Ознакомительная версия.
Стоял душный предвечерний час. На улице было тихо и безлюдно. Солнце уже скатилось за горы, и его копьевидные лучи покалывали багровое небо.
Наруз Ахмед шагнул к арыку и, набирая воду пригоршнями, стал долго и жадно пить. Напившись, он вымыл руки, лицо и, достав носовой платок, вытерся.
Поодаль от ворот, в нише дувала, который выглядел теперь значительно ниже, чем раньше, была врезана широкая доска, служившая скамьей. Отяжелевший Наруз Ахмед сел на нее и закурил. Что делать? Может быть, лучше не сидеть здесь, а потихоньку зашагать к выходу из кишлака и там подождать машину? Нет. Поступи так любой другой, никто не обратил бы на это внимания, но на него, чужого человека, взглянет каждый.
Наруз Ахмед жадно затягивался и пытался хотя бы мысленно представить себе, что сейчас в его бывшем доме. Кто там живет? Где садовник, на имя которого был записан дом? Что стало со старухой матерью и второй женой, что жила здесь постоянно?
Размышления Наруза Ахмеда прервал старик, вышедший из калитки. В его руках был тяжелый кетмень. Он не обратил никакого внимания на человека, сидевшего на скамье, и, подойдя к арыку, стал ловко взмахивать кетменем. Соорудив искусственную перемычку из илистой земли, он заставил воду повернуть и побежать по узкой канавке во двор. Потом старик принялся расчищать эту канавку. Он был широк в плечах, но очень стар. На нем была длинная белая рубаха, перехваченная повыше бедер платком, белые засученные до колен шаровары. На волосатых ногах выпирали набухшие, перевитые узлами вены.
Закончив свое дело, старик медленно подошел к скамье и со вздохом грузно опустился на нее рядом с Нарузом Ахмедом.
- Пошла водичка, - сказал он будто самому себе.
От старика сильно пахло потом. Наруз Ахмед немного отодвинулся, взглянул на него и обмер: у старика не было левого уха. Это же Бахрам! Тот самый проклятый богом Бахрам, который покинул его, Наруза Ахмеда, в тридцать первом году у переправы! И как он уцелел? Как только терпит земля эту старую развалину! Ведь он по годам не так далеко ушел от отца. Ему, наверное, сейчас под семьдесят. И почему он здесь, в кишлаке Обисарым? Что он делает? Ведь его дом в Бухаре, рядом с отцовским. Видно, укрылся здесь. Не иначе. О, за спиной Бахрама немало грехов. На него большой счет у советской власти. Довольно одного того, что он был телохранителем отца и его адъютантом в отряде! За одно это можно поплатиться головой. А он, видно, еще хочет жить, старый шакал! Вцепился в жизнь, как клещ. В кишлаке, конечно, его никто не знает, здесь тишина и покой. Наверное, и фамилию сменил. Что ж... это вполне правильно. А его, Наруза Ахмеда, он, понятно, не узнал, да и не узнает.
Противоречивые чувства раздирали Наруза Ахмеда. Ему очень хотелось напугать старика и назвать его по имени. Напомнить прошлое, потребовать ответа за то, что он изменил их общему делу, за то, что сбежал, бросил его, сына Ахмедбека! Но рассудок подсказывал, что прямо говорить опасно. Однако Наруз не удержался от искушения и решил осторожно, не выдавая себя, прощупать старика.
- Здесь живете, ата? - спросил он.
- Здесь, - кивнул старик.
- Хороший у вас дом. И усадьба. Богатый вы человек.
- Дом не мой, а колхозный. Живу в нем не я один, а три семьи.
- Но раньше он был ваш? - сдерживая волнение, продолжал Наруз Ахмед.
Старик усмехнулся:
- Никогда он моим не был. Здесь хозяйствовал байский сынок, Нарузом Ахмедом его звали. Он потом сбежал на ту сторону, и усадьба перешла в колхоз. А я здесь садовником работаю. Хорошие персики растут.
"Вот оно что, - думал Наруз Ахмед, чувствуя, что в нем закипает глухая злоба. - Садовник, значит... Хорошие персики... А чьи это персики, старая собака?!"
- И давно? - спокойно спросил он,
- С тридцать четвертого года.
- А до этого где жили?
- В тюрьме, - проговорил старик и посмотрел на собеседника. - Три года жил в тюрьме.
- За что же?
- Было за что...
Воцарилось неловкое молчание. Потом Наруз Ахмед снова начал:
- А кто же это потрудился над вашим ухом? Басмачи?
- Нет. Красный аскер. Я сам басмачом был. Всякое было... А вы-то сами откуда?
- Я? - смутился Наруз Ахмед, застигнутый врасплох. - Я из Ташкента.
- И родом оттуда?
- И родом.
- А по каким делам в наш кишлак?
- Случайно. Попутной машиной воспользовался. Был в соседнем колхозе.
Старик кивнул, взглянул еще раз на Наруза Ахмеда и начал разглаживать рукой свою бороду.
Со двора выкатила машина.
- Садись, уртак! - пригласил водитель.
- Прощайте, ата, - бросил Наруз Ахмед, встав со скамьи. - Может, еще встретимся.
- В жизни все бывает. Счастливый путь! - прошамкал Бахрам.
Наруз Ахмед занял свое место, и машина помчалась по улице в тучах пыли под остервенелый лай собак.
4
Быстро редела ночная тьма. Огненная полоска прорезала восточный край неба. Разгоралась теплая и ясная утренняя заря. Сутки отошли в прошлое.
Полумертвые от усталости Шубников, Юлдашев и водитель лежали на плащ-палатке у подножия невысокой горы, беспорядочно загроможденной каменными глыбами, валунами и галькой. Пантера пристроилась тут же, возле машины.
Парашютист, оказывается, отлично знал местность и легко ориентировался. Приземлившись и освободив себя от лишних, уже ненужных вещей, он пошел не на запад, не на север и не на восток, где жилые места, а на юго-восток, скорее даже на юг. Можно было подумать, что его влекла к себе граница. Но он туда и не собирался. Ему надо было поскорее выбраться из полосы песков, на которых оставался след. Он предательски тянулся за ним, этот след, и избавиться от него было невозможно. И парашютист двинул на юг - обратно к границе. Он знал, видно, к чему стремился. Пройдя за полдня почти сорок километров, ноги его ступили на такыр - твердую глинистую почву, напоминающую бетон. Здесь уже следы не оставались. Ветер сносил с такыра все, даже пыль пролетала мимо, не имея за что зацепиться. Голо, подметено, безмолвно... Но тонкий нюх овчарки и на окаменевшем такыре чуял запах человека. Пантера уверенно шла по следу.
Шубников и Юлдашев исколесили на машине много километров, покрытых такыром. Со всех сторон подступали пески, но диверсант не сходил с твердого грунта. Он держался такыра и шагал на юг, где такырная почва сливалась с предгорьем.
На пути диверсанта Пантера обнаружила пустую флягу, спрятанную под камень. Больше никаких видимых следов не было.
В полдень следующего дня разведчики достигли телеграфного столба, к которому вышел парашютист. И тут Пантера потеряла след. Шубников развернул карту. Ближайшими населенными пунктами значились колхоз имени Буденного и кишлак Обисарым. Надеяться на то, что парашютист отправится в эти населенные пункты, было трудно. Но не побывать в том и другом Шубников считал неправильным. И он решил так: Юлдашева завезет в колхоз и оставит там, а сам поедет в кишлак Обисарым.
Посадив измученную Пантеру в машину, Шубников и Юлдашев направились в колхоз имени Буденного.
5
Водитель понравился Нарузу Ахмеду. Он оказался простодушным парнем, не проявлял любопытства к своему пассажиру, говорил больше сам и выкладывал все, что было у него на уме. Наруз Ахмед узнал его нехитрую биографию, и его семейные дела, и даже какие кинофильмы привозили в прошлый месяц.
По пути в Токанд они дважды останавливались: первый раз у колодца, чтобы напиться и долить воды в радиатор, а второй - при встрече с грузовой машиной, которую вел приятель шофера.
В Токанд они въехали поздним вечером, когда на небе уже высыпали звезды.
Город был незнаком Нарузу Ахмеду. Он много слышал о нем, но представлял его себе очень смутно, так как бывал здесь только ребенком. Он попросил водителя подвезти его к вокзалу.
- А вы что, на поезд? - удивленно спросил тот.
- Ну да... Я спешу в Ташкент.
- Вот оно что, - с сожалением заметил водитель. - А я считал, что вы сюда, и хотел пригласить к себе. Закусили бы... Правда, домишко у меня не ахти какой, но для хорошего человека местечко всегда найдется. Может быть, отъезд на завтра отложите? Нет, правда! Посмотрели бы моих сыновей. Настоящие джигиты. Старшему уже пять.
- Не могу, дружище! Срок командировки у меня и так кончился. Я уже перехватил одни сутки, а начальство, сам знаешь, не любит неаккуратности. Сегодня я должен был быть уже в Ташкенте.
- Жаль, жаль... - покачал головой водитель.
На привокзальной площади машина остановилась. Наруз Ахмед сунул водителю еще пятидесятирублевку, пожал ему руку и вышел из кабины. Водитель поблагодарил, помахал рукой и уехал.
По площади торопливо сновали пешеходы с чемоданами и узлами в руках. Длинная очередь стояла у автобусной остановки. Наруз Ахмед смешался с толпой, купил в киоске газету и прошел в здание вокзала. Взглянув на расписание поездов, он отыскал кассу, купил билет до Бухары и отправился в ресторан. Тут было людно и оживленно. У буфетной стойки толпились мужчины, вооруженные огромными пивными кружками.
Ознакомительная версия.
