Майк выпрямляется.
— Где этот матрос? Пришлите его сюда, — просит он посыльного.
— О'кей, — соглашается тот, затем выходит и тут же возвращается, ведя за собой плюгавого и, пожалуй, самого жуткого на вид урода, когда-либо надевавшего морскую форму.
— Вам известно, что вы обязаны мне подчиняться? — спрашивает Майк.
— Так точно! — матрос отдает честь.
— Тогда… — Майк, как бы раздумывая, смотрит на меня. — Тогда пусть сюда немедленно явятся двадцать пять самых красивых и двадцать пять самых некрасивых матросов с вашего корабля. Велите им построиться во дворе и ждать моих указаний.
— Есть! — опять козыряет матросик и быстрым шагом уходит прочь.
— А вы, — обращается Майк к тому типу, который вошел к нам первым, — приведите в сад перед домом пятьдесят самых красивых девушек папаши Шутца. В рабочей одежде.
— Ясно, шеф! Из серии «П»?
— Из серии «П».
Этот тоже удаляется, а Майк вытирает вспотевший лоб.
— Пошли, Рок, — говорит он, — сейчас все и выясним. Я считаю, этот опыт продвинет работы Шутца как ничто другое.
— За сколько времени они соберутся? — интересуюсь я. — Мне просто не терпится посмотреть, как все это будет происходить…
— А мне страшновато, — признается Майк. — Если бы вы только знали, Бэйли, как мне сейчас страшно…
Мы выходим на улицу и снова оказываемся на поляне напротив большого низкого дома. Погода отменная. Пальмы чуть заметно покачивают ветвями, а от цветов начинает рябить в глазах — так ярко взрывается их разноцветье под палящими лучами солнца.
Девушки уже начали выходить во двор. Естественно, обнаженные… группами по четыре или пять человек, все на одно лицо: рыжие, вроде тех, с которыми мы провели ночь; брюнетки, блондинки… словно отлитые по единому образцу, и такие красивые — любой голливудский продюсер душу прозакладывает!
— Всем встать вон туда! — приказывает Майк и начинает их пересчитывать.
— Сейчас вам приведут мужчин, и вы сможете выбрать, кого захотите. Ясно? По команде вы подойдете и покажете на него пальцем… Мужчин будет столько же, сколько и женщин.
В этот момент во дворе появляются матросы.
— Всем раздеться! — командует Майк.
Они не моргнув выполняют приказание. Ребятам, видать, тоже ясно, что так гораздо удобнее.
— Всем построиться вот здесь! В один ряд. Есть ли среди вас такие, кто не желает принять участие в эксперименте из области прикладной физиологии во имя процветания Военно-морского флота Соединенных Штатов?
— Я, — вперед выходит толстый и мордастый матрос, — я вообще отказываюсь нести военную службу по религиозным соображениям.
— Все в порядке, — успокаивает его Майк, — в этом случае у вас нет причин не участвовать в нашем эксперименте. Есть библейский прецедент из времен царя Соломона.
Итак, женщины построены. Мужчины тоже. Да, в группе слабаков есть такие ублюдки, при виде которых даже у техасской коровы может свернуться молоко. Я думаю, подобные типы попадают на миноносцы только потому, что там низкие потолки, а вербовка явно стеснена в средствах.
— Готовы? — спрашивает Майк у женщин.
Это, бесспорно, кульминация. Кажется, бабы уже на пределе…
— Вперед! — командует Майк.
Они атакуют. Бокански в ужасе закрывает лицо руками. Сорок семь девушек из пятидесяти как одна бросились на кучку недоносков, и только три — в другую сторону. Причем все три вцепились в одного и того же типа — гиганта, наподобие Геракла, с огромным крючковатым носом, масляными глазами и, словно сатир, покрытого густой черной шерстью.
— Остановитесь! — кричит Майк. — Отпустите их! Довольно. Хватит…
Слишком поздно. Все смешалось в единый клубок. А двадцать четыре отвергнутых красавца с отвращением смотрят на своих товарищей и вот-вот начнут одеваться. На другой же половине царит такое переплетенье тел, что я отворачиваюсь, вконец очумев от этого зрелища. Майк опускает глаза и краснеет. Воздух наполнен кряхтением женщин и возгласами их избранников, молящих о снисхождении. Время от времени какие-нибудь два слившихся воедино тела отделяются от общей массы, делают несколько нетвердых шагов и рушатся наземь здесь же, неподалеку… но в тот же миг на них непременно накидывается какая-нибудь другая женщина, силясь оторвать соперницу от тела мужчины и самой занять ее место. Мало-помалу мы смелеем и начинаем с интересом наблюдать за происходящим. Да, тут можно увидеть занятные комбинации, свидетельствующие о высоко развитом духе коллективизма…
— Шутц ошибался, — говорит Майк. — Обидно. Хороший он в сущности старикан, но тут угодил пальцем в небо… Представляете, каких монстров они ему нарожают?
— Ба! Ну, тут-то я за дока спокоен! — возражаю я. — Уж он найдет, куда их пристроить.
Вдруг от горы кишащих тел отделяется совершенно ошалевший тип и рвет галопом куда-то вдаль, схватившись руками за задницу.
— Там кто-то жухает! — бормочет он на ходу. — Черт бы их побрал! Неужели баб не хватает?…
— Вот видите, — говорит мне Майк. — Крах всей системы…
Я не соглашаюсь:
— Думаю, это просто по ошибке. Беднягам даже не видно, что они делают.
Отвергнутые матрасы встали в кружок, а один из них то и дело щелкает маленьким портативным фотоаппаратом. У остальных явно обиженный вид. Правда, некоторые, наиболее смелые, подходят поближе. Троим первым даже удалось внедриться в общую кучу и поучаствовать в кое-каких двойных бензольных кольцах… но четвертого опознали, вышибли из самой гущи, и сейчас две растрепанные фурии с яростью преследуют несчастного, царапаясь и извергая потоки проклятий. Они обзывают его недоделком и угрожают самой мучительной кастрацией…
Майк берет меня за руку.
— Идемте, Рок, нам здесь делать нечего. Надо постараться скинуть несколько кило, стать дряблым и вконец запаршиветь… А в данной ситуации у нас с женщинами нет ни малейшего шанса.
Я поворачиваюсь, и мы удаляемся в сторону моря в тот самый момент, когда двадцать обиженных матросов, вскинув сабли, гурьбой бросаются на штурм. От всей этой свалки идет такой сильный запах пота и разгоряченной плоти, что у меня голова идем кругом.
Мы двигаемся молча, только Майк с сожалением покачивает головой.
— Нет, это не жизнь, — говорит он. — Шутц прав — смерть уродам! А то все достанется только им.
— Вы исходите из ложных предпосылок, Майк, — отвечаю я. — Поставьте себя на место этих богинь, которые целый день напролет только и делают, что занимаются любовью с такими же прекрасными мужчинами, как вы. Их уже воротит…
— И меня, кстати, тоже, — заключает Майк. — Уж слишком они идеальны.
— Вы сами не знаете, чего хотите, — ворчу я.
Мы приближаемся к пляжу. Я толкаю Майка локтем:
— Кто это?
Нам навстречу идет молодой человек высокого роста с чуть тронутыми серебром волосами… На нем гражданский костюм. При виде нас он улыбается. Держится очень прямо. У молодого человека приятная внешность, и вообще он необыкновенно привлекателен…
— Граф Гилберт! Вот это да… — шепчет Майк.
Да, у парня прямо на лбу написано, что он от Шутца… Раньше я видел его только на фотографиях. Но чтобы он сам, лично, приехал сюда! Я не могу прийти в себя от изумления. Это все же очень крупная шишка.
Мы останавливаемся и приветствуем адмирала.
— Мистер Бэйли? — говорит он мне. — Я видел ваши фотографии в спортивных журналах. А вы кто? — продолжает он, поворачиваясь к Майку.
— Майк Бокански, — отвечаю за него я. — Он замещает Энди Зигмана.
— Счастлив с вами познакомиться, — раскланивается граф. — Но у вас какой-то удрученный вид? Надеюсь, все в порядке? А куда вы подевали пятьдесят моих матросов?
— О… им как раз есть чем заняться, — говорит Майк. — Я провожу один эксперимент. Боюсь только, Маркус Шутц пожалеет об этом.
Я объясняю графу Гилберту, о чем речь, и он хохочет во все горло.
— Идемте, — приглашает он нас. — Все образуется само собой. А вам я хочу предложить выпить… Сам я приехал сюда как частное лицо.
— А я сыт по горло! — вдруг восклицает Майк.
Он останавливается, и гнев его неожиданно прорывается наружу.
— Все женщины — шлюхи! Ты выворачиваешься наизнанку, чтобы накачать себе мышцы, чтобы стать красавчиком, чтобы быть всегда чистым, чтобы не воняло изо рта, чтобы ходить не качаясь, чтобы соседи не шарахались от твоих ног, чтобы быть здоровым и крепким… но стоит появиться первому попавшемуся огрызку — и они уже кидаются ему на шею и сами готовы изнасиловать его, даже не разобравшись, что у него, помимо всего прочего, вставная челюсть и легкие, как решето. Это мерзопакостно. Это гнусно. Это несправедливо, незаслуженно и недопустимо!…
— Напрасно вы так, — успокаивает его Гилберт.
Мы следуем за ним. Я лично чувствую себя превосходно. Сандэй Лав, наверное, уже проснулась у меня в спальне, там, в Лос-Анджелесе. И ждет меня… Мона и Берил тоже… Жизнь прекрасна!
