Оставалось не вполне ясным – участвовал ли в деле доктор Коровкин. Случайно его вызвали в ту ночь в ширхановскую булочную или нет? Поставил он точный диагноз, ошибся или умышленно дал ложное заключение о смерти ребенка? Знал ли он, что ребенок – сын князя Ордынского? Агенты донесли, что доктор присутствовал при отъезде княгини с домочадцами. Наблюдал издалека, стоя на улице. Боялся попасться на глаза филерам? Правда, Холомков утверждает, что доктор Коровкин никогда не общался с князем Ордынским. Но что значат утверждения безмозглого Холомкова? Барышня Муромцева тоже с Ордынским не общалась, однако, под подозрением.
И самое главное, абсолютно достоверное. Княгиня приближается к своему ярославскому имению, в окружении челяди, никаких посторонних людей вблизи ее не видно. И ребенка при ней нет. В Москве ее догнал камердинер Григорий. Тоже без ребенка. Очень странно.
Если серьезно отнестись к ее словам, сказанным Холомкову, – а сказала она, что не уедет из Петербурга, пока не найдет своего ребенка, – значит ли ее отъезд, что она его нашла? Или узнала о его смерти? Где же ребенок? Жив? Мертв?
Конечно, наблюдение за княгиней и ее окружением будет продолжено. Но ограничиваться этим нельзя. Ребенка могут скрывать в другом месте. Тем более, если знают или догадываются, что мы, а может и не только мы, за ним и за документом, который должен быть с ним, охотимся.
На всякий случай следует сохранить наблюдение и за подворьем Благозерского монастыря. Иеромонах Амвросий явно что-то скрывал, вел себя странно. Там тоже может всплыть нечто интересное. Особенно, если на подворье пожалуют барышня Муромцева или доктор Коровкин. Тогда не останется никаких сомнений.
Пановский вспомнил рослого послушника, коловшего на подворье березовые поленья, потом мелькнула мысль о березовом полешке в детском гробике. Но подобная логическая связь ни о чем не говорила, березовых поленьев по городу – в любом дворе найти можно.
Осталось три дня, вспомнил он государево напоминание. Как будто он и сам не знал, что сроки проходят и приближается решающий день!
Да появится ли когда-нибудь, наконец, красавчик Холомков, херувим несчастный?
Илья Михайлович появился, стараясь скрыть неудовольствие и раздражение. Сколько можно заставлять его бегать в мерзкий кабинет, где он достаточно натерпелся унижений и оскорблений. Уговор, когда-то состоявшийся между ним и Пановским, на взгляд Холомкова, потерял свою силу. Он, Илья Михайлович, обещал служить у князя Ордынского и следить за его общением и почтой? Обещал – и свое обещание выполнил. Князя больше нет на белом свете. Служба окончена. В кои-то веки он, молодой и красивый мужчина, почувствовал себя свободным, начал возобновлять прежние знакомства и заводить новые, в чем по требованию Пановского долгое время отказывал себе, – и вот опять. Опять срочные вызовы, опять тайные свидания в опостылевшем кабинете ресторана «Семирамида»!
– А, дорогой Илья Михайлович! – Расплывшись в широкой улыбке, Пановский встал из-за стола и направился к мрачному Холомкову. – Наконец-то я вас дождался. Понимаю, понимаю, вам уж и не очень хочется со мной встречаться. Но я-то должен поблагодарить вас за службу на пользу Отечеству. Раздевайтесь, присаживайтесь рядышком – отметим нашу встречу. Отметим, потому что все самое неприятное для вас позади, а впереди, если и есть что-то, то только приятное.
Растерявшийся от непривычно дружелюбного тона Пановского Илья Михайлович насторожился и изучающе уставился на своего тайного мучителя. Потом медленно снял пальто, шапку, шарф, бросил их на кресло у входа и, ласково влекомый под локоток улыбающимся Пановским, последовал к столу.
– Решайте, дорогой Илья Михайлович, чем желаете усладить свою плоть? – Что закажем? Ради такого праздника, как сегодня, стоит и покутить. Я – угощаю. Не желаете ли телятину с вишнями? И к ней красного хорошего винца. Ах, жаль сейчас не время для моего любимого блюда – майской пулярочки! А то б непременно отведал и вас угостил. Но ничего, мы и так выберем что-нибудь стоящее, здешний повар всю каншинскую энциклопедию освоил. Мастер! – И Пановский, кривляясь, скрипучим тонким голосом фальшиво запел:
Бывало, подадут обедать, Уха стерляжья, соус, крем, Лимоном бланманже приправлен, Сижу и ничего не ем.
Он рассмеялся и похлопал обмякшего Холомкова по плечу.
– Нет, нет, братец, это не про нас. Мы-то все сметем и запьем хорошенько.
– Покутить я не прочь, – осторожно согласился Холомков, – но предполагаю, что встретились мы не только для этого. Кроме того, я и так вам очень обязан – злоупотреблять вашей добротой мне бы не хотелось. Пожалуй, ограничусь я сегодня простым комплексным обедом.
– Мудро, весьма мудро, – не стал спорить шеф сверхсекретного бюро, – сделаем заказ.
Посмотрим, что у нас в меню. Да, простенько.
Но и неплохо по цене. Что же нам предлагают на целковый? Суп марилуиз. Консоме легюм.
Пирожки разные. Стерлядь по-русски. Седло дикой козы с крокетами. Соус Поврат. Жаркое куропатки. Салат. Сыр баварский.
Пока официант выполнял заказ, Пановский продолжал развлекать Холомкова кулинарными байками и анекдотами, время от времени подливая ему в рюмку «Мартель». Но как только собеседники приступили к трапезе, Пановский прекратил паясничать и начал разговор, ради которого и вызвал на свидание агента. – Илья Михайлович, дорогой, понимаю, что вам пора остепениться, подумать о своем гнезде, найти достойную невесту. Конечно, Вам надо чаще бывать в свете, и я подумаю о выгодной для вас партии. Нет-нет, – успокоил Пановский Холмакова, явно испугавшегося открывающейся пред ним перспективны вступления в брак по требованию Пановского, – только в качестве доброго совета, рекомендации, дружеского участия. Вы – по вашим данным – заслуживаете самой блестящей невесты. Пора покончить с вдовством. Есть ли у вас кто-то на примете?
– Я совсем одичал на службе у князя Ордынского, – пожалел себя Холомков, – не мог завязать длительных отношений с нужными фамилиями. Времени не хватало.
– Теперь, – обнадежил Пановский размякшего от «Мартеля» агента, – его у вас будет предостаточно. В любом случае, если у вас возникнет необходимость получить точную информацию о той или иной претендентке на вашу руку и сердце, – не стесняйтесь, непременно обращайтесь, поможем всенепременно. Брак – дело серьезное, важно не ошибиться. Это я вам как старший друг говорю, вовсе не для морали, да вы и сами знаете. Мне бы хотелось, чтоб в нашей доверительной дружеской беседе сегодня не осталось никаких неясностей или подозрений. Поэтому я, друг мой, прямо вам сообщаю, что просил прийти вас сюда, чтобы обратиться к вам с личной просьбой. Нет, нет, это не приказ, не поручение – речь идет о маленькой услуге, и ничего больше.
– Если речь идет о маленькой услуге лично для вас, я рад буду ее оказать, – с сомнением в голосе произнес Холомков.
– Рад, рад, давайте выпьем за то, что, невзирая на всякие неприятности в прошлом, мы сохранили в себе и истинно христианское братолюбие, – воодушевлено улыбался Пановский, подняв рюмку.
Илья Михайлович начинал подозревать какую-то ловушку.
– Что я должен сделать? – спросил он, осушив очередную порцию «Мартеля» и чувствуя, что его снова охватывает раздражение.
– Ничего, практически ничего. Прошу вас отложить на три дня ваши наполеоновские планы по покорению женских сердец. Всего на три дня. Ненадолго, не правда ли?
– И чем я должен заниматься в эти три дня? – нетерпеливо спросил Холомков. – В сущности, тем же, – рассмеялся Пановски, откинувшись на спинку дивана, – покорять женское сердце.
– За три дня? Вы переоцениваете мои чары, – самодовольно улыбнулся Илья. – кто она?
– Не сомневаюсь, она станет для вас легкой добычей, – заверил возгордившегося Холмакова шеф сверхсекретного бюро, – не дама высшего света, не аристократка. Не избалованная вниманием богатых поклонников актриса. Всего-навсего профессорская дочка. Недавняя гимназистка. Вам и надо-то лишь познакомиться с ней и постараться извлечь из нее как можно больше информации. Какой – я скажу позже. Видите, совсем необременительная просьба. Ее выполнение займет всего-навсего три дня, ни часом больше. И мне по-человечески будет огорчительно и обидно, если вы откажете мне в пустяковой просьбе.
– Что за девица? Как ее фамилия? Где живет? – Холмаков заинтересовался.
– Девицу зовут Мария Муромцева, младшая дочь профессора Муромцева. Она случайно впуталась в одно дело по глупости детской, а я человек гуманный. Зачем невинное дитя мучить, лучше тихо и незаметно помочь ей выбраться из опасной зоны.
– Муромцев, – протянул в раздумье Холомков, – а я знаком с его дочерьми. Сегодня днем на выставке декадентов с ними разговаривал. Несколько часов назад. Да, припоминаю. Мария – младшая. Нет, старшая мне больше по вкусу.
