Бокс, баскетбол, настольный теннис, карате развили у оперативника Мариничева молниеносную реакцию. Но на этот раз рецепторы вряд ли помогли бы ему остаться в живых. Сработало нечто иное, подсознательное, почти экстрасенсорное. Он уже падал в резком прыжке направо, поджав под себя ноги, сгруппировавшись натренированным телом, когда из-за ближнего изгиба оврага показалась рука, сжимающая массивный пистолет с глушителем. Пуля неслышно вылетела и просвистела в каких-то сантиметрах от головы. Это означало, как потом понял Вадим, что реакция стрелка была под стать его реакции и убийца в доли секунды успел скорректировать выстрел с поправкой на стремительный прыжок-уклон живой мишени.
Жираф мгновенно перекатился вправо, не замечая боли от врезавшихся в тело осколков бутылок, выхватил правой рукой пистолет и, продолжая что есть сил перемещаться в сторону мелкой поросли молодых березок и большой сосны рядом с ними, выстрелил наугад, в направлении противника. Но тот был в куда более выгодном положении, и следующая пуля вспорола правый рукав Вадикиной куртки, задев руку по касательной в области локтя. Мгновенная резкая боль заставила рефлекторно выронить пистолет, но на то, чтобы дотянуться и подхватить его левой рукой, времени не оставалось. Он должен был успеть в доли секунды оказаться под защитой деревьев, иначе пропал.
Однако угроза лишь возросла, когда Вадик закатился за ближайший массивный ствол старой сосны и попытался встать под его защиту. Спасти его мог ствол в боевом, милицейско-криминальном понимании этого термина. Сосна служила иллюзорной защитой. И киллер это понимал. Он нагло выпрямился, показавшись Вадиму изрядно выше его самого, и с демонстративной неторопливостью направился в сторону Жирафа, держа в двух вытянутых руках пистолет с удлиненным глушителем. Мариничев подумал, что сейчас умрет. Но если не побежит – умрет точно. Такой стрелок почти не оставлял шанса даже бегущей и качающейся мишени, тем более что расстояние было не больше тридцати метров. Но допустить, чтобы его грохнули в упор, Вадик не мог. Он метнулся ложным движением влево и, тотчас сместив вес на правую ногу, рванул вправо в глубину рощи. Он услышал характерный глухой звук пули. Она отколола пласт коры в том месте, где мгновение назад находилась его голова. Два стремительных мощных прыжка вперед и резкий уклон влево, за поросль березняка. Выстрел срезал ветки в нескольких миллиметрах от уха. «Следующий будет последним», – мелькнуло в сознании, но инстинкт раненого зверя заставил мышцы напрячься для очередного маневра. Он бросился на землю плашмя и резко перекатился влево, а затем опять метнулся вправо за хилый сосновый ствол. Выстрел. «Что такое! Звук не тот. Стреляет с двух рук? – мелькнула догадка. – Уходить! Уходить!»
Но два следующих выстрела, таких же «других», как предыдущий, заставили Вадима стремительно повернуть голову назад: стрелявший исчез. Во всяком случае, его не видно было из-за края небольшой низины, в которой оказался Вадим, уходя от пуль. Он еще раз для страховки сделал два обманных движения, в два прыжка достиг следующего дерева, достаточно широкого, чтобы укрыться, стоя за ним боком. Выстрелов не последовало. Шагов приближающегося человека, каких-либо шорохов – тоже. Опер Мариничев застыл, прислушиваясь. Потом отважился слегка выглянуть из-за дерева. Теперь, из этой точки, ландшафт просматривался нормально почти до края оврага. Метрах в сорока от себя он разглядел лежащего на спине человека. Тело было неподвижным. «Ловушка? Но зачем? Еще один-два выстрела, и я готов…» Постоял еще пять минут для страховки. Тело не шелохнулось. Мариничев решился. Те м же приемом, совершая прыжки и уклоны в разные стороны, он приблизился к преследователю на достаточное расстояние. Достаточное, чтобы явственно разглядеть кровь, заливающую грудь и лицо мертвого человека.
Это был Гоша Родимцев. И только один человек на земле, Хозяин, называл его по-другому: Пат.
У Вадима не было времени переживать свое чудесное спасение и учинять следствие на месте. Те м более что кто-то мог слышать выстрелы и появиться с минуты на минуту. Он бросился к убитому, подхватив по дороге с земли свое оружие.
Беглый обыск трупа принес результат: ключи от машины на брелоке в виде зловещего черепа, права на имя Родимцева Георгия Матвеевича, техпаспорт на автомобиль «тойота-корола». Прихватив все это, он обернул носовым платком пистолет киллера и сунул в карман, пропитанный водкой и кровью от порезов осколками. Затем добежал до оврага, спустился и, не обращая внимания на проволоку, бетонные глыбы и прочий мусор, быстро добрался до тела несчастного Вани. Он склонился над светлым камнем и прочел аккуратно выведенные черной краской, почти не стертые буквы. Он наконец узнал фамилию Сергея Сергеевича. Она ни о чем не говорила ему. Пока.
Жираф выбрался из оврага и рванул вдоль края рощи по направлению ко входу на кладбище. Он точно знал, куда сейчас поедет. Не знал он только, почему первая пуля досталась могильщику. Ведь под прицелом был он.
Однако Гоша Родимцев не посчитал это принципиальным. Он был слишком хороший стрелок и ни секунды не сомневался, что второй выстрел тоже попадет в цель. Откуда ему было знать, что сам он через пару минут окажется под прицелом подоспевшего профессионала из другого ведомства. Но на все Божья воля…
Глава 10
Президент: своя игра
Председатель Федерального комитета правопорядка Федор Захарович Мудрик контролировал могучий силовой блок. Его подчиненность президенту и парламенту была в значительной степени формальной. Согласно новому положению Конституции, которое регламентировало деятельность ФКП, председатель обязан был держать отчет только лично перед президентом и – два раза в год – перед членами трех комитетов Государственной думы, которым абсолютно покорный и ручной парламент доверил эту деликатную функцию.
В реальности Мудрик начхать хотел на думскую тройку и уже дважды проигнорировал встречу-отчет, хотя официальная пресса сухо информировала народ о самих фактах этих встреч и о том удовлетворении деятельностью ФКП, которое выразили высокопоставленные парламентарии.
Президенту, своему бывшему приятелю и коллеге, а ныне руководителю противоборствующего клана, он, разумеется, докладывал чаще. Но доклады носили для обоих ритуальный характер, поскольку глава государства, как это ни парадоксально, не мог оказать никакого реального влияния на деятельность внеармейских силовых и правоохранительных ведомств, полностью подчиненных Мудрику. Если не по боевой мощи, то по численности по крайней мере они не уступали армии. В то же время Мудрик никак не вмешивался в управление структурами Министерства обороны. Такова была негласная договоренность, накануне президентских выборов достигнутая двумя мощнейшими, конкурирующими когортами. Она соблюдалась строго, ибо каждая из противостоящих сил, за которыми стояла своя гигантская промышленно-финансовая группа, отлично отдавала себе отчет, что любой конфликт приведет к дисбалансу, а дисбаланс невыгоден и опасен для обеих сторон: войны не хотел никто.
Но скрытое противостояние на уровне сверхсекретных служб, коими располагали оба государственных деятеля, происходило.
Президенту симпатизировала добрая половина населения, видя в нем если не гаранта грядущего процветания, то по крайней мере охранителя той относительно сносной жизни, какая установилась в годы правления его предшественника.
Мудрик олицетворял невидимую, завораживающую тайную силу, которую боялись, но принимали как данность. Впрочем, далеко не все. Наиболее просвещенная и дальновидная часть интеллигенции ненавидела его, ассоциируя с новым Берией. Ропот не мог прорваться сквозь плотный заслон цензуры государственных и послушных государству частных СМИ, зато изливался на кухнях, в речах немногих отважных оппозиционеров на малолюдных полулегальных митингах и на страницах западной печати, предоставляющей колонки фрондерам под псевдонимами и без.
Президент имел репутацию либерального государственника. Он вынужден был согласиться на полуофициальную параллельную структуру власти – силовую гарантию сохранения государственных приоритетов в экономике. Таково было жесткое условие его поддержки на выборах. Но он трезво отдавал себе отчет, что подобное двоевластие в стране – опасный абсурд. Более того, достаточное число влиятельных сторонников и весомый процент избирателей позволяли в наиболее подходящий, точно выверенный момент нанести внезапный удар и вернуть положение Конституции, дававшее президенту адекватную власть. Но это можно было сделать только решительным силовым действием. И только дождавшись серьезного повода. Президент не знал, что именно способно послужить таковым. Но что-то подсказывало: повод могут дать не столько масштабные государственные «деяния» Мудрика на ниве «патриотической демократии», сколько вполне конкретное и вопиющее беззаконие, которое однажды выплеснется наружу и взбунтует общественное мнение.
