тройка, а не восьмерка.
Писал он коряво, явно без привычки.
– Сами смотрите. Я отыграл Винера… Вы, кстати, видели нашу «Памелу»?
– Которая «Как пришить старушку»? Вообще видела, но не нашу. Антрепризу чью-то, – зачем-то уточнила она.
– Приходите, по-моему, очень достойно получилось, не хуже, чем у Лавровского.
– Вы отвлеклись.
– В общем, из театра я сразу на вокзал, вернулся через неделю. Ночью. Накануне эксгумации, чтоб ее! Теоретически я мог бы тогда успеть на кладбище и так далее. Но в таком случае вряд ли у вас был бы свидетель. Ночь потому что.
– Но вы с тем же успехом могли ненадолго сбежать со съемок. Не так уж далеко, на машине, если постараться, часа за четыре можно домчать.
– Теоретически опять же – мог бы. Но вы как-нибудь определитесь, когда ваша свидетельница меня якобы видела.
Дружелюбный рубаха-парень превратился вдруг в огрызающегося беспризорника. Ленивые насмешливые интонации сменились жесткими, почти злыми.
– Вы чего это? – нарочито удивилась Арина. – Как будто я вам на больную мозоль наступила.
– Да надоело! Вы мои отпечатки нашли в каком-то неправильном месте? Наверняка нет, иначе спросили бы, да и не здесь бы разговаривали, а к себе вызвали на нормальный допрос. А это все, – он дернул плечом, – разговоры в пользу бедных. Мог, не мог. Вы вообще представляете, как серию снимают? Впихивают в минимальное время максимальное количество всего. Быстрее, быстрее, двенадцать, четырнадцать часов подряд. Потому что каждый съемочный день стоит денег, и немалых.
– Что снимаете-то?
– А, санта-барбару очередную, только в российских реалиях. Коктейль из мыла и ситкома, слегка приправленный детективом. К ночи только одно остается: упасть в койку и отрубиться. Но – да, теоретически я мог бы каким-нибудь усилием воли отправиться за тридевять земель… и назавтра засыпать на площадке. А я не засыпал. Сериальчик-то тьфу, но работа есть работа. А, что б вы понимали!
– Да нет, я, наверное, понимаю.
– И… Да неужели я додумался бы до такой мерзости? Так-то мне эта пустая могила вполне на руку, но очень уж… Чересчур, в общем. У вас еще вопросы?
– Пока нет.
* * *
Оберсдорф прислал расшифровку абонентской базы из костюмершина телефона на удивление скоро. С кратким комментарием: хозяйка ничего не сортировала, поэтому и я не могу, сама с этой кучей разбирайся. Отделил Левушка лишь номера аптеки, химчистки и тому подобные – около десятка. Хорошо хоть, упомянутая куча была не особенно велика – немногим больше полусотни номеров. Оставалось лишь тупым прозвоном выбрать из них личные контакты. Потому что, воля ваша, хоть и были у Нины Игоревны проблемы, и на пенсию ей совсем не хотелось – но вешаться из-за этого? Чересчур как-то. Нина Игоревна совсем не походила на дерганую неврастеничку из тех, что чуть что – сразу в петлю или за таблетки. Что такого должно было у почтенной пожилой дамы случиться, чтобы она веревку покупать пошла? Кредиты? Нет. Смертельная болезнь? Нет, Ярослава после вскрытия сказала, что дама могла бы прожить еще лет двадцать. Шантаж? Чем можно шантажировать незаметную костюмершу? Ладно, пусть не незаметную, пусть главную, но – чем? Самой страшной для нее угрозой была разлука с театром, но в театре-то она тридцать лет, если не все сорок! Не могла не понимать, что гнев заезжей звезды и, как следствие, худрука – обстоятельство сугубо временное. Остынет знаменитость, и угрозы худрука тоже канут в прошлое. Но что-то же было! И вероятнее всего, это «что-то» должно быть связано с театром – потому что именно с ним была связана вся костюмершина жизнь.
И зачем-то же Марат Гусев навещал Нину Игоревну незадолго до ее смерти? Пусть и клянется, что нет, не был, не участвовал. Если бы визит этот был связан с какими-то скучными рабочими вопросами, зачем бы скрывать?
Оставалась еще вероятность, что Лара кого-то с молодым актером перепутала, но в это Арине верилось слабо: девушка, хоть и нервничала, производила впечатление достаточно наблюдательной особы. Возможно, визит Марата никакого отношения к смерти костюмерши не имеет – но как это узнать, если Гусев, чтоб его, молчит? И спросить – не у кого.
Друзей-приятелей среди абонентов покойной не обнаружилось. Кроме покойных же Лисиных. А все прочие – работа, работа и еще раз работа. Чтобы не пугать, Арина представлялась дальней родственницей, которая занимается похоронами, но это не помогало. Актеры – десятка полтора в списке – с Ниной Игоревной общались исключительно по службе, остальные контакты тоже были сплошь профессиональными. Продавцы тканей, фурнитуры и даже соломы!
Зачем театральной костюмерше солома, недоумевала Арина, набирая следующий номер – этому абоненту Нина Игоревна звонила один-единственный раз, зато совсем недавно. Явно не приятельница – тех записывают Танечками или Зайками, а тут – Татьяна Ильинична Стрешнева. Но звонок не ошибочный, разговор продолжался больше десяти минут. Скорее всего, на том конце виртуального провода – еще один «поставщик соломы», точнее, одна. Но, чем черт не шутит, вдруг Татьяна Ильинична в курсе тех проблем, от которых костюмерша предпочла сбежать на тот свет. С Маратом ли ее тайны связаны или вообще с театром – бог весть, но разобраться следовало. Нет, Арина, разумеется, не рассчитывала доказать доведение до самоубийства – это и в более явных случаях дело почти безнадежное – но и отправить смерть костюмерши в архив рука не поднималась. Хоть для себя понять – почему. А там, глядишь, и прижать кого-то можно будет, не за доведение, так еще за что-нибудь. Ну да… как получится. Нину Игоревну было искренне жаль. Жить бы ей еще да жить, сотворять костюмы, радовать театралов и радоваться самой…
– Стрешнева, – раздалось в ухе четыре гудка спустя. Голос был мягкий, чуть не мурлыкающий.
– Татьяна Ильинична? – уточнила на всякий случай Арина.
– Да, слушаю вас. Вам когда рожать?
– Простите? – Арина опешила.
– Роды первые, да? Вы, главное, не волнуйтесь. Обменная карта есть? Где наблюдались? – так же деловито, но мягко, чуть не мурлыкая, продолжала невидимая собеседница.
– Нет-нет, – перебила Арина. – Я не рожать. Я следователь.
– Сле-едователь? – мурлыкающие интонации мгновенно исчезли, голос заледенел. – Опять кому-то попу не в ту сторону подтерли? Да что же это такое! Как Илюши не стало, все так и норовят жалобу тиснуть! А у нас все, все в порядке, это мамочкам надо мозги на место ставить, чтоб в интернетах меньше сидели, а то начитаются – и понеслась.
– Погодите, Татьяна Ильинична. Я ничего не знаю ни про какие жалобы.
– И чего же вам угодно, госпожа следователь? – чуть
