угодно может пойти не по плану. Поэтому идеальные преступления тоже раскрывают.
— Это верно, — согласился он. — Только в нашем случае слишком много «авось» получается… Та же собачка. Она должна была оказаться в банке. Иначе кто взвизгнул бы? Но как спланировать появление в банке собаки?
Методично обкусывая котлету, которую целиком нацепил на вилку, отчего меня просто мутило, Никита спросил:
— Думаете, эта тетка с Вишенкой в доле?
— Как знать, — задумчиво протянул Артур.
Мне не хотелось думать о Татьяне Андреевне плохо, она была такой милой на вид и какой-то незащищенной… Но я уже сталкивалась с тем, что люди, вызывающие у меня симпатию, на поверку оказываются совсем не теми, кем казались.
Артур уже продолжил:
— Или наш убийца заприметил, что дама с собачкой часто приходит в этот банк, и решил это использовать. Надо уточнить у нее: возможно, она каждый месяц является именно двадцать первого числа?
— На это мог обратить внимание только сотрудник банка.
Он посмотрел на меня внимательно:
— Скорее всего. Хотя это мог быть и другой клиент, который заприметил эту Вишенку…
— И решил ее использовать! — подхватил Никита.
Он, наконец, дожевал котлету и перестал вызывать у меня отвращение. Я остановила его движением пальца:
— Но это значит, к тому времени у него уже созрел план преступления. Не мог же он придумать это, увидев собачку…
В их взглядах, обращенных ко мне, появилась снисходительность взрослых мудрых людей, слушающих лепет малыша. Когда мне так откровенно указывают на нехватку возраста, я начинаю заводиться:
— Что? Только не вспоминайте чертополох и Хаджи-Мурата!
Даже стеклянный глаз Ивашина засветился изумлением:
— Ты о чем?
— О, молодежь! Ты не читал Толстого? — Артур с притворной укоризной покачал головой.
— Читал… Вроде. А при чем тут…
— Он придумал сюжет повести об этом воине, когда увидел сломанный чертополох, — пояснила я. — Не спрашивай — как это произошло… Но это факт истории литературы.
Никита вздохнул:
— Все-то ты знаешь…
— За это и ценю! — ухмыльнулся Логов.
— Только идея произведения — это одно, а преступный замысел — совсем другое.
Артур по-собачьи наклонил голову. В такие минуты его хотелось погладить, честное слово!
— Неужели? Разве это не творчество своего рода?
Быстро нажимая на невидимые клавиши, Никита прогуглил:
— Вот. Творчество — процесс деятельности, в результате которого создаются качественно новые объекты и духовные ценности, или итог создания объективно нового.
— Разработка нового преступления вполне подходит под это определение, — кивнул Артур.
— Не знаю, — не согласилась я. — Это, безусловно, мыслительная деятельность. Но — творчество? Сомневаюсь. Не сочтите за пафос, но разве творчество не должно приподнимать человека? Делать его лучше? Тянуть к небу, если хотите…
Никита оторвал взгляд от экрана:
— О-о…
— Согласен, — сказал Артур тоном, пресекающим иронию. — Ты абсолютно права, Сашка. Я погорячился, назвав это творчеством… Что я в этом понимаю? Всю жизнь копаюсь в дерьме… Из нас троих только ты — творец. Кстати, что-то ты давно не показывала ничего новенького… Обещала же!
У меня погорячели щеки:
— А ты ждешь? Он пока отлеживается.
— И сколько ему еще отлеживаться? — деловито спросил Ивашин.
— Сейчас вам все равно некогда…
Артур погрозил мне пальцем:
— Не скажи! На твой рассказ у меня всегда время найдется. Пришлешь?
У меня так заколотилось сердце, будто моего ребенка принимали в Гнесинку, и я мелко закивала:
— Конечно! Сейчас вам обоим вышлю.
Мне показалось или они и впрямь покосились друг на друга, как дуэлянты?
— А пока вернемся к нашим баранам, — вздохнул Логов. — Значит, Саш, ты полагаешь, наш преступник заприметил Бочкареву с собачкой в банке? Вычислил, что она всегда приходит двадцать первого числа, и наметил ограбление на эту дату в июне. Напрашивается вывод: этот человек работает в банке. Вряд ли он тоже случайно являлся туда несколько месяцев подряд в один и тот же день!
Никита состроил выразительную гримасу:
— Напрашивается…
— Сколько сотрудников в момент ограбления было на работе? — спросила я.
— Семеро мужчин, включая самого Шмидта…
Никита хмыкнул:
— У него алиби!
Проигнорировав его шутку, Артур невозмутимо продолжил:
— И пятеро женщин. С горем пополам мы определили местонахождение в момент ограбления почти всех, кроме двух парней, которые так зас… Пардон! Струхнули так, что вообще ничего не помнят. Или пытаются убедить в этом нас.
— Скорее, второе, — вставила я.
Он кивнул:
— По крайней мере, один из них точно врет.
— Думаете, это он лежал напротив старушки?
— Эй, аккуратней! Не вздумай назвать ее старушкой в глаза. Работающая энергичная дама — какая старушка? У нее еще планов на жизнь больше, чем у тебя.
Сжавшись от конфуза, Никита пробормотал:
— Ей же почти семьдесят лет…
— И что? Она, может, сто проживет! Еще куча времени впереди.
— Да вы оптимист, Артур Александрович, — не удержалась я. — Тоже мечтаете больше века протянуть?
От того, как он взглянул на меня, все слова сразу пересохли.
«Зачем мне жить так долго? — читалось в его печальных глазах. — Сто лет одиночества… Стоит ли об этом мечтать?»
Если б здесь не было его помощника, я взяла бы Артура за руку и спросила так тихо, чтоб расслышал только он: «Неужели ты и мысли не допускаешь о другой женщине? Больше года прошло… Чуть больше, но все равно. В любой момент в твою жизнь может войти та, что заменит мою маму… Не бойся, я не буду против. И это не рассорит нас. Горе или мгновенно выстраивает между людьми высоченную стену, которую не удается преодолеть до конца жизни, или связывает их невидимыми путами так крепко — не разорвать. Ты же понимаешь, что мы никогда не потеряем друг друга, даже если годами не будем видеться? Но ты не выдержишь так долго без меня. И я не выдержу. То живое, что чувствуем мы с тобой, куда больше любви… Мы вросли друг в друга. Я стала твоей частью, а ты — моей. И нам не выжить, если эту часть отделить искусственным образом. Надеюсь, никто и пытаться не станет…»
Вслух я этого не произнесла, но мне показалось, будто Артур все понял. Для нас уже стало обычным делом считывать мысли друг друга. Если у вас есть такой человек, вы уже не одиноки. Хотя, признаюсь, мне спокойней от того, что мы живем под одной крышей. Я не чувствую себя его дочерью, да и он не претендует на роль отца. Но больше кровных уз нас роднит любовь к той, что стала нашим ангелом-хранителем. Одним на двоих… Разве такого не бывает?
Что мы вообще знаем о бесплотном мире, в котором они живут? Могут ли ангелы подавать нам знаки или это лишь фантазии особо одаренных?
