Ознакомительная версия.
— Да не нужен мне этот дом. Тем более что он уже наверняка не тот, что был при жизни моей бабушки. — Последние слова она произнесла сквозь слезы. И я подумал о том, что Валя только что обрела (ну и потеряла, конечно) свою бабушку. Вот она-то была человеком золотым, настоящим, и одно это будет согревать мою Валю до конца ее дней. Возможно, она захочет узнать о Елене Николаевне Соленой больше и, проникаясь фактами ее биографии, слушая рассказы всех тех, с кем она работала или кого воспитывала, она, может, и забудет о том, кем были ее родители, люди, в сущности, никчемные.
— В любом случае я сделала главное — рассказала тебе правду о твоей матери и бабушке. И еще… — Зоя Петровна подняла кверху указательный палец. — Вещи! Я сохранила Леночкины вещи. Сразу после похорон я сложила все в коробки и спрятала у себя на чердаке. Там сухо, тепло, ничего не заплесневело, все сохранилось как надо.
— Зоя Петровна, какие еще вещи?
— Во-первых, все альбомы с фотографиями, а их, извините меня, двенадцать! Но там в основном фотографии воспитанников, коллектива детдома, знаете, когда бывали праздники, какие-то знаменательные события, юбилеи… Немного личных фотографий. Я вложила туда и фотографии с похорон Леночки, но это не я, конечно, снимала, а какой-то ученик, который после привез их мне. Кстати говоря, он очень горевал, да и вообще там многие плакали, на кладбище. Детей было — целый автобус! — Вы… Извините, забыла ваше имя…
— Ерема.
— Ерема, пожалуйста, помогите мне подняться на чердак, там лестницу надо бы подержать.
Мы с Еремой отправились помогать хозяйке, пока Ерема держал лестницу, мы с Зоей Петровной поднялись на чердак и начали спускать оттуда вниз коробки с вещами Елены Соленой. Я вспомнил, как моя соседка, Евгения Васильевна Каражова, чтя память моей матери, сохранила для меня часть и наших вещей, архив, фотографии, документы. Как хорошо, что есть такие люди, как Зоя Петровна и Евгения Васильевна.
— Я не хочу уезжать, — сказала Валентина, когда все двенадцать альбомов были разложены на столе. — Я хочу посмотреть фотографии. Кто, как не вы, Зоя Петровна, расскажет мне еще о моей бабушке.
— Господи, да я только рада буду!
Мы с Еремой видели, как, разглядывая фотографии и слушая рассказы соседки, Валентина оживала.
— Пойдем покурим, — предложил Ерема мне, и мы с ним вышли на крыльцо.
Солнце так и не показалось. Моросил дождь, мы расположились с ним на ступеньках крыльца, защищенных от мороси внушительного вида козырьком.
— Знаешь, я уже жалею, что все так получилось, — начал я, желая высказаться, поделиться своими мыслями и сомнениями. — Если бы не я, жила бы она себе спокойно где-нибудь в Швейцарии, не мучилась бы, сдавая экзамены в Суриковку, ей не надо было бы никому и ничего доказывать. А рядом со мной она, я чувствую, прикладывает колоссальные усилия, чтобы получить образование, стать искусствоведом, чтобы войти в ту среду, откуда, по ее мнению, были родом ее родители. А среда-то — ничего особенного. Вон, ее отец, Федор Горкин, что он такого сделал, чтобы быть вхожим в этот круг? Круг — кого? Музыкантов? Совсем необязательно разбираться в искусстве или играть на музыкальном инструменте, чтобы иметь возможность бывать на каких-то сомнительных вечеринках, банкетах. Глупость все это!
— Я тоже так раньше думал, — неожиданно эмоционально перебил меня Ерема. — То же самое ей говорил. Но теперь я понимаю, что она сделала все это не ради кого-то там, а ради себя, врубился? Ей нравится то, чем она занимается. Она с удовольствием читает все эти книги. «Барокко», «Классицизм»! — Он произнес эти слова нарочито пафосно, задрав к пасмурному небу голову и изображая рукой на взмахе движение невидимого крыла, как если бы речь шла о чем-то недосягаемом, для него невозможном. — Да она только сейчас и начала жить! Да, ты прав, может, ее жизнь и сложилась бы иначе, не встреть она тебя и не будь этой истории с твоим исцелением, твоими концертами, но уж мать-то свою она точно продолжала бы искать. Это было ее идеей фикс! И кто знает, когда судьба свела бы ее с этой Коблер. А что, если Соль из какого-нибудь Берлина или Лондона, как ты говоришь, приехала бы сюда, в С., чтобы разыскать эту Коблер при помощи высокооплачиваемых специалистов сыска. Допустим даже, что она с ее деньгами подключила бы к этому Интерпол. И вот как раз в тот день или вечер, когда должна была бы состояться эта знаменательная встреча матери с дочерью, Соль прирезали бы в каком-нибудь баре, спутав с Коблер? Как тебе такая версия?
Я похолодел. А ведь он был прав. И судьбе было угодно, чтобы ее принял за Коблер Федор Горкин, ее родной отец, а не убийца, охотившийся за ними двумя.
Я услышал голос Валентины, окликнувшей меня.
Мы с Еремой вернулись в дом.
Валя жестом попросила меня подойти к столу, на котором были разложены раскрытые альбомы. Отдельно лежала стопка более новых, блестящих фотографий.
— Вот, просмотри, — сказала уже Зоя Петровна, придвигая их ко мне. — Очень интересные снимки.
Они с Валей переглянулись.
Это были фотографии, сделанные на кладбище, во время похорон Елены Соленой.
— Смотри внимательно, — произнесла Валентина.
Фотограф, сделавший эти снимки, оказался весьма деликатным человеком и снимал в основном всех тех, кто прибыл на кладбище почтить память директора детского дома.
— В основном там были учителя, воспитатели, воспитанники детского дома и интерната, куда детей потом переводили. Видите, сколько детей?
Я все пытался найти то, что заинтересовало Валю. Но она помогла мне сама, когда положила прямо передо мной снимок, на котором стайка маленьких девочек стояла с отрешенными, заплаканными лицами, а за ними, под большим деревом, в тени, стоял мужчина, закрывший лицо руками.
— Смотри, вот еще он. Здесь его лицо видно, — сказала Валентина.
Он встречался на семи снимках и везде стоял как бы поодаль ото всех, и видно было, что он сильно горюет. Красивый высокий мужчина. Его лицо показалось мне знакомым.
— Ты узнал его? Ты должен был его знать, — прошептала Валя. — Ну же, Сережа!
Да, лицо действительно было знакомым, и у меня было такое чувство, будто бы я уже где-то видел его, причем недавно!
— Нет, не могу вспомнить.
— Ну тогда посмотри вот на это. — И Зоя Петровна с видом фокусника принесла и открыла картонную папку, пожелтевшую от времени. Развязала ветхий коричневый шнурок, раскрыла ее и достала сложенную несколько раз афишу, истертую на сгибах. На коричневом фоне я увидел элегантного мужчину в белом костюме, сидящего за роялем.
— Это Вайс, — сказал я. — Я узнал его! Да-да, это профессор консерватории Михаил Вайс, известный пианист с мировым именем! Он давал нам несколько мастер-классов, когда приезжал в С. на гастроли.
Ну, конечно! Михаил Вайс — его фотографии я видел совсем недавно в доме Ларисы Альбертовны Генераловой.
— Это зять Генераловой, муж ее родной сестры Ирины.
— Конечно, все это только предположения, — произнесла важным тоном Зоя Петровна, — но сдается мне, что этот Вайс и есть отец Маргариты.
Валентина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно ожидая одобрения.
— Они жили тут по соседству. Вернее, гостили у Ларисы, когда приезжали из Германии. Они вообще очень любили, да и любят Ларису, они в долгу перед ней, она же, по сути, воспитала их детей, Лилечку и Петю. Постойте! Я кое-что вспомнила. Этот дом… Ведь поначалу этот дом собирался купить Вайс, да-да, точно, можете спросить у наших соседей, они помнят эту историю. Но потом выяснилось, что туда газ еще не провели, хотя и обещали. Присмотрели другой дом, подороже, с большим плодоносящим садом, кажется, даже задаток дали, да не судьба, видать, была им купить здесь дом. Ларисин муж его купил, Валера Жечков, скрипач, прямо перед своей смертью. Дом большой, со всеми удобствами, там было место и для Ларисы, ставшей вдовой, и для племянников с няней. Казалось бы, все устроилось лучшим образом, не считая, конечно, смерти Валеры, да только точно помню, что видела Вайса тем летом, когда сюда переехала Леночка. Да-да. Точно, он осматривал дом.
— Да понятно уже, — сказал Ерема, — что Вайс купил дом твоей бабушке.
Зоя Петровна прикрыла рот рукой, словно сдерживая готовые прозвучать слова.
— Что скажете, Зоя Петровна? — спросила Валентина, и я заметил, как заблестели ее глаза, как разрумянились щеки! — Скажите, вы видели здесь, у бабушки, Вайса? Не в тот год, когда бабушка купила этот дом, а позже?
— Ну да, конечно, он бывал здесь, по-соседски. У Леночки было много черной смородины, она охотно ею делилась. Дети Вайса приходили часто, яблоки собирали. И Лариса здесь тоже бывала, они были в хороших отношениях. Да Лену вообще все любили.
— Вероятно, это были редкие встречи, когда он бывал здесь. И все эти подарки дочери, посылки, все это было привезено им, я думаю, из Германии. Интересно, а Лариса Альбертовна об этом что-нибудь знает? — произнесла Валентина.
Ознакомительная версия.
