— Да ты пьяна, Ассоль.
— У меня в сейфе всегда имеется представительский набор. Они все знают. Ну, эти — хахали. Вот и хлопнула с менеджером по стакану. А то бы он не решился брюки скинуть… Не люблю оральный секс…
— Ась, перестань. Расскажи, что стряслось, я же вижу, ты вся какая-то взъерошенная.
— Вздрюченная… Ах, Славка, тебе бы мои заботы… В общем, я про Аркадия. Он сделал мне предложение. Официальный жених. Везде с собой таскает. Ядовито так фыркнул вчера, что я к тебе без него отправилась. Но ведь это же ясно — между ним и Сержем собака пробежала. Неразрешимое противоречие на почве юношеского соперничества вокруг твоей особы и дальнейших деловых потягушек. Уж не знаю, в чем там дело.
— Это все давно известно. А вот то, что невеста Тайцева с охранником на сейфе развлекается — это меня, если честно, удивило.
— Ну, во-первых, ещё неизвестно, сколько мне в невестах ходить может, так в девушках и останусь. Аркадий ждет решения какого-то важного дела, после которого сможет бракосочетаться… А, во-вторых… — Аська пристально посмотрела на меня. — Наш плейбой Аркадий Тайцев к женщинам равнодушен.
— Как?! — вылупила я глаза, не в силах поверить в мужскую несостоятельность экс-возлюбленного.
— Аркадий теоретически — Казанова. А практически — фригиден. Знаешь, что он мне сказал на «Зодиаке»? — «Ты знаешь, Сола, я не импотент. Я просто ничего не хочу. Мне не надо. Выспаться бы…»
Меня поразила Аськина цитата, точно совпавшая с признанием Галиного пациента. Выходит — мужиков сразила повальная эпидемия и явление, действительно, носит массовый характер. «Надо поторопить её с докторской», — подумала я и сказала:
— Мне так не показалось, Ася. В нем была какая-то озабоченность, какая-то скрытая страсть. Я думала — он по тебе сохнет. — Слукавила я. Было ясно, что о наших свиданиях с Аркадием на «Зодиаке» и в осеннем парке Аська знать не должна. Тем более о его признаниях, умаляющих достоинства непобедимой сирены. Невеста должна торжествовать победу, а не ревновать суженого к старым приятельницам. — У деловых мужиков особые отношения с сексом. Не бери в голову, Ась.
Она многозначительно вздохнула:
— В конце концов, это не самое страшное. Всегда найдется какой-нибудь хорошо вооруженный охранник или туземец на Гавайских островах, примитивный и пылкий, как дикий мустанг.
— Ты что-то знаешь? Про то, что случилось со мной там, в Стамбуле?
— Не-а… Но смекаю, — стряслось нечто эпохально-важное… У тебя, Славка, глаза, как у мартовской кошки. Нет… Ты не поймешь… А вот мужики это за три версты чуют… Видишь тощего брюнета в том углу? Да не оборачивайся! Он с тебя глаз не спускает. И поверь, с вполне определенными намерениями.
— Мальчишка какой-то прыщавый… — Искоса глянула я.
— Так это хорошо, что прыщавый. Сексуальная неудовлетворенность, высокий потенциал, блистательная перспектива…
— Прекрати, Аська. Ты же про меня все знаешь. И про Сережу… Я ведь тот ремонт в качестве лечебной терапии затеяла… У меня, Ася, маниакально-депрессивный психоз…
После того, как я выложила свою историю, Ассоль долго не унималась, высмеивая мой «моральный кодекс». Не слишком остроумно, но очень искренне. И мне стало легче.
— Хорошо, что не передумала. Сменку захватила? Отлично, вот здесь и держи. — Алла распахнула стенной шкаф в широком коридоре.
— Не знаю, надолго ли задержусь, получится ли? — Я быстро сняла свой твидовый костюм, крепдешиновую блузку с бантом «а ля Маргарет Тетчер» и натянула серый свитер и джинсы.
— Не думай ты сейчас об этом: «Сколько, как, смогу, не могу». Вспомни, о чем мы с тобой толковали — и за дела. Гера ещё недели две бюллетенить будет. За это время разберешься, что к чему. Вон его стол. Снимаешь трубочку, берешь микрофон — и вперед. Про наушники не забудь. Создают ощущение замкнутости, интимности. И постарайся хорошенько «обнулиться».
Я шагнула в большую комнату с кабинками, вроде фонотеки в ленинке, и заняла указанное Аллой место. Еще тогда, на «новоселье», рассказ Аллы о её работе неожиданно заинтересовал меня. И главное — одна фраза: «Настолько отвлекаешься от своих проблем, что в конце смены просто забываешь, как тебя зовут, не говоря уже о том, что где болит». Именно это меня и привлекло.
Накануне, обсудив со мной условия «пробной стажировки», Алла поделилась основными правилами:
— Психологи и психотерапевты, работающие у нас, прекрасно схватывают с первых же фраз, что и как говорить своему клиенту, и в какие игры с ним играть. Собственно, — это театр. Ты с лету ставишь предварительный диагноз и намечаешь стратегию поведения, а внешне поддерживаешь игру, направленную на то, чтобы «заболтать» пациента. То есть, прежде всего необходимо погасить его эмоции — ведь человек звонит, как правило, на последней степени накала. А уже затем аккуратненько, исподволь, заставить пациента трезво поразмыслить над своей ситуацией. — Алла вздохнула и призналась. Дается это не легко и не каждому. Самое важное — освободиться от предвзятости, симпатий и антипатий к пациенту, то есть — подавить в себе личное. Всякий раз, протягивая руку к телефону, ты должна полностью «обнулиться» — освободиться от своих жизненных установок и принять звонящего таким, каков он есть… Я убеждена, что у тебя получится. — Она одобрительно кивнула на мой строгий свитер. — Перед нами некто, готовый превратиться в идеального собеседника для любого бедствующего — пусть им окажется сама Офелия или многодетная алкашка из московских хрущоб.
— Для этого я и переоделась во все серенькое — как «невидимый» работник сцены, облаченный в робу.
— Многие здесь убеждены, что так удобнее перевоплощаться. Ведь тот, кто звонит, формирует свое собственное представление о человеке, с которым он будет разговаривать. Мастерство специалистов в том и состоит, чтобы суметь с первой же минуты стать тем воображаемым собеседником, которого ожидают услышать… У женщин это получается проще. — Улыбнулась Алла. Ведь все мы по природе актрисы. Ну, с Богом!
Я закрылась в кабинке, с ужасом глядя на молчащий телефон, и понимая, что как раз меня тянет сейчас поднять трубку и поговорить с этим идеальным воображаемым собеседником. Не зацикленным на сексуальных проблемах, как Галина, и не столь эгоистичным, как Ассоль, видящая все вокруг сквозь призму своего настроения и собственных, не слишком духовных, потребностей.
Я бы рассказала, что проводив дочь до весны на учебу в Англию, снова почувствовала себя одинокой и больной. Что Сережа, ощутив во мне какую-то перемену и отчаявшись пробить стену молчания — отдалился. с головой ушел в работу. Ни постер Ван Гога, ни мотивы Пикассо не вдохновляли его на прежние любовные отношения. Хотя я и ложилась в постель нарядная, как Алексис из «Династии», благоухающая и соблазнительная после гидромассажной ванны, желающая его ласки и боящаяся того, что они меня не вдохновят…
…От звонка я вздрогнула и отдернула тянувшуюся к трубке руку. Сердце заколотилось и мое «Алло, телефон доверия слушает вас» — прозвучало хрипло и неуверенно.
…Алла предупредила, что сеанс телефонной психотерапии длится в среднем 35 минут. За двенадцать часов своей первой смены я провела больше десяти разговоров, покинув пост вымотанной, но счастливой. Опыт телефонного общения пришел очень быстро — на третьем пациенте я просто «блистала», чувствуя себя Зигмундом Фрейдом и Аллой Демидовой в одном лице. Мы побеседовали с сорокапятилетней женщиной о жизни и расстались друзьями, на оптимистической шутливой ноте. А начала она с вопроса о количестве снотворного, необходимого для «вечного покоя». Разумеется, сюда звонят не за консультацией по способам самоубийства. Не всегда отдавая себе отчет, люди хотят, чтобы их отговорили и удержали. Это надо помнить, какую бы истерику ни закатывал пациент на том конце провода. И ни в коем случае не раздражаться, какими бы вздорными ни казались тебе поводы для подобной истерии. Меня порадовала собственная терпимость и сострадательность, а также легкость в «подыгрывании» собеседнику. С простоватыми пациентами я поддерживала свойский тон и «оттягивалась» на интеллигентных — здесь можно было блеснуть эрудицией, перевести беседу в лирически-философское русло. Меньше всего меня вдохновляли жалобы и сетования, скатывающиеся в политическое русло, типа «что с нами демократы сделали» и «сюда бы Сталина хоть на недельку — он бы порядок навел». Но я прятала поглубже личную предубежденность и видела в говорящем прежде всего человека — больного, голодного, жалкого, изнуренного схваткой за «светлое будущее», потерявшего здравые критерии и ориентиры. И пыталась дать лишь то, что могла — крупицу душевного покоя, уверенность в собственных силах.
— А доктор Баташова — молодец! Выступала не хуже народной артистки времен старого МХАТа. — Похвасталась я после смены Алле. Она одобрительно потрепала меня по плечу.
