– О! – Глаза ротмистра сверкнули жадным огнем. – Вещь превосходная. Клинок дамасской стали.
– А скажите мне, дорогой Заурбек Теймуразович, – улыбнулся Вирхов, – принято ли у вас на Кавказе украшать кинжалы змейками?
– У кубачинцев – нет, – сказал Золлоев, возвращая следователю орудие убийства.
– Что вы делали вчера днем, господин Золлоев? – почти безразличным тоном, убирая вещественные доказательства в ящик стола, поинтересовался Вирхов.
– Тренировался в конногвардейском манеже, объезжал нового скакуна, – ответил ротмистр. – Горяч, но красавец. – И, как бы предваряя следующий вопрос следователя, добавил:
– Я всю неделю провел в манеже, пользуюсь отпуском от дежурств.
– И это могут подтвердить ваши сослуживцы? – уже без всякого интереса, только для соблюдения формальности, спросил следователь.
– Так точно, господин следователь, весь второй взвод.
– Так-так, – протянул Вирхов, – хорошо. Пойдем дальше. Вы человек степенный, Заурбек Таймуразович, глаз у вас наметанный, опытный. Скажите, а среди стасовских гостей был ли кто-то, кто мог совершить убийство Тугарина?
– Вряд ли, – подумав с полминуты ответил ротмистр. Старики достойные не могли. Барышни не могли. Господин Шлегер скорее мошенник, чем убийца. Об актере и говорить нечего – пустое место Господин Апышко мог бы убить, если б Тугарин был изобретателем – вы, верно, знаете, что он охотник до технических новшеств.
– Да-да, осведомлен, – подтвердил Вирхов. – А библиотекарь Кайдалов? Ротмистр задумался.
– С одной стороны, он – очень серая личность А с другой стороны, может только ею казаться чтобы на него подозрение не пало...
– Он единственная родная душа Глеба Тугарина, его дядя Способен ли он убить племянника? Ротмистр пожал плечами.
– За что? – наседал Вирхов.
– Откуда мне знать, господин следователь. Допросите его, сами поймете.
– Спасибо, дорогой Заурбек Теймуразович, – встал из-за стола Вирхов, – извините, что побеспокоили Надеюсь, Великий князь бодр и здоров.
– Так точно, господин следователь. – Золлоев щелкнул сапогами. – Позволите идти?
– Разумеется, господин Золлоев, я вас провожу Оба направились к двери, но дойти до нее не успели – в образовавшемся проеме возникло растерянное лицо письмоводителя.
– В чем дело? – нахмурил плоские белесые брови Вирхов.
– Разрешите доложить, – зачастил письмоводитель, испуганно поглядывая на грозного ротмистра, – служащий Публичной библиотеки Кайдалов бесследно исчез. Ни вчера, ни сегодня не появлялся – ни на службе, ни дома!
А двумя часами раньше Мария Николаевна Муромцева, миновав и Невский и запруженную легковыми экипажами и конками Знаменскую площадь с внушительным собором в центре, с Николаевским вокзалом по правую сторону, уже подъезжала к дому Шерстневых на Мытнинской улице. Именно здесь, в Рождественской части, квартировал, по утверждению караимского ювелира, Серафим Серафимович Крайнев. Сердце девушки учащенно билось – она не представляла себе, как она явится в чужую квартиру, к незнакомому мужчине И не грозит ли ей там какая-нибудь опасность? Смущало ее и то, что никто из родных не знал, куда она отправилась: их бы шокировал ее поступок. Непременно обидится и Клим Кириллович – он же взял с нее слово, что она дождется его дома. Сам он, после посещения злополучной аптеки, собирался без задержек вернуться в дом Муромцевых – нельзя было оставлять надолго без врачебного присмотра тяжелобольного профессора! Нельзя было заставлять его и вновь волноваться! Но если она привезет две тысячи, ее все простят.
Мура тяжело вздохнула и велела извозчику остановиться. Она уговаривала саму себя, что много времени на разговор с господином Крайневым не потратит, а разговор должен состояться непременно! Ей нужны деньги! И срочно! Как же еще собрать ту сумму, которую требуют похитители Брунгильды?
Мура сошла на тротуар около скверика, усыпанного облетевшими листьями. Дом, в котором проживал господин Крайнев, находился по другую сторону улицы: шестиэтажный доходный дом, с высокими окнами, эркерами, внушительной парадной дверью, прикрытой затейливым железным козырьком. У дверей стоял дворник в белом фартуке поверх пиджака, в низко надвинутом на густые, черные с проседью кудри, картузе.
Муре огромный дворник с окладистой бородой, со сверкающей на солнце номерной бляхой, показался слишком суровым, чтобы можно было так сразу подойти к нему и спросить о том, в какой квартире проживает господин Крайнев. А вдруг он не пустит ее?
Девушка облюбовала подходящую скамейку в скверике, в стороне от шумной детворы и их нянек, и присела. Она хотела еще подумать хотя бы минутку. Стоит ли идти к господину Крайневу? Не попытать ли счастья, вопреки настойчивому совету Михневича, у других ювелиров? Или поехать в ломбард? Что-то тревожило младшую дочь профессора Муромцева, не привыкшую наносить визиты незнакомым мужчинам и предлагать им сомнительного происхождения драгоценности. Она колебалась. Ей так не хватало сейчас милого, надежного Клима Кирилловича!.. Яркое осеннее солнце почти не грело, но светило прямо в глаза, заставляя девушку склонять голову к плечу и опускать ресницы.
Неожиданно за ее спиной раздался громкий смех. Мария Николаевна Муромцева вздрогнула и обернулась – ее ослепила яркая вспышка. Следом за ней из-за куста шиповника высунулась круглая голова Виктора Буллы.
– Какой живой портрет получится! – воскликнул он воодушевлено. – Иной раз за таким мгновением месяцами охотишься. А тут...
Он вместе со своим аппаратом и штативом пробрался к скамейке, на которой сидела уже отвернувшаяся от него Мура. Сердце ее выпрыгивало из груди.
– Вы на меня сердитесь, милая Мария Николаевна? – Фотограф заглядывал ей в лицо и чуть виновато улыбался.
– Вы меня страшно напугали. – Девушка подняла суровый взгляд на неожиданного собеседника.
– Прошу великодушно меня простить, – поклонился Виктор, а затем пристроился на краешек скамейки чуть поодаль от своей жертвы. – Вы чем-то встревожены?
– Вы, я смотрю, не только фотограф, но и психолог, – недовольно заметила Мура.
– Все очень просто. Если человек в хорошем расположении духа, неожиданная вспышка магния только забавляет его и он смеется. А если у него кошки на душе скребут, то он сердится, – добродушно объяснил Булла.
– Вы угадали, – испытующе глянула на него Мура, – только дело не в кошках. Дело гораздо серьезнее. А почему вы меня преследуете?
– Я? Преследую? – картинно удивился фотограф. – Я, конечно, рад, что мы вновь с вами встретились, с вашей помощью мне удается делать великолепные снимки. Но меня и самого удивляет, что наши случайные встречи происходят так часто. Никогда не думал, что Петербург – город тесный.
– Знакомая формула, – неприязненно фыркнула Мура. – Сами придумали?
– Сам, – улыбнулся фотограф, – и только сейчас. Неужели я не оригинален?
– Не оригинальны, – с неожиданным злорадством произнесла Мура.
– Неудивительно. Классики прошлого века прекрасно воспели Петербург, так что насчет города тесного, несомненно, кто-то высказывался. Некрасов?
– Виктор Булла сохранял полушутливый тон.
– Мне не до шуток, господин Булла, – обиженно вздернула черную бровку Мура. – У меня голова кругом идет от неприятностей.
– Если чем-то могу быть полезен, всегда готов, – уже серьезнее заверил девушку Виктор. Он заметил, что она поглядывает в сторону здания, стоящего на противоположной стороне Мытнинской. – Вы кого-то ждете?
Мура промолчала. Она сомневалась, имеет ли право рассказывать почти незнакомому человеку о своих семейных проблемах.
– Мария Николаевна, а я, по вашему совету, поинтересовался возможностями фотографического искусства в восстановлении стертых надписей, – деликатно перевел разговор на другую тему фотограф. – Кое-что можно попытаться сделать. Но у меня нет ни одного древнего текста со стертыми надписями.
Мура на миг забыла о черной жемчужине и о господине Крайневе.
– Правда? Вы считаете, что с помощью фотографии можно восстановить текст? – В синих глазах появился неподдельный интерес.
– Конечно! – воскликнул обрадованно Виктор. – Где ваши полимпесты? Проверим.
Мура задумалась.
– Если вы столь любезны, – сказала она после небольшой паузы, – то не могли бы вы начать с чего-нибудь попроще? Для первого эксперимента.
– С чего хотите, с того и начнем, – заверил ее фотограф.
– Кто знает, может быть, мне вас сам Бог посылает...
– О-о-о, – присвистнул Булла, – если в ход пошли такие слова, значит, дело действительно швах... Я вас слушаю, Мария Николаевна.
Девушка в нерешительности покосилась на фотографа.
– Я очень ценю ваше дружеское участие, – наконец собралась она с духом, – но сохраните ли вы мою просьбу в тайне ото всех?
