достал платок, молча вытер затылок. Неполная банковская упаковка.
— И ваши соседи видели?
— Женщина стояла в дверях… Не знаю…
Денисов подумал.
— А кошелек у потерпевшего был? Когда платили за постели…
— Кошелька, по-моему, не было. Я больше не нужен?
Заметив, что Денисов освободился, начальник линотделения Павелец-1 постучал по стеклу.
— Что для передачи в Москву? Привет… — Они поздоровались.
— При потерпевшем была крупная сумма, — Денисов мысленно искал ей объяснение.
— В аккредитивах?
— Свидетель видел сторублевые купюры. Не менее восьмидесяти…
— Восемь тысяч?!
Разъясняя, Денисов в окне увидел Ратца — он покупал вишню. Навстречу старику, откинув на плечи замшевую куртку, от станции шел Вохмянин. Поравнявшись, недавние соседи по купе церемонно раскланялись.
…Сразу после Павельца в отведенном Денисову и Сабодашу купе появился электромеханик — в куртке, с чемоданчиком.
— Распределительный щит смотреть будете?
— Доброе утро, — Сабодаш уже отдувался, хотя особой жары все еще не было, а рядом с дверями даже ощущался ветерок. — Будем свободны через несколько минут. — С Денисовым, с понятыми Антон заканчивал протокол осмотра, о котором предупреждала Газимагомедова.
— Тогда я пошел! — Электромеханик, похоже, был с гонорком. — В пятом тоже пассажиры ждут!
— И там света нет? — спросил Денисов.
— Генератор не возбуждается.
