Госпожа Май повозилась в недрах муфты и извлекла оттуда сафьяновое портмоне, а из него ассигнацию.
– Будем считать, что формальности исполнены, – мягко, с едва уловимой, дразнящей насмешкой произнесла она. – А теперь, если вы сочтете возможным, я хочу узнать о существе дела.
– Извольте. – Павел Миронович поспешно смахнул купюру в ящик стола и закрыл его. – Ваш подопечный выследил господина депутата в салоне красоты и выстрелил в него через стеклянную витрину. Затем пытался бежать. Но был схвачен бдительным дворником.
– У него нашли оружие?
– Совершенно верно, сударыня, пистолет. Без надлежащего оформления.
Облачко набежало на ясное чело госпожи Май.
– И как же он объяснил причину своего преступного деяния?
– Он все отрицает, госпожа Май. Твердит о своей невиновности. Однако дознание обнаружило факты, его изобличающие. К сожалению, разглашать их я не вправе. Дело государственной важности.
– Вы меня пугаете, Павел Мироныч, – в темных глазах госпожи Май плясали лукавые смешинки, словно перед ней сидел не следователь при исполнении обязанностей, а желанный мужчина. – Я предпочла бы хранить тайну, нежели мучиться неизвестностью.
– Полагаюсь на ваше слово, сударыня, – следователь дрогнул. – Несмотря на понятную панику и беготню, мы обнаружили в салоне запорхнувший под кресло листок. Любовное письмо. Судя по всему, наш депутат в ожидании услуг куафера наслаждался чтением этого письма. А ваш юный сотрудник выследил соперника и попытался его убить.
– Могу я взглянуть на письмо?
– Не знаю, правильно ли это, – следователь посерьезнел, и так он уже слишком далеко отступил от служебной нормы. – Могу сказать вам, что письмецо фривольное, выдающее интимную близость депутата с некоей барышней. Она называет его пузанчиком и лапуськой, толстопопиком и, извините… дальше еще неприличней.
– Так вы считаете, что у Самсона был приступ ревности? – В голосе Ольги послышались железные нотки, в лице появилась жесткость.
– Несомненно. – Тернов вздохнул. – Поэтому я и счел необходимым побеседовать с вами, чтобы вы наставили своего подопечного на путь истинный. Погубить чужую жизнь легко, а вот спасти… Видите, сколько усилий требуется. В конце концов, депутат жив… А отпуская молодого человека под ваше поручительство, я надеюсь, вы разъясните ему бесперспективность дальнейших попыток состязаться с господином депутатом на любовном фронте. Ведь ни денег, ни положения в обществе у юноши нет. Надо бы подыскать ему подходящую благородную девушку или отвлечь его напряженной работой. Не знаю… Вам виднее…
– Хорошо, я подумаю. – Ольга Леонардовна обворожительно улыбнулась и встала в знак того, что готова немедленно заняться воспитанием великовозрастного дитяти. – Я чрезвычайно благодарна вам, дорогой Павел Мироныч, за приятную беседу. Думаю, в будущем мы сможем встречаться в более подходящей обстановке.
Тернов залился краской – настолько откровенной была подкладка слов.
– Почту за великую честь. – Он низко наклонил голову, чтобы скрыть смущение.
– Однако сообщите мне еще один пустячок. – Госпожа Май заговорщицки понизила голос. – А кто эта Далила, завлекшая нашего Самсона?
Тернов замялся, но решил не скрывать этого пустячка.
– Из письма не понять, сама себя она называет Асинькой.
Когда госпожа Май переступила порог своей квартиры-редакции, настенные часы в прихожей пробили четверть одиннадцатого. Преданно заглядывая снизу вверх в глаза монументальной и бледной от гнева барыни, Данила, казалось, не замечал переминавшегося за ней Самсона – более всего походил юнец на побитую, потрепанную дворнягу.
– Чего изволите, Ольга Леонардовна? – с жадностью вопросил конторщик.
– Этого – в умывальную, отмыть и привести в порядок, – госпожа Май брезгливо повела глазами на провинившегося. – Ася ушла?
В ее голосе клокотала неизъяснимая ярость.
– Еще не успела, – на всякий случай оправдывающимся тоном сообщил Данила.
Старик проворно схватил Самсона за рукав, с неожиданной силой втянул юношу в прихожую и запер дверь на крюк, и невольно присвистнул ему вслед – да, видок у красавчика был неважнецкий: мятый, грязный, рукав пальто оторван по пройме…
– Хорошо, – по губам госпожи Май скользнула плотоядная, довольная улыбка. – Я с ней поговорю. А вы, когда этого… отмоете… препроводите в столовую. И отошлите посыльных к Черепанову и Синеокову. Чтобы немедленно позвонили или явились в редакцию.
Данила не стал спорить, хотя морщины его лица сложились в недоуменную гримасу: неужели кто-то помчится в редакцию едва ли не в полночь? Вместо бесплодных пререканий он устремился готовить теплую воду для потрепанного Нарцисса.
А госпожа Май тем временем решительным шагом направилась в комнатушку, смежную с сотрудницкой. Она резко распахнула дверь в коморку. Лицемерная тихоня была не одна! Ася, побледневшая от внезапного вторжения, подняла взор от «Ремингтона». Рядом с ней стоял… музыкальный обозреватель Лиркин, его рука, покрытая рыжими волосами, покоилась на плече девицы!
– Что все это значит? – Глаза госпожи Май сверкнули.
– Я диктую отчет о концерте! – выкрикнул Лиркин. – Я имею на то полное право! Я музыкальный обозреватель и должен обозревать значительные события культурной жизни!
– Я вижу, как вы обозреваете! Почему закончился концерт так рано?
– Второе отделение отменили из-за простуды исполнителя! – Лиркин еще крепче вцепился в плечо Аси. – Вы по-прежнему меня в чем-то подозреваете? Хотите из журнала выжить?
– Устроили из редакции притон! – госпожа Май взмахнула муфтой, ирисы на ее новой шляпке метнулись, словно под ураганным порывом ветра. – Стоит мне покинуть редакцию, как вы сразу же здесь прелюбодействуете?
Губы Аси задрожали, она осторожно сняла с плеча цепкую лиркинскую руку.
– Мы так стараемся для журнала, личным своим досугом жертвуем, – слабым голосом пожаловалась она в пространство.
– Рабочий день давно закончен! – Ольга Леонардовна сорвалась на крик. – Вон отсюда! Чтоб ноги вашей сегодня здесь не было!
Лиркин и Ася неторопливо засобирались.
– А вы, милочка, останьтесь, – зловеще предложила Асе работодательница, – задержитесь на минутку, не бойтесь. Если кавалера потеряете, ничего страшного… У вас… у вас…
Гнев душил владелицу преуспевающего журнала – хорошо, что окружающие не видели проносящихся у нее в мозгу картин! Хорошо, что не слышали слов, которые она произносила про себя. Теперь ей было все ясно! Эта тихоня, эта писклявая мышка в первый же день окрутила бедного Самсона! Играла в женскую слабость и беззащитность… И когда она, Ольга, занималась делами на своей половине в уверенности, что невинный юноша спокойно спит за ширмой в своей буфетной, он миловался с мерзавкой… Иначе зачем он стрелял в ее содержателя?
Ольга Леонардовна повидала на своем веку немало. Но чтобы столь блеклая, никчемная пустышка одерживала блестящие победы над мужчинами?! Вот что значит искусство флирта! Ну Самсон – ладно, глуп еще, неопытен… А депутат Государственный Думы?! И где только тихоня Асинька поймала его в свои силки?
Шаги Лиркина стихли в коридоре, дважды лязгнул крюк на дверях. А Ольга все еще возвышалась над понурой Асей, которая, казалось, стала еще меньше ростом. Очи долу опустила, покорность демонстрирует. Ни кожи ни рожи, как говорится в народе. А вишь ты… Госпожа Май представила себе ужасную картину: депутат-сифилитик через свою содержанку передал чудовищную болезнь Самсону. Вот почему у него спрятано лекарство без названия, вот от чего он лечится! Или наоборот? Больной Самсон привез сифилис из Казани? Заразил Асю? Госпожа Май сделала над собой усилие и справилась с яростью.
– Милая Ася, – процедила она язвительно, – я пришла к выводу, что у вас достаточно средств для существования, и потому не могу себе позволить эксплуатировать вашу молодость и красоту.
Ася молчала и теребила левой рукой складку темной шерстяной юбки.
– Вы уволены. Завтра явитесь к Треклесову за расчетом.
Из-под коротких бесцветных ресниц Аси скатились две маленькие слезинки.
Ольга смотрела на жертву с наслаждением. Однако резвая содержанка депутата Государственной Думы не роптала, и владелица журнала испытывала разочарование. Брезгливо передернув плечами, Ольга Леонардовна развернулась на сто восемьдесят градусов и ринулась вон из сотрудницкой. Она пробежала на свою половину мимо дверей умывальной, за которыми слышался шум льющейся воды и приглушенные мужские голоса. Гневно ударила по гладкой створке кулачком – дать знать Даниле, чтоб выпроводил мерзкую Асиньку!
Ольга Леонардовна ощущала себя будто вывалянной в грязи. Поэтому, скинув шляпу и меха в гардеробной, она бросилась в собственную ванную комнату, заблаговременно протопленную заботливым Данилой, сняла с себя остальную одежду и с остервенением предалась водным процедурам. Потом достала из шкафа розовое дезабилье. У каждой женщины есть свои маленькие секреты – и Ольга давно заметила, что розовый цвет, несмотря на его пошлость, успокаивал ее, смягчал сердце, гасил тревогу. Поэтому вечером она иногда, оставшись сама с собой, облачалась в розовое, отчего даже быстрее засыпала после изнурительных хлопот трудового дня. Теперь, обрядившись в просторный балахон с воланами по вороту, рукавам и подолу, она собрала несколько верхних прядей волос на макушке, оставив нижние свободно лежать на плечах, и почувствовала себя лучше.
