Через одну-две минуты она подошла к телефону и набрала номер.
– Алло! Алло! Попросите, пожалуйста, леди Ландском.
– Ах, это вы, дорогая Марсия? – Она заговорила с деланной веселостью. Как вы поживаете?.. Да ничего особенного. Просто захотелось вам позвонить… Даже не знаю, дорогая, я чувствую себя премерзко, знаете, как это бывает. Не хотите завтра встретиться за ленчем?.. А, понимаю… В четверг вечером? Да, я совершенно свободна.
Будет очень приятно. Я приглашу Ли или еще кого-нибудь, и мы хорошо посидим. Замечательно… Я вам перезвоню утром.
Стоило ей положить трубку, как минутное оживление слетело с нее. Она опять принялась мерять шагами комнату, но, услышав дверной звонок, замерла в ожидании.
И услышала, как Эдит сказала: «Ждет вас в гостиной», – и Лора Уитстейбл вошла, – высокая, суровая, внушающая страх, но и надежду – как утес посреди бушующего моря.
Энн кинулась ей навстречу, сбивчиво и все более истерично выкрикивая:
– Ах, Лора! Лора! Я рада… Рада тебя видеть! Лора!
Лора удивленно подняла брови и внимательно посмотрела на Энн. Затем положила руки ей на плечи и заставила сесть на кушетку, а сама села рядом, приговаривая привычное:
– Ну, ну, что случилось?
Энн затараторила все тем же истерическим тоном:
– Как хорошо, что ты пришла. Я думала, что сойду с ума.
– Глупости! – отрубила дейм Лора. – В чем дело?
– Да ни в чем. Решительно ни в чем. Но я вся на нервах. И это меня пугает. Ни минуты не сижу спокойно.
Сама не знаю, что со мной происходит.
– Гм. – Лора окинула ее внимательным профессиональным взглядом. Выглядишь не блестяще.
Вид подруги ее и в самом деле огорчил. Даже толстый. слой макияжа не мог скрыть того, что Энн осунулась. И выглядела гораздо старше, чем в их прошлую встречу, несколько месяцев тому назад.
– Я совершенно здорова, – с раздражением объяснила Энн. – И тем не менее что-то со мной происходит. Сплю я только со снотворным. Чуть что, раздражаюсь и все время в плохом настроении.
– А с врачами советовалась?
– Да что в них толку?! Рекомендуют принимать бром и не переутомляться.
– Прекрасный совет.
– Да, но и абсурдный. Ты же знаешь, Лора, я никогда не жаловалась на нервы. Даже не знала, что они у меня есть.
Лора Уитстейбл замолчала, вспоминая Энн Прентис трехлетней давности. Милую, спокойную, уравновешенную, жизнерадостную. И от души пожалела, что той ее подруги больше нет.
Но вслух произнесла:
– Легко говорить, что ты никогда не была нервной.
Представь себе человека со сломанной ногой, который твердит, что она у него всю жизнь была целая.
– Но с чего бы мне вдруг стать нервной?
Лора Уитстейбл задумалась.
– Полагаю, твой доктор прав, – сказала она наконец. – Ты переутомляешься.
Энн возмутилась.
– Но не могу же я целый день сидеть дома и скучать.
– Можно сидеть дома, но не скучать, – заметила дейм Лора.
– Нет! – Руки Энн тряслись. – Сидеть дома ничего не делая не по мне.
– Почему же это? – Вопрос бесстрастный и безжалостный, как скальпель.
– Не знаю. – Руки уже ходили ходуном. – Я не могу быть одна. Не могу… – Она бросила на Лору взгляд, полный отчаяния. – Ты сочтешь меня сумасшедшей, если я скажу, что боюсь одиночества?
– Это самое разумное из всего, что ты говорила, – немедленно ответила Лора.
– Самое разумное? – переспросила Энн.
– Да, потому что это правда.
– Правда? А что ты называешь правдой?
– То, без чего мы не можем обойтись.
– Ах, тебе этого, конечно, не понять. Ты ведь никогда не боялась одиночества?
– Нет.
– Значит, ты меня не поймешь.
– Постараюсь понять. Почему ты попросила меня приехать, дорогая? спросила Лора непривычно мягко.
– Мне надо было с кем-нибудь поговорить… Надо!..
И я подумала, что, быть может, ты сумеешь мне помочь.
Энн с надеждой взглянула на приятельницу.
Лора, кивнув, глубоко вздохнула.
– Понимаю. Ты хочешь, чтобы я тебя заговорила.
– Сделай что-нибудь, Лора! Проведи сеанс самоанализа или гипноза, да чего хочешь!
– Фокус-покус в современном виде? – Лора решительно покачала головой. – Вынуть тебе на радость кроликов из шляпы? Это сможешь только ты сама. Но для начала выясни, что там на самом деле в этой шляпе.
– Что ты имеешь в виду?
Лора помедлила. Затем проговорила:
– Ведь ты, Энн, несчастлива?
Это был скорее не вопрос, а утверждение.
Энн ответила быстро, даже чересчур быстро:
– Что ты, что ты, я счастлива! В какой-то мере, во всяком случае. Жизнь веду нескучную.
– Ты, несчастлива, Энн, – безжалостно повторила Лора.
Энн передернула плечами и развела руками:
– А кто счастлив?
– Масса людей, слава Богу, – усмехнулась Лора. – А почему несчастлива ты?
– Не знаю.
– Ничто не поможет тебе, кроме правды, Энн. Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.
Ненадолго задумавшись, Энн, словно собрав все свое мужество, выпалила:
– Если говорить честно, то причина скорее всего в том, что я старею. Лет мне уже немало, красивее я не становлюсь, а впереди ничего хорошего.
– Ну как так – ничего хорошего? На здоровье тебе грех жаловаться, головка у тебя работает, а в жизни столько интересного, на что у людей хватает времени только в твоем возрасте. Мы уже однажды толковали об этом. Книги, цветы, музыка, картины, люди, солнечное сияние – все то, что, переплетаясь, образует сложный узор, именуемый жизнью.
После минутного молчания Энн возразила, и довольно резко:
– Главное все же – вопрос секса. Если мужчины перестают обращать внимание на женщину, все остальное теряет для нее свою привлекательность.
– Возможно, это и верно в применении к некоторым женщинам. Но не к тебе, Энн. Ты видела или читала «Незабываемый час»?[21] Помнишь фразу оттуда: «Бывает час, способный озарить всю жизнь человека, но как его угадать?» А ты ведь однажды чуть не угадала?
Лицо Энн смягчилось, она словно помолодела.
– Да, – пробормотала она. – Был такой час. У нас с Ричардом. С ним у меня была бы счастливая старость.
– Знаю, – сказала Лора с глубоким сочувствием.
– А сейчас, – продолжала Энн, – я даже не могу сожалеть о том, что потеряла Ричарда. Ты же знаешь, я видела его, примерно год назад, и ничего не почувствовала, вообще ничего. Это было так непонятно и так горько! Все прошло. Мы больше ничего друг для друга не значим. Он показался мне ничем не примечательным мужчиной среднего возраста, немного напыщенным, довольно скучным и даже глуповатым рядом со своей новой женой, смазливой молоденькой кривлякой. Вполне порядочный человек, но абсолютно без изюминки. И все же, все же, если бы мы поженились, мы бы, думаю, были счастливы. Даже наверняка.
– Да, – задумчиво протянула Лора, – я того же мнения.
– Счастье было так близко, – голос Энн задрожал от жалости к себе, – и все же я его упустила.
– Упустила?
Энн словно не слышала вопроса.
– Я отказалась от него – ради Сэры.
– Вот именно. И никак не можешь ей этого простить?
Энн встрепенулась, как бы пробудившись ото сна.
– Что, что?
Лора Уитстейбл презрительно фыркнула.
– Жертвы! Кровавые жертвы! Ну подумай сама, Энн, что такое жертва. Это ведь не только тот героический момент, когда ты, охваченная великодушием, готова отдать свою жизнь. Такое жертвоприношение, когда ты подставляешь свою грудь под нож, – наиболее легкое, ибо свершается в момент экстаза, который сильнее тебя, и на этом испытание кончается. Но большинство жертвоприношений продолжаются потом, ты вынуждена с ними мириться изо дня в день, а это куда труднее. Тут нужно великодушие. У тебя, Энн, его не хватило.
Энн даже покраснела от возмущения.
– Я пожертвовала всей моей жизнью, всем моим счастьем ради Сэры, а ты считаешь, что этого недостаточно.
– Я этого не говорила.
– По-твоему, во всем виновата я одна! – сердилась Энн.
– Половина неурядиц в жизни проистекает из того, что человек считает себя лучше и благороднее, чем он есть на самом деле, – серьезно произнесла Лора.
Но Энн, охваченная негодованием, не слышала ее слов.
– Сэра как две капли воды похожа на всех современных девиц, занятых исключительно собой. Больше ни о ком они думать не способны. Знаешь ли ты, что, когда год назад Ричард позвонил, она даже не могла вспомнить, кто он такой. Его имя ничего ей не сказало, ничегошеньки.
Лора Уитстейбл серьезно кивала головой, словно врач, удостоверившийся, что не ошибся в диагнозе.
– Понимаю… – говорила она. – Понимаю…
– Что я могла сделать? – продолжала Энн. – Они непрестанно ссорились. Это сводило меня с ума. Не положи я этому конец, в доме не было бы ни минуты покоя.
