— А Ф-ф-фи… Фи-фи-латова… — эти звуки я дополнила выразительными жестами и интенсивным хлопаньем ресниц за безобразными «окулярами».
Закамуфлированный жлоб не снизошел до общения со мной, а только показал на такую же внушительную дверь в стене дома. Я немедленно двинулась к ней, но неожиданно поскользнулась и чуть не упала. С трудом удержавшись в вертикальном положении, я поняла, что моя левая нога к таким перегрузкам еще не была готова — она снова дала о себе знать острой пульсирующей болью.
М-да… Пожалуй, для одной непонятно откуда взявшейся «студентки» (или все же журналистки?) два увечья — это многовато, поэтому мне пришлось выбирать: оставить моим недостатком заикание или все-таки хромоту. Чтобы не отклоняться от первоначального плана, я сбавила скорость и дошла до двери почти ровным размеренным шагом.
— Здравствуйте, а что же вы не позвонили? — встретила меня на пороге миловидная девушка.
Хм, если учесть, что в мои прежние намерения вообще не входило заставать хозяев дома, звонить по меньшей мере было бы глупо. «А почему она меня не спрашивает, кто я такая?» — возник в моей голове резонный вопрос. Но ответ на него я тут же получила.
— Мне Борис давно обещал прислать какую-нибудь журналистку, чтобы описать нашу коллекцию картин и взять интервью. Но почему же он не предупредил, что вы придете именно сегодня? Я бы сходила в парикмахерскую, вы ведь, наверное, будете и фотографировать… Ведь будете, да? — с сомнением и надеждой повторила хозяйка.
— Д-да, конечно. — Я вытащила из папки блокнот, а из сумки — маленький фотоаппарат. — Это у… у… у-усовершенствованная модель, — на всякий случай уточнила я, заметив, что на Филатову не произвели впечатления его небольшие размеры.
Кстати, это было совершеннейшей правдой: внешне имитирующий обычную «мыльницу», мой фотоаппарат выхватывал самые мелкие детали и давал очень четкое изображение. Я попыталась объяснить это Филатовой, но на третьем слове, сказанном мною за три минуты, она махнула рукой.
— Я верю, верю. Давайте лучше познакомимся — меня зовут Алина Вениаминовна, но лучше — просто Алина, — поправилась она, бросив на меня быстрый взгляд.
— А м-меня Таня зовут, — улыбнулась я, стараясь изобразить смущение от важности момента. — Я з-з… заикаюсь, только когда о-очень волнуюсь, — постаралась выпалить я на одном дыхании.
— А вы не волнуйтесь, я не кусаюсь, — миролюбиво произнесла хозяйка. — Вы пока осмотрите дом, выберите интерьер, подходящий для снимков, а я переоденусь.
Оставшись в одиночестве, я огляделась. В гостиной, выполненной в духе лучших бразильских сериалов с непременной кадкой с фикусом и лестницей на второй этаж, ничего особенно интересного не наблюдалось. По крайней мере, на первый взгляд. Поэтому я решила с благословения Алины осмотреть и остальные комнаты.
Так как сама она поднялась вверх по лестнице, я сделала резонное заключение, что именно там находятся спальни. Конечно, пробраться туда мне тоже было необходимо, но с первых же минут лезть на рожон не следовало. Я осмотрела столовую и даже успела прикрепить к огромному дубовому столу один из «жучков». Может быть, и не следовало разбрасываться дорогостоящей аппаратурой, но при помощи этого полезного устройства я надеялась получить некоторую информацию. Как ни странно, никаких картин я так и не обнаружила. То есть, конечно, какие-то полотна в стиле примитивизма «украшали» одну стену, но картинами их можно было назвать с большим натягом.
Кстати, а кого обещал прислать Борис Корнеев? Или Алина вовсе не его имела в виду?.. Чтобы не ломать голову понапрасну, я быстренько набрала номер мастерской Корнеева и напрямую спросила об этом.
— Да, я обещал прислать какую-нибудь журналистку, чтобы она сфотографировала коллекцию Филатовых и написала несколько слов о самой Алине, которая мнит себя великой художницей. Ну, не мог я отказать Коле в такой малости, — сообщил Корнеев. — Таня, а вы что… там, у них?
— Да, — ответила я и повесила трубку, радуясь, что сообразила сразу прояснить ситуацию. Если Филатовы решат меня проверить, то теперь Корнеев будет в курсе дела.
— Танечка, вы уже побывали в столовой? Ну и как?
Я захлопала ресницами и промычала что-то совершенно невразумительное. «Если это и были ее „бессмертные творения“, ради которых весь сыр-бор, то вряд ли их высоко оценят специалисты и потомки. А если кто-нибудь все-таки и оценит, то только благодаря деньгам самого Филатова», — ехидно подумала я про себя.
— Да-да, Борис предупреждал, что журналисты — всего-навсего дилетанты и в вопросах живописи совершенно некомпетентны, — со вздохом произнесла Алина. — Но я сегодня возьму на себя роль гида и обо всем вам расскажу, — улыбнулась она.
В предвкушении познавательной экскурсии я достала из недр своей сумки ручку и поправила на носу огромные очки без диоптрий, которые не только уродовали меня, но и создавали видимость представительности. Наверное, в понимании Филатовой практически все журналисты были лохами, поэтому мой имидж не вызвал у нее ни малейшего подозрения.
— Думаю, надо начать с самого обыкновенного, — продолжила между тем Алина. — В кабинете у нас висят картины местных, тарасовских, мастеров. Пойдемте?
* * *
Через полчаса я в изнеможении свалилась в кресло в той же самой гостиной, откуда мы с Филатовой и начали экскурсию по живописному собранию. Я, конечно, предполагала, что она будет скучной и утомительной, но не до такой же степени! Слушать рассуждения об искусстве дилетантки, представляющей себя великой художницей… Нет ничего тоскливее этого. А ее «шедевры» я и вообще не знала, как описать.
Больше всего меня из всей коллекции заинтересовала картина «Ноктюрн». Она привлекла мое внимание еще и потому, что нечто подобное я уже видела. Очень простой сюжет завораживал: красное море, огромная цветная скала, а у подножия — маленький серый человечек в профиль. Наполеон. Что-то во всем этом было непонятное, дерзкое и несколько демоническое.
«Вообще-то, если картину писал Корнеев, то красная вода и сверкающая разными цветами скала — в его стиле. Но почему же куплено полотно у Филиппа? — размышляла я. — Неужели он продал то, что когда-то приобрел сам? Если же автор данного шедевра Туманов, то почему он так явно скопировал основные художественные приемы своего наставника и учителя? Да еще этот человек внизу…»
Алина тоже не смогла сказать ничего определенного об авторе: на полотне вроде бы стояла подпись Бориса, но куплена была картина действительно у Филиппа. «Ничего не понимаю», — заключила я с некоторой долей обреченности и взяла сей факт на заметку.
Честно говоря, я и сама запуталась: рука мастера чувствовалась определенно — у Бориса, чьи картины я запомнила, часто встречались цветные скалы и потрясающей красоты красные моря, но вот в фигуре человека было что-то еще… Совершенное и завершенное. «Ладно, про Наполеона потом спрошу у Корнеева», — решила я и незаметно от Алины щелкнула картину на пленку. И правильно сделала, что незаметно.
— Я думаю, что, не считая моих работ, «Ноктюрн» — самое лучшее приобретение мужа, — сообщила Алина как раз в тот момент, когда я фотографировала ее на фоне какого-то чудовища, которое она называла своим автопортретом. — Он никому не разрешает даже приближаться к картине, а сам, наверное, просто не понимает ее ценности. Танечка, вы обязательно напишите о «Ноктюрне» в своей статье, но пока не говорите Николаю о том, что видели ее. Хочу сделать ему сюрприз, — добавила она.
— Конечно-конечно, — поспешила согласиться я и целых пять минут, с перерывом в четыре минуты на повторение некоторых согласных звуков русского языка, хвалила дальновидность хозяйки дома, а потом поспешила перевести разговор на другую тему: — Алина, а как называется эта работа?
Обдумывая сейчас путешествие по просторам филатовского дома, я в конце концов догадалась о причинах столь тщательной маскировки «Ноктюрна». Конечно, в искусстве я на самом деле дилетант, но зато в здравомыслии и логическом построении следствия мне нет равных.
Выбрав удобный момент, я прикрепила «жучок» к спинке дивана в гостиной. «Если уж в спальню, где между супругами обычно ведутся все важные разговоры, попасть не удалось, — рассуждала я, — на всякий случай послушаю, что будут говорить в гостиной». Считая свою миссию выполненной, я пообещала Алине позвонить в самом ближайшем будущем.
— К-как только ст-татья будет готова, я с-с-сразу же дам вам знать и привезу ее п-п-показать. Иначе могут в-в-возникнуть недоразумения, когда она будет уже напечатана: нап-п-пример, вам что-нибудь не понравится, или я з-з-забуду о чем-нибудь сказать, или ф-ф-фотографии перепутаю, — объяснила я необходимость еще одной нашей встречи, старательно время от времени заикаясь.
