– Что за девица? Как ее фамилия? Где живет? – Холмаков заинтересовался.
– Девицу зовут Мария Муромцева, младшая дочь профессора Муромцева. Она случайно впуталась в одно дело по глупости детской, а я человек гуманный. Зачем невинное дитя мучить, лучше тихо и незаметно помочь ей выбраться из опасной зоны.
– Муромцев, – протянул в раздумье Холомков, – а я знаком с его дочерьми. Сегодня днем на выставке декадентов с ними разговаривал. Несколько часов назад. Да, припоминаю. Мария – младшая. Нет, старшая мне больше по вкусу.
– Вот как? Уже знаком? – Пановский резко дернулся. Неужели они давно знакомы и в сговоре? Он быстро понял, что это подозрение надо скрыть и продолжил спокойнее. – Что ж, оно и к лучшему. Значит, я правильное решение принял – обратиться к тебе. Это – перст божий. С кем были барышни?
– Их сопровождал какой-то доктор со смешной фамилией, кажется Кобылкин или Лошадкин...
– Может быть, Коровкин?
– Похоже.
– Ты с ним разговаривал?
– Совсем немного, он нервничал, что я оказываю знаки внимания Брунгильде – необычное имя у старшей, запоминающееся.
– Надо полагать, – выдержал паузу Пановский, – ты, представляясь барышням, упомянул, что служил секретарем у князя Ордынского?
– Да, а почему я должен был это скрывать? Вы меня об этом и не просили, – забеспокоился Холмаков.
– Нет-нет, все правильно. И что, задавали они какие-то вопросы о князе?
– Их больше интересовала княгиня – и доктора, и младшую Муромцеву. Да, они любопытствовали, была ли она гречанкой, был ли у нее ребенок и что-то еще в этом духе.
– Тебе не показалось это странным?
– Не показалось, – развязно усмехнулся Холмаков, – в газетах много писали о князе, о его смерти, об отъезде княгини. Что ж здесь удивительного? Иной раз и извозчики на эту тему рассуждают, и половые в ресторанах – грамотные все стали, газеты почитывают.
– Ах, Илья, Илья, – вздохнул Пановский, – нет у тебя интуиции, нюха, чутья. Были б – цены бы тебе не было. Тебе нужен такой человек, как я, чтобы направлял тебя на верный след. Вот залюбовался ты на старшую сестрицу, а младшая-то покрепче орешек будет. Тихий омут. Там и черти водятся, как знаешь. Коли уж ты согласился попробовать пленить ее сердце, надо тебе быть во всеоружии. А то ведь ты небось ничего странного в ней не заметил.
– Почему ж, заметил. Неумеренно пользуется духами, на разные части туалета выливает разные благовония. Отсутствие вкуса, или растяпа. Нюх у меня есть, а на запахи особенно тонкий, – похвастался довольный собою агент.
– Как знать, как знать, – засомневался Пановский, – не удивлюсь, если она это сделала умышленно. С какой-то тайной целью.
– Не пойму, в чем ее можно подозревать, – обиделся Холомков, – обычная девушка.
– Дорогой мой, эта самая обычная девушка нашла способ проникнуть в кабинет князя Ордынского и – возможно! весьма вероятно! – похитила там из тайника документ, которого мы с тобой де смогли обнаружить.
– Вот те раз, – присвистнул Холомков, сложив свои чувственные губы в скорбную дугу, как на трагедийной маске. – Никогда бы не подумал. Зачем ей этот документ?
– Правильный вопрос. Кто-то ее подослал. Понимаешь, нам важно ее не спугнуть, проследить пути перемещения документа. Сама барышня нам не нужна. Хотелось бы, чтобы ты заслужил ее доверие, может быть, через тебя она выведет и нас к тем, кого мы ищем. Понимаешь?
– Понимаю. Но как же я проникну в их дом, если я не знаком с профессором? Меня не примут, если я явлюсь с неожиданным визитом.
– Я все обдумал. Дом Муромцевых взят под постоянное наблюдение. Обо всех перемещениях обитателей дома меня уведомляют. Дежурит там за углом и постоянный извозчик с нашим человеком. Барышни, как я понял, на святках вовсю развлекаются. Развлекайся с ними и ты, следуй за ними на всякие увеселения. Случайная встреча – лучший способ продолжить знакомство, напроситься в гости. Постарайся быть внимательным, обо всем подозрительном немедленно сообщай мне. Только умоляю тебя – старшую пока оставь в покое, займись младшей.
– Хорошо, хорошо, – торопливо согласился Холмаков, – я все исполню наилучшим образом. Но ровно три дня.
– Уговор дороже денег, – пошутил Пановский, – ни часом больше.
– А через три дня и старшая уже не станет для меня запретным плодом?
– Разумеется, дорогой Илья Михайлович, воля ваша. Но я надеюсь, вы не поведете ее под венец? Девушка-то без приличного состояния.
– Нет, я предпочитаю более легкие способы наслаждения, – засмеялся Холомков. – Завтра с утра жду вашего гонца. И – по следу, по следу! За сладкой добычей!
В этот момент раздался условный стук в дверь. Мужчины замолчали.
– Войдите, – громко крикнул Пановский. В дверь заглянул стоящий на посту его человек.
– К вам посетитель, – сказал он и, получив разрешение, пропустил в кабинет агента Сэртэ. Тот выжидательно перевел взгляд с Пановского на Холомкова.
– Говори, можно, – скомандовал шеф сверхсекретного бюро.
– Порученное наблюдению семейство профессора Муромцева в полном составе покинуло квартиру и прибыло в Палату мер и весов. Удалось установить, что они ужинают в семье директора палаты Менделеева. Наблюдение установлено за домом и за квартирой.
– Кто еще зван на ужин? – спросил Пановский, мельком глянув на Холмакова.
– Насколько мне известно, в квартире только сотрудники Палаты.
– Имена всех переписать. Наблюдение продолжать. Всех посторонних, если таковые будут, проследить до места жительства.
Когда агент Сэртэ удалился из кабинета, Пановский устремил серые острые глазки на Холомкова.
– Вот видишь, Илья, мы немало сил бросили тебе в поддержку. Наши люди контролируют все дороги, подозрительные личности подвергаются тщательному досмотру. Каждый полицейский проинструктирован относительно поиска нашего документа. Не сегодня-завтра результат будет получен.
– Вы так часто говорите об этом документе, а я не имею представления, как он выглядит, что в нем написано. Вдруг он попадется мне на глаза в доме Муромцевых? Как я его узнаю?
– Что в нем написано, знать тебе не обязательно. Да ты и прочитать его не сможешь, как, впрочем, и никто из полицейских. Потому что написан он по-арабски на пергаменте. И украшен неповторимой тугрой. Ты его ни с чем не спутаешь. Увидишь – сразу поймешь, что это он!
– Да, пожалуй, прочитать по-арабски мог бы только покойный князь Ордынский, да еще два-три чудака из Общества любителей древностей, – подтвердил Холомков. – Но такие документы обычные люди в России с собою в кармане или в саквояже не таскают.
С выставки трое молодых людей возвращались в странном настроении, мысли их бродили далеко от живописи. Мура, сжавшись в комочек в углу экипажа, продолжала напряженно размышлять о безвозвратно, казалось бы, утерянной перчатке. Клим Кириллович пребывал в тягостном недовольстве собой, он считал, что не сумел защитить доверенных ему барышень от гнусных двусмысленных комплиментов развязного нахала. А Брунгильду ранил утонченный облик красивого молодого человека...
В доме Муромцевых Клим Кириллович задерживаться не стал, несмотря на любезное предложение Елизаветы Викентьевны отобедать с ними. Сославшись на неотложные дела, тщательно скрывая мрачное настроение, он отправился домой.
Вечером, во главе с Николаем Николаевичем, семейство Муромцевых в полном составе отправилось к Менделеевым. После петербургских улиц, тонущих в сыроватом зимнем мраке, после Забалканского проспекта – конечного пункта маршрута – широкого, уходящего вдаль, грохочущего конкой, правда, немноголюдного в вечерний час, после холодного пронизывающего ветра, налетевшего на Муромцевых из-под арки, когда они, уже оставив экипаж, направлялись в глубь двора, квартира Менделеевых показалась им особенно уютной.
В гостиной их радушно приняла Анна Ивановна Менделеева, кроме нее возле стола хлопотала молодая женщина, красивая, с копной пышных рыжих волос и нежным бело-розовым цветом лица, со смешливыми ямочками в уголках губ, представленная как сотрудница Палаты – Ольга Озаровская. Она помогала Анне Ивановне разливать чай и улыбалась, охотно включаясь в разговор.
– Елизавета Викентьевна только давеча интересовалась, как вы устроились на казенной квартире, – принимая чашку чая, гудел несколько в нос Николай Николаевич.
– Разместились, – приговаривала Анна Ивановна, проверяя, удобно ли расположились ее гости, – комнаты сравнительно небольшие, но помещение для кабинета обширное, расставили и полки, и шкафы для книг и бумаг, у нас их громадное количество. И работать Дмитрию Ивановичу там никто не ме-|Шает, не ходит над головой – последний этаж он сам выбирал... Сегодня Дмитрий Иванович Ј утра расстроен, – Анна Ивановна перевела разговор на далекую от квартирного устройства тему, – опять что-то прочитал о том, что Рамзай, тот, который открыл гелий по солнечной линии спектра, предполагает наличие элементов с таким ничтожным весом, что места им в периодической таблице не находится. Хорошо, что с Дмитрием Ивановичем сейчас разговаривают «валерьяновые капли».
