– Вкусно? – Она наклоняется вперед, чтобы лучше слышать мой ответ.
Я энергично киваю, улыбаюсь, жую. Проглатываю, снова улыбаюсь.
– Очень, благодарю вас. Очень, очень вкусно.
Их кухня больше, чем вся «О, Сюзанна»: сверкающая плитка пола, высокий потолок, гигантская плита для готовки, две отдельные духовки, огромный холодильник, высокие, в шесть футов экспрессионистские полотна, которые Клер, возможно, прибрела по миллиону за штуку.
Остин подавляет смех, отправив в рот вилку с макаронами, и этим смешит меня. В этот день я практически ничего не ела. Четыре или пять глоточков вина, и я уже навеселе.
– Ости… где твоя салфетка? – спрашивает Клер, будто он – маленький мальчик. – Почему она у тебя не на коленях?
Тот, надувшись, берет салфетку со стола, расстилает на коленях.
– Уже там, мама. Ты счастлива?
– Остин, придержи язык, – говорит Тед. – У нас гостья.
Я чувствую пальцы Остина на своем колене, медленно поднимающиеся по бедру. Сбрасываю руку, заметив взгляд Клер. Тут же она переглядывается с Тедом. Я откашливаюсь и выпиваю еще глоток вина.
– Как домашняя жизнь, Оливия? – спрашивает Тед. – Ты рада, что вернулась? Работа в парке нормальная?
– Да, она… нормальная. – Я набиваю рот макаронами, чтобы он не доставал новыми вопросами. Замечаю, какая темная кожа у него под глазами, словно он достаточно давно не может выспаться.
– Только нормальная? – Ну не хочет он от меня отстать.
– Ну да, я в том смысле, что все отлично. Я, правда, устаю. Тяжело целый день сидеть на скамье и ждать, когда же кто-нибудь придет прокатиться.
– Устаешь? Ты не больна, милая? – спрашивает Клер, озабоченно вглядываясь в меня.
– Дело в том, вы знаете… – я на мгновение встречаюсь взглядом с Остином и отвожу глаза. – Слушания. Приговор маме. – «Не делай вид, что и в твоей жизни все идеально», – думаю я, вспоминая. Что говорил мне Остин на яхте: насчет Теда и Клер, ночных отлучек, возможном вранье. В любом случае оба показывали себя мастерами иллюзии. Я думаю, к таковым относится большинство людей, пусть каждый по-своему.
Тед хмурится и кивает.
– Какие новости с того фронта?
– Я просто… интересовалась. – Я отпиваю вина.
– Интересовалась чем? – спрашивает Клер.
– Разговаривала с людьми, – уклончиво отвечаю я. Задаюсь вопросом, а что бы они сделали, если б узнали, что среди людей я числю приз-рака.
– Что-нибудь раскопала? – спрашивает Тед, встает, чтобы наполнить вином стаканы сидящих за столом.
Вино настраивает меня на дружеский лад, развязывает язык. Я откидываюсь на спинку стула и честно признаюсь:
– Пока еще нет. Но чувствую, что приближаюсь к пониманию случившегося. И знаю, что все пытаются убедить меня отступиться, но я пока не готова. Совершенно не готова. – Я пожимаю плечами, смотрю на Теда, который стоит рядом со стулом Клер. – Сдаваться я не собираюсь. Я знаю, что она этого не делала. Точно знаю.
– Дерьмо! – вскрикивает Тед, отпрыгивает назад: он случайно перевернул стакан Клер, и вино теперь везде, даже на его накрахмаленной белой рубашке. К счастью, на Клер не попадает ни капли. – Черт побери! – Вино расползается по рубашке, как чернила по снегу.
– Успокойся, Тедди. – Клер уже встала и берет салфетку, чтобы смочить в раковине и принести ему. – Завтра отвезу в химчистку. – Другую салфетку она кладет на стол, и я вижу, как та впитывает темную жидкость, словно жаждущее растение.
– Она совершенно новая, – ворчит Тед, вытирая пятно мокрой салфеткой. – Господи, Клер… Неужели ничего нельзя сделать? Разве у тебя нет какого-нибудь пятновыводителя?
Остин смотрит на меня и закатывает глаза. Его мать встает из-за стола, вздыхает и исчезает из кухни; идет, как я понимаю, в чулан, набитый чистящими средствами, которые использует приходящая прислуга. Тед тяжело вздыхает, смотрит на Остина, потом на меня. Какое-то время все молчат: вслушиваются в шебуршание Клер.
– Тед, – наконец не выдерживает Остин, – ты будешь доедать макароны или…
Все еще раздраженный, Тед смотрит на стол, на испачканную виной рубашку, потом говорит: «Бери, Ос», – и пододвигает тарелку Остину. Делает глубокий вдох – и разом превращается в сдержанно-уверенного Теда Оукли, которого я знала всю жизнь. Теда Оукли, который знает, как и что надо сделать. Теда Оукли, который сразу скажет, кому позвонить. Забавно, конечно, но в этот самый момент в его кармане звенит мобильник. Тед его достает, смотрит на дисплей, вздыхает, потирая голову.
– Придется принять этот звонок. – Он виновато улыбается. – Надеюсь, ты простишь меня, Оливия. Клиенты. Манеры – это не про них. Настоящие варвары – звонят, когда все обедают. – Он встает, прежде чем Клер успевает вернуться с пятновыводителем. – Я так рад, что ты сумела заскочить к нам. Всегда приятно тебя видеть. Заезжай в любое время, хорошо? Обещаю, в следующий раз обойдемся без пролитого вина и взрыва эмоций.
Он идет к своему кабинету. Я слышу, как закрывается дверь.
– Извини. – Остин пожимает плечами. – Обычно он не срывается, особенно перед другими людьми.
С минуту я сижу молча, только мну в пальцах салфетку. Потом взрываюсь:
– Тогда почему устроил?
Остин резко поворачивается ко мне.
– Что?
– Тед. Почему, ты думаешь, он сорвался? Я хочу сказать… Я начала говорить о слушаниях, и тут…
– Я говорил тебе. Последние пару недель он очень напряженно работает… Ты понимаешь, огромные деньги стекаются в «Елисейские поля». Да и с мамой проблемы.
– Ох, – у меня начинает крутить живот. – Это плохо.
– Он справится, – говорит Остин, и я ощущаю его дыхание, очень, очень близкое к моей коже. И пахнет от него хорошо: сладостью вина, с легкой перчинкой. Лимонный одеколон кружит голову, вызывает легкую сонливость.
Я поворачиваюсь к часам над плитой: почти восемь. Поздно. Папа, наверное, не находит себе места: раньше я отключила телефон, чтобы защититься он бомбардировки эсэмэсками, устроенной Райной. Он, скорее всего, предполагает, что я уже мертва.
Я достаю сумку из-под стола и проверяю мобильник. Как и ожидалось, почтовый ящик забит эсэмесками от Райны и папы. Но в основном от папы. Я их не читаю.
– Ты в порядке, Рыжик? – спрашивает Остин, начиная есть макароны с тарелки Теда. Рыжик. Это слово сейчас для меня ничего не значит. Может означать что угодно. Может – и ничего.
– Папа, – объясняю я. – За последние четыре часа прислал мне полсотни эсэмесок.
– Ты не сказала ему, что будешь обедать у нас?
Я устало качаю головой. Чувствую, как закрываются глаза, ужасно хочется спать.
– Ты такая мятежница, Оливия. – Он кладет руку на мое голое колено, сильно сжимает. – Просто дьяволица.
От вина я совсем расслабилась. На мгновение я вновь обычная шестнадцатилетняя девушка, флиртующая с парнем, которой хочется прикасаться к нему, хочется, чтобы он прикасался к ней, хочется бегать в прибое, разбрасывая одежду по мокрому песку. Я кладу руку на его бедро, двигаюсь вверх, прежде чем убрать.
– Так я могу рассчитывать, что меня отвезут обратно в ад?
– Оливия Джейн! – Попалась. Злобный голос папы вырывается из кухни.
Я, чуть покачиваясь, выхожу на линию огня. Он пьет виски со льдом, сидя за кухонным столом.
– Папа… извини, что не послала тебе эсэм-эску… я была с…
– Я не хочу об этом слышать, Оливия. – Он качает головой, постукивает по столу стаканом. Мешки под его глазами такие же темные, как у Теда Оукли. Может, Город призраков высасывает их досуха. – Примерку платья подружки невесты назначили на сегодня еще месяц тому назад, Лив. Ты знаешь, как огорчилась Хитер. Я послал тебе двадцать эсэмесок, и никакого ответа.
Дерьмо.
– У меня сдох телефон. Я совершенно забыла. – Я подволакиваю ноги по полу. Не могу сказать ему, что нашла себе занятие получше, чем примерять платье от Энн Тейлор, предназначенное для старых дев среднего возраста, вдруг решивших подцепить себе мужа. – Я это сделала не специально.
– Ты так говоришь, Лив, но я думаю, что это только слова. – Он проводит рукой по редеющим волосам. – Ты никогда не умела скрывать свои мысли. И меня убивает твое полное безразличие к нашей свадьбе. Действительно убивает.
– Ты и вправду ожидаешь моего участия? – Я смотрю на него, смотрю на лицо моего папы и думаю, почему теперь оно выглядит для меня совсем другим. Почему оно выглядит чужим… таким же чужим, как этот его дом, кухня, невеста, вся жизнь после мамы.
– Я ожидаю, что ты примешь во внимание чувства других. Иногда ты не обдумываешь свои решения, а в результате своими действиями причиняешь боль.
Я практически выпрыгиваю из стула от этих его слов, но написанное на его лице «этим ты ничего не добьешься, юная леди» удерживает меня на месте.
– Я уже сказала, что пропустила примерку платья непреднамеренно. Это была ошибка. Ты тоже делаешь ошибки. Большие. Блондинистые. – Я не хочу этого говорить: просто срывается с губ. Он откидывается на спинку стула и начинает качать головой. – Но мне делать то же самое не позволяется? Ты когда-нибудь прислушивался к себе?
