черного костюма, — а потом пойдем в закрытую комнату.
В башенках были винтовые лестницы да ниши для храпения, полные всякой дряни: пауки, мышиный помет, стопки старых пожелтевших книг. Обе лестницы вели в крошечные смотровые комнатки с узкими, словно бойницы, окошками, выходящими на лес, над которым полыхали молнии. Д’Агоста начал терять терпение. Ничего они не найдут в этом доме, полном безумия и тайн. Для чего могла Хелен сюда приезжать — если она вообще приезжала?
Не найдя в башнях ничего интересного, детективы спустились в дом к запертой двери. Д’Агоста посветил фонариком, а Пендергаст отвинтил два длинных шурупа. Повернув ручку, агент раскрыл дверь и шагнул внутрь.
Д’Агоста двинулся за ним и от удивления едва не отшатнулся.
Они словно попали внутрь яйца Фаберже. Комната оказалась небольшая, но напомнила д’Агосте ювелирное украшение — полная сокровищ, которые словно излучали собственный свет. Забитые досками окна делали комнату почти герметично закрытой. Когда-то все тут натерли до блеска — с любовью и тщанием, — и, несмотря на многолетнюю заброшенность дома, глянец не потускнел. Каждый дюйм стен покрывали картины, все пространство занимала великолепная мебель ручной работы и статуи. Пол устилали прекрасные ковры, в черных бархатных футлярах сверкали драгоценные украшения.
В середине стоял диван роскошной темной кожи с изумительным тисненым цветочным орнаментом. Узоры ручной выделки были так совершенны, так завораживали, что д’Агоста с трудом отвел взгляд. Прочие предметы в комнате тоже заслуживали внимания. В одном углу теснились какие-то фантастические статуэтки с продолговатыми головами, вырезанные из неизвестного экзотического дерева, а рядом — целая выставка изящных ювелирных изделий: золото, камни, блестящий черный жемчуг.
Д’Агоста в изумленном молчании прошелся по комнате. Он едва успевал сосредоточиться на каком-то предмете, как его внимание отвлекали другие чудеса. На одном из столов он увидел несколько переплетенных вручную книг — изящная кожа с золотым тиснением. Лейтенант раскрыл один томик и увидел стихи, написанные от руки красивым шрифтом; под каждым стихотворением проставлена дата и стоит имя Карен Доан.
На полу в несколько слоев лежали коврики ручной работы — яркий геометрический рисунок слепил глаза.
Д’Агоста водил фонариком по стенам, любуясь написанными маслом картинами: полные жизни изображения лесных полян и заброшенных кладбищ, великолепные натюрморты и какие-то сказочные, фантастические пейзажи. Лейтенант подошел к ближайшей картине; щурясь и водя по ней лучом, он разглядел внизу подпись — «М. Доан».
Пендергаст тихо подошел и встал рядом.
— Мелисса Доан, — пробормотал он. — Жена писателя. Похоже, все эти картины написала она.
— Все?! — Д’Агоста поводил фонариком по другим стенам. Картин в черных рамках или без подписи Мелиссы Доан не было.
— Боюсь, «Черной рамки» здесь нет.
Лейтенант медленно опустил руку с фонариком. Он вдруг заметил, что дышит очень часто и у него колотится сердце. Какой абсурд… нет, больше чем абсурд!
— Вот чертово местечко! И как это его до сих пор не ограбили?
— Город надежно хранит свои тайны. — Серебристые глаза Пендергаста бегали по комнате, не пропуская ничего, а лицо выражало крайнюю сосредоточенность. Он в очередной раз медленно прошел по комнате, остановился перед столом с книгами, быстро их осмотрел, перелистал и поставил на место. Потом вышел из комнаты и направился в комнату Карен; д’Агоста — за ним. Там Пендергаст вернулся к полке с одинаковыми красными томиками, длинными пальцами снял с полки самый последний том. Все страницы там оказались чистыми. Тогда агент поставил книгу на место и взял предпоследнюю, заполненную горизонтальными черточками, прочерченными по линейке — так густо, что страницы получились почти черные.
Пендергаст взял следующий том, пролистал и увидел такие же черточки, а в самом начале — неразборчивые, словно детские, каракули. Еще в одном томе оказались разрозненные записи, сделанные неровным почерком, скакавшие вверх-вниз по страницам. Пендергаст стал читать вслух — наугад. То была проза, записанная строфами, как стихи.
Я не могу
Спать мне нельзя
Спать. Приходят они и шепчут
Мне. Показывают
Мне. Я не могу
Не слышать их. Я не могу
Не слышать их. Если я снова усну, я
Умру. Сон = Смерть.
Сны = Смерть.
Смерть проклятие я не могу
Не слышать их.
Пендергаст перевернул несколько страниц. Везде был такой же бред, постепенно переходящий в набор не связанных между собой слов и неразборчивых каракулей. В глубокой задумчивости агент вернул книгу на полку, взял другую и раскрыл посередине: строки написаны твердым и ровным почерком, явно девичьим; на полях — цветочки и смешные рожицы; вместо точек — энергичные кружочки.
Пендергаст прочел дату.
Д’Агоста быстро подсчитал в уме.
— За полгода до визита Хелен, — сказал он.
— Доаны тогда еще не освоились в Санфлауэре.
Пендергаст перелистал книгу, просмотрел заметки и выбрал отрывок.
Мэтти Ли опять смеялся надо мной из-за Джимми. Он, может, и хороший, только я терпеть не могу готскую одежду и трэш-металл, от которого он тащится. Волосы зализывает назад, когда курит — сигарету держит чуть ли не за самый горящий кончик. Думает, он сразу делается крутой. А по-моему, так он похож на «ботаника», который старается выглядеть круто. Даже хуже — на придурка, который похож на «ботаника», который старается выглядеть круто.
— Обычная старшеклассница, — нахмурился д’Агоста.
— Может, чуть язвительнее прочих. — Пендергаст продолжал листать и вдруг остановился на записи, сделанной месяца три спустя. — Ага! — воскликнул он с неожиданной заинтересованностью.
Когда я пришла из школы, мама и папа стояли на кухне, склонившись над столом.
Угадайте, что у них было? Попугай! Толстый серый попугай с коротким красным хвостиком, а на лапке — здоровенное кольцо с номером, но без имени. Он оказался ручной и садился прямо на плечо. Попугай наклонил голову и поглядел мне в глаза, как будто старался прочитать мои мысли. Папа посмотрел в энциклопедии и сказал, что это африканский серый попугай.
А еще он сказал, что попугай наверняка жил у кого-то дома: слишком уж он ручной. Его нашли примерно в полдень — он сидел на персиковом дереве у задней двери и кричал, чтобы на него обратили внимание. Я упрашивала папу оставить его у нас, но он решил сначала найти хозяина. Сказал, что нужно дать объявление. Я посоветовала написать в «Тимбукту таймс» — он засмеялся. Надеюсь, хозяина он не найдет. Папа хочет поехать в зоомагазин, купить ему хорошую клетку. Попугай скакал по кухне, а потом нашел мамины пончики, завопил от радости и давай их трескать. Я его назвала Пончиком.
— Попугай… — пробормотал д’Агоста. —
