Ознакомительная версия.
Ее томила подкравшаяся глубокая усталость, неизбежное следствие бессонной ночи. Александра взглянула на часы: время близилось к семи вечера. «Если лягу спать сразу, как доберусь до дома, к полуночи отдохну и буду в состоянии заняться делом! Нельзя же надеяться на то, что случится чудо и на меня свалится выгодная сделка, покладистый клиент, сумасшедший коллекционер, который поручит распродать его сокровища по дешевке… Сейчас в делах застой, так что деньги приходится добывать по копейке…»
Вернувшись домой, она сразу легла в постель. Цирцея, дожидавшаяся ее возвращения под дверью, с довольным видом улеглась рядом, поверх одеяла, и принялась умываться. Александра привычно положила ладонь на кошачий бок, мелко подрагивавший и уже покрывшийся мокрыми колючками от умывания. Кошка в ответ издала утробный тарахтящий звук. Женщина закрыла глаза и попыталась провалиться в сон. Но дремота, которая так сладко манила ее, лишая сил и кружа голову, постепенно отступила. Александра некоторое время лежала неподвижно, потом со стоном села. Кошка тоже поднялась, вопросительно мяукнув.
– Что за несчастье? – пробормотала женщина. – Сна ни в одном глазу. Неужели опять бессонница навязалась?
Этим недугом она страдала редко, лишь в дни самых напряженных переживаний, когда все мысли и чувства растворялись в одной, тревожной и неотступной идее. Так бывало, когда ее захватывало новое дело, сопряженное с тайной. Александра могла потерять сон на несколько суток и уснуть, лишь допытавшись до истины.
Цирцея, сидя рядом на мохнатом акриловом покрывале, смотрела на Александру в упор. Ее суженные зеленые глаза искрились.
– Не знаешь ли ты, когда я наконец поумнею? – обратилась к ней художница.
Кошка в ответ заурчала громче и вновь улеглась на покрывало, свернувшись клубком. Александра встала.
Присев к столу и открыв ноутбук, она подключила мобильный модем. Художница решила обмануть отступивший сон видимостью срочной работы, хотя ей надо было всего-навсего написать несколько писем, которые вполне терпели, проверить присланные по почте каталоги ближайших аукционов – просто для ознакомления, так как заказов она ни от кого не получала и ехать пока никуда не собиралась. Она по опыту знала: ничто так не приманивает сон, как необходимость работать…
«А еще полезнее перевести в электронный вид архив Альбины, чтобы он отныне всегда был под рукой! Ну, хотя бы начать! – сказала себе Александра, нажимая клавиши. – Вон он стоит и ждет внимания, здоровенный чемодан! Там сведения, о которых посредник, вроде меня, и мечтать не может… Целая книга судеб, списки живых и мертвых коллекционеров, продавцов и покупателей… Вкусы, привычки, личные сведения… Золотое дно!»
Когда ныне покойная подруга, заболев всерьез и осознав близость конца, подарила ей архив, то сказала без тени иронии: «Он будет твоим кормильцем до конца дней, этот глупый толстый чемодан!» И впрямь, за два года, миновавшие после смерти подруги, Александра заключила с десяток сделок, благодаря тому, что у нее под рукой были бесценные сведения.
Этот старый фанерный чемодан с обитыми латунью углами был битком набит пухлыми растрепанными тетрадями и рассыпающимися блокнотами. Альбина, равнодушная к внешним приметам жизни, к уюту, здоровью и прочим «мещанским мелочам», была педантична во всем, что касалось ее деловых контактов. Каждый клиент, хотя бы раз обратившийся к ее услугам с целью что-либо купить или продать, попадал в архив. Она фиксировала не только имя, адрес и телефон, но все подробности каждой сделки, все вещи, прошедшие через ее руки, с ценой и описанием. Также Альбина отдельно отмечала факты, не относящиеся к делу прямо, но каким-то образом характеризовавшие клиента, – причуды, вкусы, пристрастия и антипатии. Например, могла особо отметить, что клиент ненавидит прямые вопросы и, чтобы уйти от ответа, может даже прервать разговор. Или же, обожает своего кота, и с ним можно легко наладить контакт, восхитившись красотой животного. Этим подробностям воистину не было цены – они позволяли Александре легко находить подход к людям, которых она видела впервые в жизни.
Архив был организован следующим образом. Случайных клиентов Альбина отмечала в тетрадях с серыми обложками. Если клиент совершал сделки и в дальнейшем, он переводился в тетради красного цвета. Для особо чтимых и постоянных клиентов заводились именные блокноты, отдельно на каждого. Каждая сделка фиксировалась на новой странице.
Поднявшись из-за компьютера, Александра расстегнула замки на чемодане, порылась и извлекла оттуда стопку именных блокнотов. «Начинать, так с них! – сказала себе Александра, пролистывая истрепанные пухлые книжицы. – Хотя тут уже половина – покойники… Но наследники-то у них остались, а уж известно, они все продают куда охотнее, чем сами коллекционеры… За какие же тут годы записи… Начало восьмидесятых, Советский Союз, подумать только! А в девяностых сколько – просто валом повалило! Люди стали бедствовать, терпели удар за ударом, коллекции стали непосильным бременем, опасной в тяжелые времена роскошью… Другие, напротив, не знали, куда девать внезапно появившиеся огромные деньги! Потоки редкостей, прекрасных полотен переходили из рук в руки и исчезали бесследно, за границей или в частных коллекциях. Может быть, навсегда! Да, Альбина создала целую летопись эпохи, своеобразный театр теней, где по силуэтам можно догадаться о происходящем действии, обо всех потрясениях смутного времени…»
Внезапно ее, как незаметно подлетевшая оса, ужалила мысль, случайная, но, как ей тут же показалось, давно зревшая. Александра подняла изумленный взгляд на Цирцею, безмолвную собеседницу и свидетельницу ее ночных бдений. Лежавшая чуть поодаль черная кошка почти сливалась с темнотой, ее ярко-зеленые глаза мерцали, немо сообщая нечто важное.
– А нет ли в архиве Гдынского? – спросила Александра внимательно слушавшую кошку. – Ведь это вполне возможно! Ирина сказала, у него была большая коллекция театральной живописи Серебряного века. И все это якобы продано Ниной! Правда, та утверждает, что речь шла о каких-то мелочах, но ведь Альбина фиксировала и мелочи, если они проходили через ее руки… Да, если только посредником была она…
Далее художница подсчитывала молча. Альбина скончалась два года назад, но сделки проводила до последних дней своей жизни, вплоть до отбытия в больницу, откуда так и не вышла. Кое с чем ей помогала Александра, старавшаяся облегчить больной подруге этот процесс, но о многом художница не знала. Альбина, подобно всем перекупщикам антиквариата, отличалась скрытностью и не вдавалась в откровения даже с самыми близкими людьми.
«Ирина тоже приехала в Москву два года назад и, по словам Нины, сразу начала скандалить по поводу проданных вещей. Значит, продано все было еще при жизни Альбины! Но где же искать? Запись должна быть сделана на Гдынского, ведь продавцом она всегда записывала хозяина. Постоянным клиентом он вряд ли был… К чему Ирине было так возмущаться, если коллекции распродавались и раньше? Если вещи продавались по отдельности, а не сразу, то он, скорее всего, значится в красных тетрадях. Если все продано сразу и это был единичный случай – то в первичных, серых… где он, так или иначе, должен был оказаться – ведь с них начинались все дальнейшие контакты!»
Взглянув на стопки серых тетрадей, громоздившиеся в открытом чемодане, Александра покачала головой. Это была работа, которая могла растянуться на несколько суток. У архива Альбины был существенный недостаток: покойная владелица не вела общего списка людей, с которыми вступала в сделки.
– Как ты считаешь, я найду? – спросила художница Цирцею. Кошка, задремавшая было, тут же широко раскрыла глаза и вновь устремила на хозяйку загадочный искрящийся взгляд. – Что-то в последнее время мне не везет…
Она принялась разбирать тетради, стараясь отыскать те, которые относились к последним трем годам. Каталоги выставок были забыты, почта осталась непросмотренной, письма неотвеченными. Александру мучило любопытство, не мотивированное никакой предполагаемой выгодой. «Уж очень разную информацию они мне предоставили, эти две женщины, – рассуждала она, пролистывая тетрадь за тетрадью. – Одна полностью отрицает то, что говорит другая, и это у них во всем… Одна из них лжет, непременно, не бывает двух равноправных истин. Лжет и преследует своей ложью конкретную цель: старик на ладан дышит и оставит немалое наследство, хотя бы выражающееся в недвижимости! Не говоря уж о том, что, может быть, коллекция превзойдет все ожидания…»
Кошка, завороженная шелестом страниц, спрыгнула с постели, судорожно потянулась и, подобравшись ближе, застыла, напряженно следя за поисками. Изредка она протягивала лапку и делала несколько замахов, словно пыталась поймать и остановить быстро мелькающие страницы.
Ознакомительная версия.
