Он объяснил, почему хочет поговорить с ними, и в сообщении, которое оставил на автоответчике, и потом, в телефонном разговоре. Нэнси провела его в гостиную, и он принялся осматриваться. Кто-то из супругов, видимо, любил музыку: большую часть комнаты занимал концертный рояль и ноты. На крышке рояля стояли семейные фотографии. На кофейном столике аккуратной стопочкой лежали журналы: «Нэшнл джиографик», «Тайм», «Ньюс-уик». Судя по их виду, их уже успели прочесть. Диван и кресла были добротные, но требовали замены обивки.
В общем и целом дом производил приятное впечатление, а хозяева казались людьми культурными. Как только они уселись, он приступил к цели своего визита.
— Четыре года назад вы давали в полиции показания о поведении Грейс Кэррингтон на ужине, на который вы были приглашены в вечер ее смерти.
Джеффри Хаммонд взглянул на жену.
— Нэнси, мне показалось, что, когда мы пришли, Грейс была трезва как стеклышко. Ты со мной не согласилась.
— Она была какая-то беспокойная, даже взбудораженная, — сказала Нэнси Хаммонд. — Грейс была на восьмом месяце беременности, и у нее уже были ложные схватки. Она старалась не пить. Ей приходилось нелегко. Большинство ее друзей находились в Нью-Йорке и весело проводили время. А Грейс обожала вечеринки. Но врач велел ей побольше отдыхать, и, думаю, в поместье ей было спокойней, чем в Нью-Йорке. Конечно, очень скоро она здесь затосковала.
— По всей видимости, вы очень хорошо ее знали.
— Они с Питером были женаты восемь лет. Все это время мы ходили в один и тот же спортивный клуб в Энглвуде. Когда она приезжала в поместье, то всегда заходила в клуб позаниматься. Так мы и сдружились.
— Она с вами откровенничала?
— «Откровенничала» — слишком сильное выражение. Впрочем, однажды она не сдержалась и назвала Питера богатеньким умником и занудой.
— Значит, вам не кажется, что она находилась в угнетенном состоянии?
— Грейс тревожило ее пристрастие к алкоголю. Она понимала, что спивается. Она страстно хотела этого ребенка и никогда не забывала, что у нее уже было три выкидыша. Я думаю, к тому времени, когда мы пришли, она уже успела выпить и потом каким-то образом ухитрилась добавить.
«В силу множества причин она хотела, чтобы ее ребенок появился на свет, — подумал Греко. — И не последней среди этих причин было то, что этот ребенок принес бы ей пожизненный доход в двадцать миллионов долларов ежегодно».
— А вы что думаете, мистер Хаммонд? — обратился Греко к мужу Нэнси.
Джеффри Хаммонд задумался.
— Я все время вспоминаю тот вечер, — сказал он. — Грейс действительно казалась встревоженной, когда мы только пришли, и чем дальше, тем, к сожалению, сильнее заплетался у нее язык и тем хуже она держалась на ногах.
— И никто не попытался помешать ей напиваться?
— Когда я заметил это, было уже слишком поздно. Она направилась к бару и в открытую налила себе неразбавленной водки. До ужина она клялась, что пьет обыкновенный лимонад.
— Она вешала нам лапшу на уши, — сухо заметила Нэнси Хаммонд. — Как и большинство алкоголиков, она, скорее всего, держала где-то заначку. Возможно, в туалете.
— А своего мужа она к ужину не ждала? — поинтересовался Греко.
— Не забывайте, вечеринка организовалась спонтанно, — ответил Джеффри Хаммонд. — Грейс позвонила Нэнси, чтобы узнать, сможем ли мы прийти, всего за день. А когда мы пришли, она объявила, что у Ричарда Уокера скоро день рождения и потому ужин будет в его честь. На Питера стол не накрывали.
— А Грейс не упоминала, что читала в журнале «Пипл» статью об актрисе Мэриан Хоули?
— Упоминала, — немедленно отозвалась Нэнси Хаммонд. — Собственно, когда мы пришли, она вышла к нам навстречу с журналом и потом оставила его открытым. Она восхищалась, какая Мэриан Хоули замечательная актриса, сказала, что хочет заказать билеты на ее новую постановку, что она несколько раз сталкивалась с Хоули на бенефисах и у той превосходный вкус. После ужина, пока мы пили кофе, она снова завела разговор о Хоули и все твердила одно и то же, как это делают пьяницы, про то, какой у этой актрисы прекрасный вкус. Потом она выдрала эту страницу из журнала и сунула ее в карман жакета, а журнал бросила на пол.
— Я этого не видел, — заметил Джеффри Хаммонд.
— К тому времени никто, кроме меня, уже не обращал на нее внимания. Это случилось за несколько секунд до того, как появился Питер и устроил скандал. Через несколько минут мы ушли.
Греко почувствовал разочарование. А он-то надеялся почерпнуть из этого разговора какие-то новые подробности, узнать, имел ли смятый журнальный лист в кармане Грейс Кэррингтон какое-то значение. Он поднялся.
— Не буду больше отнимать у вас время, — сказал он супругам. — Вы были очень любезны.
— Мистер Греко, — произнесла Нэнси Хаммонд, — все эти четыре года я искренне верила, что гибель Грейс была трагической случайностью, но теперь, после того как я увидела запись, на которой Питер Кэррингтон избивает полицейского перед домом Олторпов, я больше так не думаю. Этот человек психопат. Мне так и представляется, как он берет уснувшую Грейс на руки, несет ее к бассейну и бросает в воду. Жаль, что я не смогла рассказать вам ничего такого, что помогло бы доказать его причастность к ее смерти.
— И мне тоже, — согласился Джеффри Хаммонд. — Очень жаль, что у нас в Нью-Джерси собираются отменить смертную казнь.
Греко уже собирался было поддакнуть, когда увидел нечто такое, отчего у него перехватило дух. Это была неприкрытая мука в глазах Хаммонда. Чутье, которое крайне редко его подводило, подсказывало Греко, что перед ним тот самый человек, который был любовником Грейс Кэррингтон.
После того как обвинение было предъявлено, прокурор позволил мне вернуться к Питеру в камеру, где его держали в ожидании отправки обратно в тюрьму.
По-прежнему скованный по рукам и ногам, он стоял посреди камеры, опустив голову и закрыв глаза. У меня защемило сердце. Он был такой худой, что, казалось, за одну ночь потерял в весе фунтов двадцать. Волосы у него спутались, а бледное лицо с сизой порослью щетины казалось каким-то неживым.
В углу камеры стоял загаженный унитаз, вонь от которого чувствовалась далеко за пределами камеры.
Питер, должно быть, почувствовал мое присутствие, потому что поднял голову и открыл глаза.
— Кей, — произнес он спокойным тоном, хотя взгляд его молил о понимании, — вчера ночью я вовсе не пытался никуда сбежать. Мне приснилось, будто я должен что-то найти, а потом во сне кто-то напал на меня. Кей, я ударил того полицейского наяву. Я причинил ему вред. Может, я…
— Я знаю, что ты не пытался никуда сбежать, Питер, — перебила я его. — Мы заставим всех понять это.
Питер на шаг отступил, как будто опасался, что я могу оттолкнуть его, но потом подошел вплотную к прутьям и сжал мои пальцы. Я отметила, что электронный браслет с его запястья исчез. Он сделал свое дело, оповестил полицейских, что Питер покинул поместье. Деньги налогоплательщиков штата Нью-Джерси были потрачены не зря.
— Кей, я хочу, чтобы ты развелась со мной и продолжала жить нормальной жизнью.
Тут уж я не выдержала и разрыдалась, хотя и понимала, что делаю Питеру только хуже, и злилась на себя за это.
— Питер, ох, Питер, пожалуйста, не смей так говорить, даже думать так не смей!
— Кей, — остановил он меня, — с минуты на минуту за мной придут. Послушай меня. Я не хочу, чтобы ты оставалась в доме одна. Попроси бабушку, пусть поживет с тобой.
Я покачала головой.
— Нет.
В камеру вошел конвойный.
— Прошу прощения. Миссис Кэррингтон, вам придется уйти.
— Я узнаю, когда можно будет тебя навестить… — глотая слезы, сказала я Питеру.
— Кей, ты должна разобраться с этим без промедления, — перебил меня Питер. — Скажи Винсенту, пусть сегодня же наймет охрану. Я хочу, чтобы дом охраняли круглые сутки. Ты не должна оставаться там без охраны.
Это были слова заботливого мужа. Питер боялся за меня.
Я пристально взглянула на него. Конвойный взял меня за локоть и попытался вывести из камеры. Я не пошелохнулась. Я должна была кое-что сказать Питеру и хотела, чтобы конвойный тоже слышал мои слова.
— Питер, когда весь этот кошмар закончится, я такую вечеринку в честь твоего освобождения закачу — все упадут!
Наградой мне стала его печальная улыбка.
— Ох, Кей, хотел бы я верить, что так оно и будет.
На следующее утро вся команда защитников Питера в полном составе собралась в особняке. Само собой, приехали Уолтер Маркинсон и Коннер Бэнкс. Прилетели и два других адвоката — Сол Абрамсон из Чикаго и Артур Роббинс из Бостона.
Винсент Слейтер уселся на свое традиционное место за обеденным столом. Барры, как обычно, подали кофе со сдобой и минеральную воду. Все было как всегда, только Питер не сидел во главе стола. Его место заняла я.
