Ознакомительная версия.
Как эта женщина, наверное, тогда обрадовалась, когда узнала, что сын, которого она не видела больше года, приезжает домой в отпуск. С каким нетерпением она, наверное, его ждала, как старательно готовилась. Страшно подумать, что она испытала в тот момент, когда ей сообщили, что вместо отпуска ее сын угодил под трибунал. Смогло ли тогда ее сердце выдержать эту новость? Я почувствовал глубокий стыд, и поспешил отвернуться.
Поводив глазами по сторонам, я увидел и другие знакомые лица. Вот с этими двумя я, вместе со Сморкачевым, ехал в одной секции вагона. Они занимали нижние полки. В этот раз, наверное, лучше держаться от них подальше. Что-то мне не хочется снова попадать в их компанию.
А вон и Эдик. Мы с ним будем служить в одной роте. Наши койки в казарме будут стоять рядом. Странно, но ничего особенного о нем я вспомнить не мог. Просто, служили вместе, и все. Он среди других ничем не выделялся. Был, как все. Он словно растворился в общей массе. И два года службы прошли у него без каких-либо приключений. Может, это и есть залог спокойствия — быть как все?
Юра. Стоит рядом с матерью и с какой-то девушкой. Наверное, это его сестра. Они друг на друга очень похожи. Спокойный, рассудительный парень. Закончил с золотой медалью физико-математическую школу. Он станет нашим комсоргом.
Дима. Самый немногословный, самый молчаливый солдат нашей части. На второй год службы ему присвоят звание сержанта, и он решит остаться в армии, сочтя ее наиболее подходящим для себя местом.
А вон тот рыжий — это Гена. Позади него стоит его будущий закадычный друг Денис. Сейчас они пока еще не обращают друг на друга никакого внимания, но в вагоне поезда им выпадет ехать рядом, там они и познакомятся. Два шалопая. Два трепла и балагура. На этом они, видимо, и сойдутся.
— Стро-о-ойся! — прозвучал чей-то зычный голос.
Родители отступили. Призывники выстроились в три шеренги. К установленному на плацу микрофону подошел военный комиссар нашего района, плотный мужчина неопрятной наружности с сильно выпирающей челюстью. Я его помнил. Помнил и то, что он тогда сказал. Он говорил о нашем гражданском долге, о нашей "почетной обязанности", о непростом международном положении, о том, что американский империализм пытается задушить свободолюбивые страны, а Советский Союз ведет нелегкую борьбу за мир во всем мире. Обычная идеологическая накачка в духе того времени. То же самое он произнес и сейчас. После его выступления из динамиков раздалось "Прощание славянки".
— Напра-а-аво! Ша-а-агом марш!
Все команды я выполнял уверенно и спокойно. Не в пример тому, как это было в прошлый раз. Тогда я, помнится, страшно боялся сделать что-нибудь не так, и беспрерывно косил глазами по сторонам, чтобы убедиться, что все остальные делают то же самое, и, следовательно, я ни в чем не ошибаюсь. Как у меня тогда тряслись коленки! Даже смешно вспоминать.
Залезая в кузов грузовика, на котором нас должны были отвезти на железнодорожный вокзал, я заметил в отдалении знакомый силуэт. Это была моя мать. Эх, мама, мама. Все-таки не выдержала и пришла. Она стояла у забора, смотрела на меня и вытирала слезы. Я помахал ей рукой. Она помахала в ответ.
Приехав на вокзал, мы выстроились на перроне, и нас стали распределять по вагонам поезда.
В вагон я прошел одним из первых, и занял верхнюю полку в самом конце, в предпоследней секции. Мне очень хотелось, чтобы в этот раз дорога прошла спокойно, а здесь, как я помнил, во время пути было как-то потише. Очевидно, сказывалось присутствие ехавшего рядом сопровождавшего нас майора. Соседние места заняли Юра, Дима, Эдик, а также еще двое парней, которых я не помнил. Видимо, по прибытии их направили в другую часть.
"Неплохая компания, — пронеслось у меня в голове. — Во всяком случае, лучше, чем в прошлый раз".
— Игорь, — представился я, дружелюбно улыбнулся, и протянул каждому из них руку.
Они тоже заулыбались, поочередно назвали себя, и мы обменялись рукопожатием. После этого атмосфера между нами разрядилась, мы почувствовали себя свободней, и принялись непринужденно болтать.
Разговаривая со своими новыми приятелями, я не смог удержаться от того, чтобы не выглянуть за перегородку. Сморкачев был на том же месте, что и в прошлый раз, в середине вагона. Остальная его компания была там же. А вот кому досталось мое место? Сейчас я этого не видел, но позже, проходя по вагону, я не преминул удовлетворить свое любопытство. Верхнюю полку, на которой в прошлый раз ехал я, занял какой-то парень, лицо которого было мне незнакомо. Очевидно, после прибытия он также попадет в другую часть. Интересно, вспыхнет ли здесь конфликт, аналогичный тому, что был тогда?
— А теперь послушали все меня! — раздался бас сопровождавшего нас долговязого майора. Он занял место рядом с нами, в самой последней секции. От его возгласа у меня даже зазвенело в ушах.
— В пути вести себя прилично! В вагоне не курить, не сорить, к проводнице не приставать! В другие вагоны не бегать! Если вдруг увижу, что кто-нибудь употребляет спиртные напитки — пощады от меня не ждите. Все ясно?
— Да! — хором ответили мы.
Майор скрылся за перегородкой.
— С таким соседством не разгуляешься, — прошептал Юра.
— Как бы он сам в стельку не напился, — заметил Дима.
Мы тихо рассмеялись.
— Что там за смех? — прогремел грозный окрик.
— Радуемся концу "гражданки", товарищ майор, — бодро отрапортовал я.
— А-а-а! Ну-ну!…
Ночью я никак не мог заснуть. Трудно сказать, что мне мешало больше. То ли чудовищный храп спавшего в соседней секции майора. То ли мысли, упорно лезшие в мою голову. Так, или иначе, я мучительно переворачивался с боку на бок, заставляя полку, на которой я лежал, жалобно скрипеть, но его величество сон все никак не желал пленить меня в свои объятия.
Колеса вагона ритмично постукивали, и под их мерный стук мне приходили на ум картины прошлого.
Как все-таки не похожи друг на друга две мои жизни. Та, которую я вел сейчас, и та, которая была раньше. Я ловил себя на мысли, что чувствую себя совершенно другим человеком. Причем именно человеком, а не каким-нибудь изгоем. И все те, кто меня окружал, тоже виделись мне в совершенно другом свете. Я словно перенесся в нормальную жизнь из некоего королевства кривых зеркал. Удивительно, но даже Сморкачев уже не воспринимался мной столь неприязненно, как раньше.
Я улыбнулся, вспомнив нашу сегодняшнюю встречу.
Я шел по вагону, как вдруг передо мной выросла хорошо знакомая коренастая фигура.
— Гони рубль на банкет!
Та же беспардонность. Тот же напор. Та же простота. Я поначалу вздрогнул. Опять этот тип ко мне цепляется. Неужели мне и в этот раз не избежать ссоры с ним?
Но, к своему великому изумлению, в этот раз я повел себя совершенно по-другому. Можно даже сказать, не я повел себя, а меня повели. Мною словно руководили. Мною словно что-то двигало. Что именно? Обретенная с годами мудрость, изменившееся в сторону большего понимания людей мировоззрение, плюс простая житейская хитрость.
Я вытащил из кармана рубль и протянул его Сморкачеву.
— Приятного банкета. Но мне с вами нельзя. У меня майор едет по соседству. Ни дай бог учует — беды не миновать. Пять, или сколько там, нарядов вне очереди. Так что, дружище, празднуйте без меня.
И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Глаза Сморкачева заблестели дружелюбным огоньком, и он вложил рубль обратно мне в руку.
— Братан, мы не вымогаем. Мы приглашаем. Если майор рядом, то, конечно, не стоит. Гульнем с тобой в другой раз.
— Охотно, — согласился я. — Впереди еще целых два года.
И мы дружелюбно похлопали друг друга по плечу.
Где же скрывается этот зловредный бес, этот зловещий демон, что портит нам характер, и делает нашу ауру непереносимой для окружающих? Почему мы так часто позволяем ему овладеть собой? Большинству людей, имевших неосторожность пустить его в свою душу, затем до самого конца жизни так и не удается его изгнать. Найди в себе силы, прогони его — и как все станет проще.
Чаще всего человек бывает зол от одиночества. Он воспринимает других людей исключительно в негативном свете, злится на них за то, что они относятся к нему с пренебрежением, не считают равным. И при этом совершенно не понимает, что, скорее всего, виноват в этом сам.
К концу поездки мы с Юрой, Эдиком и Димой уже вели себя так, как будто были знакомы с малых лет. Когда мы выходили из поезда, мы чувствовали себя закадычными друзьями. Все два года, что продолжалась служба, мы держались вместе, и это значительно облегчило жизнь каждому из нас. Помните строки Маяковского?
Плохо человеку, когда он один.
Горе одному. Один не воин.
Каждый дюжий ему господин.
Даже слабые, если двое.
Ознакомительная версия.
