Ознакомительная версия.
— Вы действительно считаете, что я — дочка Риты Соленой? — усмехнулась я. — Но как такое возможно?
— Знаешь что, моя дорогая девочка, никто бы никогда и не подумал, что у Риты, школьницы, родилась дочь. Будь ей хотя бы пятнадцать-семнадцать, Лена бы и сама предположила, что ребеночек на ступенях детского дома — подарочек сбежавшей дочурки, типа в подоле принесла. Да разве ж могло нам с ней тогда прийти в голову, что этот ребенок рожден тоже, по сути, ребенком?
— И как же потом догадались? Почему решили, что я — ее дочка?
— А это еще одна история, причем некрасивая, неприличная, просто отвратительная!
Зоя Петровна тяжело вздохнула.
— Мы всем селом хоронили Леночку. Она рано умерла, ей слегка за сорок было. А сколько ее друзей, коллег из города приехало! А воспитанников! Я, конечно, все Риту ждала, думаю, если жива, то, может, узнала о смерти матери. Но она так и не появилась.
На поминках наши, местные, конечно же, поднимали вопрос о том, кому останется этот дом, кто наследник? Риты-то нет, родственников тоже никаких. Ни братьев, ни сестер, вообще никого! И вдруг один человек, один из воспитанников, его зовут Саша Пономарев, прямо за столом, в присутствии большого количества людей, и говорит, что его отец, нотариус, заверил завещание Елены Николаевны, в котором говорится, что все ее имущество вместе с домом и средствами переходят в собственность Валентины Соленой.
Она выразительно посмотрела на меня, сделала паузу, чтобы я все это осмыслила, после чего продолжила свой рассказ:
— Знаете, все как-то даже успокоились. Многие же знали, как она любила Валечку, поэтому никто и не удивился. Причем опекуном по достижении тобой, Валя, совершеннолетнего возраста была назначена я. Она очень доверяла мне. Казалось бы, все нормально. Правда, завещания-то я никогда не видела, а только вот слышала, на поминках, понимаете, да? И вдруг буквально через неделю вижу рядом с Леночкиным домом машину, каких-то людей. Я, понятное дело, выхожу, спрашиваю, кто вы такие и что вам нужно, и тут ко мне подходит девушка, высокая, красивая, с наглыми глазами, и говорит, что она — дочка Елены Соленой, что ее зовут Маргарита. Я смотрю на нее и не верю своим глазам! Точно — Ритка! Повзрослевшая, конечно, но я ее узнала. Я сказала ей, что рада тому, что она жива и здорова. Спрашиваю, что она здесь делает, в этом доме. Останется ли она тут жить? Мне же нужно было понять, что здесь вообще происходит. А она меня тоже узнала. «Теть Зой, — говорит, — я дом продаю. Вот — покупатели». Ну, я ей тогда и говорю, мол, дом по наследству перешел к воспитаннице Лениной, Валечке Соленой. Так что продавать его нельзя. Ты, говорю, не имеешь на это права. Существует завещание.
«Не воспитанница это ее, а внучка, — вдруг произносит Рита и, смотрю, плачет! — Так что, теть Зоя, наш с ней это дом, понятно? Вот дом продам, Валю заберу, и уедем мы в Москву жить». Я в шоке! Спрашиваю, как же это получилось, что она родила. Где? Когда? От кого? Она сказала, что уехала из дома уже беременная. В Москву они с парнем своим отправились. Я подумала тогда: правду, значит, свидетели тогда говорили, что видели ее в том московском поезде. Вы не представляете себе, что тогда со мной было… Я так распереживалась! Завалила ее вопросами. Мне удалось узнать немногое. Родила она прямо в квартире, которую они снимали с этим парнем ли, мужчиной, не знаю. Парень этот исчез, она вернулась с ребенком домой, в С., подкинула ребенка в детский дом, зная, что девочка, оказавшаяся в руках Елены Николаевны Соленой, никогда не пропадет. И уехала. Даже не повидавшись с матерью и не сообщив ей о том, что девочка — внучка Лены.
— Но почему она даже записки не оставила? — спросила я, возмущенная поступком своей матери-кукушки.
— Да потому что она, эта Коблер… — Ерема на выдохе грязно выругался.
Зоя Петровна, обыкновенная деревенская жительница, и не такое слышавшая, вероятно, от местных мужиков, на это лишь утвердительно кивнула, соглашаясь с этой точной, меткой характеристикой.
— А вы думаете, я у нее не спрашивала об этом? Как ты могла подкинуть собственной матери внучку и не сообщить ей об этом?
— Позора меньше, — ответила она мне. — К тому же я думала, что она догадается или почувствует, что это ее кровь.
А ведь она и почувствовала!
— Что с домом? — спросила я, конечно же, не как потенциальная хозяйка, собственница, а просто как жаждущая продолжения рассказа слушательница.
— Она продала его. Не знаю, где она раздобыла документ на собственность, может, подкупила кого, может, ей помог кто. Для меня это до сих пор загадка. Люди, которые купили этот дом, вполне приличные, работящие, они сказали, что с документами все в порядке. Однако я все это дело так не оставила. Я пошла к своему знакомому адвокату, попросила его выяснить, чистая ли была сделка. То, что я узнала, бывает только в кино. Оказывается, помимо свидетельства на собственность, того самого подлинного документа на имя Соленой Елены Николаевны, который я прибрала сразу же после смерти Лены и который до сих пор хранится у меня в комоде, я вам сейчас его покажу… — Зоя Петровна извлекла из ящика комода явно приготовленный заранее документ и положила на стол, — …существовал и другой, на имя, вы не поверите, какой-то там Марии Ереминой! И вот эта Мария Еремина и продала моим теперешним соседям, Никифоровым, дом! Вот такие дела, Валечка.
— А что нотариус? Завещание? — спросил густым басом Ерема. — Вы с ним не встречались?
— Встречались, конечно. Да только я кто? Никто. Он и разговаривать-то со мной не стал. Сказал, что дом завещан Валентине Федоровне Соленой, вот ей он и отдаст документ.
— Да все понятно, — гаркнул Ерема. — Нашла дрянь людей, которые сляпали ей эту фальшивку, свидетельство на собственность дома, пообещала заплатить им после продажи. Продала дом, расплатилась, да и укатила по своим делам. Может, сразу в Париж рванула.
— В Граас, — мрачно отозвалась я, испытывая гадкое чувство от того, что я родилась от жабы. От гиены. От крысы. От непотребного существа. От змеи. Мари Коблер. — Даже на похороны своей матери не пришла.
— Скажите, Зоя Петровна, — произнес Сергей. — А вы не знаете, почему у Вали отчество Федоровна?
— Я точно не знаю. Но есть у меня подозрение, что Лена нашла все-таки семью этого парня. И знаете, почему? Потому что сначала она записала тебя, Валечка, как Валентину Ивановну Соленую, самое распространенное отчество дала. А потом изменила. Я случайно об этом узнала, кажется, медицинскую карточку твою, Валя, увидела, и там стояло отчество Федоровна. Я удивилась, спросила, почему именно это отчество, и тогда Лена ответила, мол, пусть хотя бы отчество будет подлинным. Вот так-то вот.
— Горкин! — озвучил Ерема то, о чем подумали мы с Сережей. — Не повезло тебе, девочка. За неделю сразу обоих родителей потеряла.
Надо было видеть выражение лица Зои Петровны, когда она услышала это.
— Ты знаешь, кто твой отец? — спросила она Валентину, на которую было больно смотреть. Думаю, что в тот момент Ерема пожалел, что не настоял на том, чтобы опекаемая им Валя, вдова его лучшего друга, вычеркнула меня из жизни, чтобы имя мое забыла, как и культурный поход в Московскую консерваторию, на мой концерт, где она и подцепила этот опасный вирус любви ко мне. Но, вероятно, Ерема так сильно был привязан к своей подопечной, хозяйке, не знаю уж, с чем можно сравнить эту его собачью преданность и любовь, что просто не посмел взять ее за руку и увезти куда-нибудь далеко-далеко, в Европу ли, в Америку или вообще — Африку, чтобы только она забыла меня. Ведь если бы не я, не моя роль в ее судьбе, не встретила бы она никогда эту Зою Петровну, не влипла бы в историю с убийством Коблер и, главное, не узнала бы, кто ее родители. Не разочаровалась бы, не плакала.
— Думаю, что да, — тихо ответила Валентина, и я увидел, как Ерема сжал кулаки.
— И кто же?
— Один человек, бизнесмен, — ответила, уставившись в одну точку, Валя. — Но его зарезали, как и… мою мать.
— Да что вы такое говорите?! — воскликнула Зоя Петровна. — Кого зарезали?
— Маргариту Соленую зарезали, на днях, — сказал я. — Валентина действительно очень сильно похожа на свою мать, настолько, что меня вызвали на опознание, решив, что убили Валю, — пояснил я.
— Да что же это такое? Выходит, что обоих и убили? Но за что?
— Вот и мы бы тоже хотели это узнать.
— А как его звали?
— Федором, — ответил за меня Ерема и поднялся со своего места. — Думаю, нам пора.
— Да, — очнулась от своих невеселых раздумий Валя.
— Постойте! Куда же вы?! Валечка, я понимаю, что виновата в том, что не смогла в свое время отвоевать для тебя твой дом, но что я могла сделать? Куда ни сунься — везде нужны деньги. Но, думаю, еще не поздно поднять это дело, попытаться хотя бы что-нибудь изменить.
Ознакомительная версия.
