Ох, если бы Мэг могла найти того уборщика, который спас ее! Он говорил, что знает, как освободиться… Похоже, он был точно таким же пленником, как и она, и его тоже поймали и попытались лишить рассудка. Вдвоем с кем-нибудь Мэг было бы намного легче… Но из-за сильных морозов главврач запретил выпускать пациентов во двор, а нигде более Мэг не могла встретить своего спасителя: мужское отделение находилось в другом корпусе.
Хоть ее и перестали колоть аминазином, Валентин Валерьевич ни на день не оставлял Мэг в покое. Ее постоянно таскали на сеансы психотерапии, задавали какие-то вопросы, выспрашивали чего-то. Знай она хоть что-нибудь о психиатрии, она наверняка бы смогла притвориться душевнобольной. Но Мэг понятия не имела, как надо себя вести, чтобы тебя не заподозрили в симуляции. А ей во что бы то ни стало надо было убедить врачей, что она уже «готовенькая». Еще одного «лечения» Мэг точно не выдержала бы. Единственное, что ей оставалось — молчать и ждать.
Она все пыталась спроектировать в уме действия Сергея Ивановича и высчитать, сколько времени потребуется, чтобы отыскать и спасти ее. Мэг понятия не имела о том, какое число на дворе: дни ее заточения в наблюдательной палате слились в один, и она давно потеряла счет времени. А спросить о дате у персонала она просто не решалась: вдруг они подумают, что она пришла в себя, и вновь начнут вкалывать ей какую-нибудь отраву?
Мэг просыпалась по ночам от шагов по коридору, от скрипа железных дверей, от звука открывающегося замка в надежде, что это наконец пришли за ней. Но в жизни ничего не происходило, ничего не менялось, и от этого ее начинали попеременно душить то приступы острой ярости, то безграничной тоски, когда казалось, что ей уже никогда не выбраться из больницы.
Сбежать отсюда не было ни малейшей возможности: в коридоре всегда дежурили четверо здоровых санитаров, все окна — в столовой, в палате, в кабинетах врачей — были зарешечены, все двери — железные, двойные…
От нечего делать Мэг перебирала в уме способы побегов, о которых когда-либо читала или слышала. Но ни один из них не мог примениться здесь.
«Раньше все тюремщики были либо дураками, либо растяпами, — думала она, вспоминая подвиги каких-нибудь киношных или литературных узников. Как можно сбежать, если ты все время на виду?»
Одной Мэг было явно не справиться. Конечно, она все еще не теряла надежды на Структуру, но сидеть просто так, сложа руки, она не могла. Свобода нужна была ей как воздух, без нее она просто задыхалась и медленно умирала. Даже Витька уже перестал занимать ее: все крутилось лишь вокруг одного и того же — побега и мести.
Мэг не могла себе простить, что тогда, на юбилее Огнева, она так спасовала. По сути ей некого было винить в том, что она оказалась в психбольнице. Волков победил ее. Она не смогла поднять на него руку, а он смог — вот и вся разница. И теперь Максим Евгеньевич разгуливает по городу и смеется над тем, как он ловко сумел запудрить ей мозги. Ведь он не сделал ни одного агрессивного движения, он просто разговаривал с ней… А результат на лицо.
Только от одной мысли об этом Мэг приходила в неистовство. Черт, и не боится же Волков оставлять в живых своих смертных врагов! Он что, не понимает, что если она выйдет отсюда, то ему попросту не жить?! Но Максим Евгеньевич, по всей видимости, доверял и силе санитаров, и крепости решеток, и «врачебному искусству» Валентина Валерьевича.
Валентин Валерьевич обычно заканчивал свой обход ровно в девять. На Мэг он всегда обращал самое пристальное внимание: пытался расспрашивать ее о самочувствии, щупал пульс, делал какие-то свои пометки в блокноте… Она даже не смотрела на него. Ужас перед разоблачением был слишком велик, и ей казалось, что самым разумным в такой ситуации будет просто лежать ничком на кровати и молчать.
В этот раз было все как обычно: стандартные вопросы, стандартные движения… Но как только главврач вошел в палату, Мэг заметила одну интересную деталь: у него в руке был свернутый в трубку «Вестник»!!!
О, полжизни не жаль отдать за газету, за новости, хоть за какие-то известия с воли!
Разговаривая с Матрешей, Валентин Валерьевич положил «Вестник» в карман халата. Газета не помещалась целиком, видимо, в кармане было что-то еще… Мэг хищнически следила за ней, всем сердцем надеясь на чудо.
И чудо свершилось: проходя мимо кровати Мэг, главврач задел полой за спинку, и газета вывалилась прямо к ней на одеяло. Одно движение ногой, и она уже была скрыта среди складок…
Мэг едва смогла дождаться, пока Валентин Валерьевич наконец-то уберется из палаты. Протянув руку под одеялом, она схватила газету и тут же помчалась в туалет, чтобы иметь возможность почитать.
Сволочь Валентин Валерьевич! Говорит, что новости могут волновать пациентов, а потому лишает их какой-либо информации. Так и вправду спятить недолго! Как можно вылечиться от душевной болезни, если целыми днями не видишь никого, кроме больных и санитаров с их зверскими рожами?!
«Когда выйду на волю, я устрою этому козлику сладкую жизнь! Мало не покажется!» — мстительно подумала Мэг, запираясь в одной из кабинок.
Слава богу, одна! Стараясь как можно меньше шуршать, она развернула «Вестник», пробежалась быстрым взглядом по первой полосе. Ого, если это свежая газета, то сегодня уже 10 марта!
И тут ей в глаза бросился крупный заголовок: «Контрольный пакет акций завода „Красная Звезда“ приобретен представителями „Промхолдинга“».
Мэг просто не могла в это поверить! Судя по тексту статьи, Волков еще три месяца назад развернул целую сеть маленьких мобильных компаний, внешне независимых ни от «Промхолдинга», ни друг от друга. Именно они и осуществили для него скупку акций. Максиму Евгеньевичу просто требовалось, чтобы ему никто не мешал, и все думали, что он только собирается начать войну за «Красную Звезду».
Сергей Иванович, да и сама Мэг были уверены, что у них есть еще время, что надо быть настороже, но беспокоиться пока еще рано… Точно так же наверняка считал и Шохин. Он полагал, что сможет вложить деньги в акции потом, после того, как он прокрутит их еще раз… Но Волков не оставил ему ни «потом», ни «после».
И никто не заметил, что на самом деле президент «Промхолдинга» устроил грандиозную мистификацию, выиграв в этой войне самое главное — время. К тому моменту, как он запустил «утку» о несуществующих террористах, у него уже все было сделано. Все действия Сергея Ивановича по нейтрализации Волкова запаздывали минимум на несколько недель. И теперь вдруг оказалось, что под самым носом Структуры — незаметно и исподволь — вырос новый олигарх, который сосредоточил в своих руках огромные ресурсы и власть.
До Мэг не сразу дошло, чем все это может грозить ей. Ведь по сути дела это была ее вина: она не углядела, что творится вокруг… Если у нее не хватило ума поставить Волкова под контроль, то она должна была, по крайней мере, суметь разгадать его тайные замыслы. Ее для этого и внедрили в «Промхолдинг»…
Вот это был провал. Полный и безоговорочный. Мэг полностью разгромили и взяли в плен.
Она медленно скомкала газету, кинула ее в мусорную корзину. Теперь уже без разницы — поймают ее на воровстве, не поймают…
Тяжелая плита опустилась Мэг на сердце. Как жить с пониманием всего, что произошло? Как выбираться на поверхность? И тут же в ее сознание закралась крохотная мысль: а что, если Сергей Иванович сознательно решил не вытаскивать ее? Зачем ему такие неудачницы как Мэг?
От этого предположения у нее кровь застыла в жилах. Нет! Этого не могло быть! Структура никогда не бросает своих! Никто не виноват в том, что перед ней поставили слишком трудную задачу! Ведь не ошибается лишь тот, кто ничего не делает…
Мэг сцепила пальцы в судорожном жесте, вскинула глаза к потолку…
«Боже! Господи! Сделай так, чтобы меня нашли! Пусть меня найдут и заберут отсюда! Господи, пожалуйста!!!»
* * *
Ночью подул южный ветер, расхлябанные рамы дрожали, пациенты, чувствуя перемену погоды, волновались… А с утра наступила оттепель.
Бледные, кое-как одетые люди вытащились на окруженный бетонным забором дворик. Кто-то бродил по расчищенным с утра дорожкам, кто-то осел на лавочки… То тут, то там торчали бдительные фигуры санитаров, надменно следящих за перемещениями больных.
Свежий, какой-то весенний воздух подействовал на Мэг как вино. Она стояла посредине двора, вдыхая его полной грудью. Она даже не подозревала, что ей так этого не хватало: запахов улицы, неба, почти свободы…
«Это все, что у меня есть, — горько подумала Мэг, — запахи, шум дороги за забором да воспоминания».
Ненависть к Волкову обжигала ей сердце. Какой же он невыразимый мерзавец! А она-то еще бахвалилась перед собой, что скрутит его в бараний рог, думала, что соблазнит его своим красным платьем! Дура!
