— Вы курите? — попыталась я разрядить тяжелую обстановку привычным и верным способом, но он лишь отрицательно покачал головой. — Тогда, может быть, вы не откажетесь от чашки чая?
Снова лишь молчаливый отказ, и все тот же взгляд побитой собаки.
— Паша, пожалуйста, попытайтесь взять себя в руки и расскажите мне обо всем подробно. Ведь вы же хотите, чтобы я нашла человека, который совершил убийство? — поинтересовалась я с такой интонацией в голосе, с которой, наверное, мать успокаивает больно ударившегося ребенка.
Он глубоко вздохнул и наконец заговорил.
— Да, конечно, Надежда Александровна, я хочу, чтобы вы нашли этого человека. Марину уже больше не вернешь, и я даже не знаю, что говорить теперь Аленке…
Губы его задрожали. Ну вот, сейчас расплачется, подумала я и ошиблась. Гордеев моментально взял себя в руки и продолжил уже более спокойным голосом:
— Ее нашли сегодня ночью в лесопосадках недалеко от выезда из города. Никаких следов машины в окрестностях обнаружить не удалось — вернее, их было настолько много, что выделить среди них какие-либо подозрительные просто не представляется возможным. Мне позвонили рано утром, пригласили на опознание. Она… Ее зарезали, воткнули нож в спину, причем не один раз, а несколько… Четыре ножевых ранения, и смертельным было уже первое. Говорят, она умерла сразу, долго мучиться ей не пришлось… Вот и все. Сейчас тело в морге, на вскрытии, а похороны, наверное, будут послезавтра.
Я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Надо же, с утра произошло уже так много событий, а я только что проснулась.
Но я не склонна себя ругать за то, что иногда поздно встаю. Потому что теперь, после того как я взялась за очередное расследование, количество часов, которые я проведу в состоянии покоя, может оказаться сильно ограниченным.
— Четыре ножевых ранения? Да, похоже кровь у этого человека просто кипела, раз он никак не мог остановиться. У убийцы, видимо, взрывной темперамент. Южный…
Я сказала это просто так, возможно, преследуя цель хоть немного разрядить обстановку, и никого конкретного в виду не имела. Но Гордеев сейчас был не способен на то, чтобы понять смысл сказанного не буквально.
— Да нет, мой шофер в командировке был, в Пугачеве. Уехал днем, когда Марина еще дома была, а приехал вчера утром. Я его туда за сертификатами посылал, они мне срочно нужны были.
— Понятно, — вздохнула я. — Вы можете мне что-нибудь рассказать, кроме того, что уже говорили вчера?
Минуту помолчав, он поднял на меня глаза, и словно решившись на отчаянный шаг, произнес:
— Могу. И очень многое.
— Вот как? — я удивленно вскинула брови. — Что же вы молчали?
— Понимаете… Я вчера многое говорил вам о Марине. Наверное, у вас создалось впечатление, что она — ангел во плоти…
Он посмотрел на меня в ожидании подтверждения своих слов.
— Ангелы живут на небесах, — возразила я, — а Марина — земная женщина.
— Да, я с вами согласен… Теперь — согласен, — добавил он, — потому что до вчерашнего дня был уверен, что один ангел все же живет на земле. Возможно, именно поэтому и был так резок с вами, когда узнал, что Марина, оказывается, меня так долго обманывала. Мне было вдвойне тяжело узнать это от вас.
Я не стала уточнять, почему ему было вдвойне тяжело, решив поскорее приступить к выяснению более существенных вопросов.
— Так что же вы мне вчера не рассказали? И почему?
Он снова тяжело вздохнул.
— Пожалуй, я сначала отвечу на ваш второй вопрос. Дело в том, что до той минуты, пока я не подозревал о том, что Марина способна меня обманывать, все это казалось мне несущественным.
— Что — это?
— Эти телефонные звонки. Они начались около года назад, не могу точно вспомнить. Но повторялись не настолько часто, чтобы я мог всерьез что-то заподозрить. Знаете, ведь такое иногда случается — телефон звонит, подходишь, берешь трубку, а там тишина. А иногда спрашивают какого-то Сеню или Петю, отвечаешь, что такой здесь не живет, они извиняются…
— Спрашивают всегда одним и тем же голосом? — уточнила я.
— Да нет, разными голосами. Но это не единственная странность, которая продолжается почти год. Именно год назад я стал замечать в поведении Марины некоторую напряженность, задумчивость. Не знаю, как вам это объяснить… Она иногда стала отвечать невпопад на вопросы, забывать элементарные вещи, в общем…
— Она не могла употреблять наркотики? — тут же подкинула я версию, легко объясняющую все странности и задумчивости.
— Нет, что вы! — начал было он снова возмущаться, но потом осекся, видимо, вспомнив, что теперь не может быть уже ни в чем уверен. — Я так не думаю, — ответил он мягко, но все же категорично, — она ведь даже никогда не курила, а из всех спиртных напитков пила только шампанское по праздникам, да и то — не больше одного фужера. Знаете, она даже пиво не пила.
— Понятно. В таком случае изменения в ее поведении можно объяснить появлением в ее жизни некоего человека…
Черт бы побрал его ранимость, в сердцах выругалась я про себя, ведь и выразиться-то нормальным языком в его присутствии нельзя себе позволить! Другому бы сказала коротко и ясно; как пить дать, именно в это время у вашей жены появился любовник, а здесь приходится изгаляться — появление некоего человека, отношения с которым могли носить интимную окраску…
— Да, если предположить, что у Марины был другой мужчина, вероятно, их отношения завязались именно в то время. А шесть месяцев назад она заявила, что больше не может сидеть в четырех стенах, что она начинает срываться на ребенке, что у нее возникла потребность самореализации. В результате Аленке нашли приходящую няню, а Маринка пошла работать медсестрой. То есть, как выяснилось, это был просто предлог.
Знаете, вчера, после нашего с вами последнего разговора, я уже начал думать — может быть, она и правда сбежала с любовником? Ведь, зная мою ранимость, зная, насколько глубоко и сильно я ей доверяю, она могла не решиться рассказать мне обо всем в открытую и просто сбежать, миновав таким образом крайне тяжелого для нас обоих разговора.
Но потом я все же понял, что такого не может быть. Потому что Марина никогда бы не смогла оставить дочь. Она слишком сильно ее любила… Я пожала плечами. Это был аргумент, но вот насколько серьезный? На мой взгляд, судить об этом пока еще было слишком рано.
— Есть еще что-нибудь, о чем я не знаю? — поинтересовалась я.
— Есть, — ответил он, — правда, не знаю, насколько это существенно. Дело в том, что пропало колье Марины;
— Колье? Дорогое?
— Достаточно дорогое. Я вообще любил дарить ей дорогие украшения, а она всегда принимала их с восторгом и благодарностью. Знаете, первое время, когда мы поженились, моя фирма приносила очень высокие доходы, это сейчас дела идут плохо, а раньше, пару лет назад, у меня была возможность покупать любимой женщине дорогие украшения. Первый ювелирный набор — колечко и сережки с бриллиантами — я подарил ей в тот день, когда сделал предложение. Потом, когда родилась Аленка, я подарил Марине еще одни серьги, на этот раз с рубинами. Потом подарил на день рождения вот это самое колье. Я купил его в одном московском антикварном магазине за две тысячи. Две тысячи долларов, — уточнил он.
— Колье пропало в тот вечер, когда ушла Марина?
— Не могу сказать точно. Ведь она редко надевала его, оно лежало вместе с другими украшениями в шкатулке, и последний раз мы вместе открывали эту шкатулку примерно неделю назад. Тогда все украшения были на месте, а сегодня утром я не смог найти колье.
— Вы смотрели только в шкатулке? — уточнила я.
— Нет, не только. Я смотрел везде.
— Что ж, еще один вопрос так и остался невыясненным. Лиза, подруга Марины, с которой она собиралась встретиться в тот вечер — она нашлась?
Он отрицательно покачал головой.
— Последний раз я набирал номер ее телефона час назад. Результат все тот же. Никто не берет трубку.
— Понятно. Значит, не исключается, что и Лизы нет в живых. Хотя, с другой стороны…
